— Ну, ты же дома целый день, тебе не сложно! — с этими словами Антон привычно смахнул крошки со стола прямиком на пол и вытянул ноги, сложив их на табуретку.
Марина смотрела на него, как врач на пациента, который пришёл на приём с жалобой на ожог, а потом облил себя кипятком повторно — для убедительности.
— Я не просто так целый день дома, — медленно произнесла она, доставая из раковины губку. — Я работаю удалённо.
Антон усмехнулся.
— Ну да, печатаешь что-то там. Но ты же не на стройке! Не в офисе! Без начальников, без пробок. Сиди себе в пижаме, чай пей. Мечта.
Марина отвернулась, чтобы не швырнуть в него губкой. На экране её ноутбука как раз моргало напоминание: «Дедлайн через 2 часа». Она работала копирайтером — а это значило, что её начальник жил у неё в голове, истерил, угрожал увольнением и никогда не давал отпуск.
— У меня восемь заказов сегодня, — сказала она. — И я их делаю между собиранием твоих носков, разбросанных по квартире, и кастрюлями, которые почему-то сами ничего не варят.
Антон встал, потянулся, и даже не взглянув на нее, сказал:
— Ну, хочешь — не готовь. Я могу лапшу заварить. Я не гордый.
Это была вишенка на торте. На торте из неделю не мытого пола, пустого холодильника (где продукты должны были появляться по взмаху Марининого пальца), и горы рубашек, которые «почему-то» не гладились сами.
Марина выдохнула, досчитала до десяти, потом до двадцати. Вспомнила мантру: «Мир. Гармония. Я выбираю спокойствие».
— А ты точно хотел жену, а не домработницу с функцией обнимания? — спросила она с притворной лаской.
— Конечно жену. Но зачем делить обязанности, если тебе и так легче? — сказал он и подмигнул, как будто произнёс отличную шутку.
Это была не шутка. Для него это был очевиднейшая истина. Он был уверен, что жене «естественнее» делать всю бытовуху. И что у неё «получше получается». А ещё он был уверен, что она в глубине души любит стирать его трусы — это же «забота».
Марина долго молчала. Потом села за ноутбук, и вместо статьи о десяти лучших туристических местах Тосканы начала набрасывать план. Не текста, а жизни. Без Антона. Или, как минимум, жизни, в которой Антон поймёт, что, возможно, чистые носки не вырастают в шкафу.
Марина решила не устраивать сцен. Ей были неинтересны скандалы и обвинения — она давно поняла, что в этой квартире аргументы тонут в пучине мужской логики наподобие: «ты же лучше видишь грязь» или «мне просто не приходит в голову». Вместо этого она выбрала метод полного погружения.
С понедельника она перестала выполнять домашнюю работу. Совсем. Ни посуды, ни стирки, ни мытья полов. Она даже решила не поправлять подушки на диване, чтобы посмотреть, через сколько дней Антон заметит, что они выглядят так, будто на них провели ночную битву.
— А что у нас на ужин? — поинтересовался он в понедельник вечером, едва переступив порог.
— То, что ты захочешь приготовить, — беззлобно ответила она.
Он замер.
— Я? Готовить?
— А почему нет? У тебя две руки, две ноги. Ты взрослый человек.
Антон растерянно посмотрел на кухню, как будто там скрывался мини-босс из компьютерной игры. Потом пошёл в ванную — и оттуда раздался крик:
— Почему тут всё мокро? Где полотенце?
— Где-то рядом с тем местом, где ты оставил его вчера.
Он появился в дверях.
— Ты что, решила бастовать?
— Не бастовать. Экспериментировать.
Антон хмыкнул. Он не сразу понял, что её лицо абсолютно серьёзно.
— Марин, ну ты же дома сидишь, у тебя гибкий график…
— И ты тоже дома после шести. Где же твой вклад в общее благо? — спросила она с улыбкой лектора. — Или ты думаешь, что домашняя работа — это хобби по умолчанию, прилагающееся к паспорту женщины?
Он не ответил. Сел в гостиной, уткнулся в телефон. Через полчаса заказал роллы. Ей не предложил.
На следующий день она не напоминала ему о мусоре. Он стоял в коридоре, набухший как старый чемодан. На третий день с утра в раковине появилась тарелка с присохшими остатками каши, до этого стоявшая на столе. Через сутки их стало три. К вечеру пятницы посуду уже некуда было ставить.
Марина писала тексты, проводила созвоны с клиентами и изредка делала пометки в тетрадке: «Порог терпимости к грязи — 3 дня. Порог понижения стандартов гигиены — 48 часов».
В субботу утром Антон сам достал пылесос. Впервые за всё время совместной жизни. Он пыхтел, натыкался на ножки стола, матерился, как будто этот монстр был его личным врагом. Марина смотрела на это, попивая чай с лимоном, и мысленно ставила галочки.
— Это… тяжело, оказывается, — выдохнул он, пристраивая пылесос на место.
— Правда? Как неожиданно.
Он пожал плечами. На ужин снова заказал еду. На этот раз — и ей тоже. Впервые за неделю. Маленькая, но победа.
Воскресенье принесло новый виток комедии: он попытался постирать бельё. Долго искал капсулы, потом налил слишком много кондиционера, потом запустил цикл на 90 градусов. Марина не вмешивалась. Она просто сидела с ноутбуком и слушала, как грохочет барабан стиралки, как будто внутри была бетонная плита.
— Слушай… — в этот вечер он сел рядом. — А давай просто договоримся? Я понимаю, ты злишься.
— Я не злюсь, Антон. Я устала. От невидимого труда. От того, что для тебя быт — это что-то, что само собой.
Он вздохнул. Потёр лицо ладонями.
— Я правда думал, тебе это проще. Ну, не знаю… как у мамы. Она же всё всегда делала.
— У мамы была не жизнь, а каторга. И если ты думаешь, что это нормально, то, прости, я не готова становиться второй версией твоей мамы.
Он кивнул. Медленно. Как будто впервые услышал, что женщина не хочет быть обслуживающим персоналом.
— Я подумаю, как это всё изменить, — сказал он.
— Не надо думать. Надо просто делать. Или не делать, но тогда не удивляться, если тебе однажды выдадут расчёт.
Вечер прошёл на редкость тихо. Антон мыл посуду под плеер с подкастами. Марина даже услышала, как он тихо бормочет себе под нос: «Губка… чистая сторона… тарелку не уронить…»
И пусть это была не революция, а только маленький сдвиг — но впервые за долгое время она почувствовала, что в этой квартире у неё есть не только обязанности, но и право жить.
Утром в понедельник Марина подошла к кухне и услышала, как Антон шептал что-то себе под нос. Она осторожно заглянула. Антон стоял у плиты в её фартуке с нарисованной пандой, сосредоточенно резал помидоры и приговаривал:
— Ладно, режем не крупно, но и не в пюре… главное — не отрезать палец…
Рядом лежал телефон, на экране был открыт рецепт «яичница с помидорами и зеленью». На сковороде что-то тихо шипело.
Марина молча вернулась в спальню, села на кровать и позволила себе маленькую улыбку. Она не ждала чудес. Но её тихий домашний протест, похоже, наконец достиг нужного адресата.
Через десять минут Антон появился в дверях, держа в руках две тарелки.
— Я сегодня отгул взял. Это тебе. Я сам. Старая сковородка, конечно, всё прижгла, но вкусно, клянусь.
— Спасибо, — сказала она и взяла тарелку. — Это неожиданно.
— Ну, я подумал… если ты можешь, значит, и я смогу. Не хуже. Или, ладно, хуже — но с желанием.
Он присел рядом. Несколько минут они ели молча. Антон ел аккуратно, даже подложил салфетку под локоть. Марина поглядывала на него с осторожным интересом, как на под опытного кролика, который внезапно научился играть на фортепиано.
— Слушай, — вдруг сказал он. — А давай составим список.
— Какой ещё список?
— Ну, типа… кто что делает. Чтобы было понятно, кому за что отвечать. Без вот этого «само собой».
Марина положила вилку на край тарелки.
— Ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно. Я понял, что у нас неравномерно. Я просто никогда не думал, что ты это воспринимаешь как… как обузу.
— Потому что я молчала. И потому что ты не интересовался.
— Вот и хочу исправить. Я даже сделал таблицу в «Гугл-доке». Видел у коллеги — у него с женой так: кто выносит мусор, кто стирает, кто моет унитаз…
— Ты и до унитаза дошёл?
— Сегодня. Это было как встреча с внутренним демоном. Но теперь мы с ним на «вы».
Марина не сдержалась и рассмеялась. Впервые за последние месяцы она смеялась не из раздражения, не от отчаяния, а просто так — потому что стало по-настоящему смешно и чуть-чуть тепло.
Они провели остаток утра, обсуждая быт. Без скандалов, без упрёков. Оказалось, что когда убрать из уравнения ожидания и обиды, можно договариваться, как взрослые.
Антон даже предложил внедрить субботний «День ленивого обеда», когда заказывают пиццу, не испытывая угрызений совести. А ещё решил, что гладить вещи лучше под сериалы — «так не скучно».
Вечером того же дня он сам предложил забрать Марину с маникюра — чтобы «тебе не пришлось тащиться пешком обратно». И, что удивительно, приехал вовремя.
— Тебя случайно не подменили? — спросила она, садясь в машину.
— Меня просто слегка встряхнули. Спасибо тебе за это. Правда.
— Пожалуйста. Но я не собираюсь возвращаться к прежнему режиму.
— И не надо. Я не хочу, чтобы ты была несчастной только потому, что я привык жить по-удобному.
Пока они ехали, Марина смотрела в окно и думала: может, у их брака действительно есть шанс. Не сказочный, не киношный, а нормальный, с уборкой по графику, с подгоревшей яичницей и с попытками понять друг друга, а не переделывать.
Иногда, чтобы что-то наладилось, надо не проглотить, а отстраниться. Не устроить истерику, а выйти из кадра.
И дать другому поиграть в то, что он считает «не проблемой».
В следующие недели жизнь в квартире изменилась — не радикально, но ощутимо. Как после генеральной уборки: вроде стены те же, а дышится легче.
Антон принимал участие в хозяйственных делах не из страха, не под давлением, а как будто с новым интересом — как в детстве, когда дали настоящую отвертку и доверили чинить табуретку. Он купил органайзер для белья («чтобы не искать носки по всей квартире»), ведро с отжимом («ну не может же быть, что тебе нравилось с этим мучиться!») и даже освоил мультиварку.
Марина наблюдала за переменами с ироничным одобрением. Ей не нужно было идеальное равенство. Она просто хотела, чтобы бытовые задачи перестали быть её невидимым крестом.
Однажды вечером, когда они вместе складывали одежду из сушки (Антон научился не путать её рубашки с кухонными полотенцами), он внезапно сказал:
— Я всё думал… А как бы ты себя вела, если бы я, скажем, не изменился?
— В смысле?
— Ну, если бы продолжал вести себя как раньше. Ждал ужин, бельё и молчал в ответ на упрёки.
Марина на секунду замерла, а потом пожала плечами:
— Наверное, уехала бы. Или превратилась бы в истеричку, как твоя тётя Валя, у которой всё «вечно не так». А потом, через год, ты бы сидел с друзьями и говорил: «Женщины такие стали злые…»
Антон скривился:
— Ой, ну Валя, да. Её муж вечно в гараже. Я раньше думал, что он просто любит машины. А теперь думаю, он там отсиживается.
— Вот. А я не хотела быть той, от которой отсиживаются. Я хотела быть той, с кем живут.
Он не ответил. Просто положил на её колени аккуратно сложенную футболку и поцеловал в висок.
— Я рад, что ты меня проучила.
— Я не проучала. Я просто… вышла в отпуск. По уходу за собой.
Антон улыбнулся.
— Может, тебе пора в ещё один отпуск? Я сам справлюсь. И с уборкой, и с готовкой. У тебя там подружки хотели в Сочи на неделю, да?
— Ты это серьёзно?
— Абсолютно. Только дай мне чёткую карту, где у нас лежат пакеты для мусора.
Она рассмеялась и поняла: ей больше не нужно устраивать спектакли, демонстрации и бытовые перевороты. Они не стали другой парой — с идеальными привычками и нежными записками на холодильнике. Но они стали партнёрами.
А партнёрство — это когда не нужно напоминать, что стиральный порошок не волшебный, а женщина — не функция.
— Сочи, говоришь… — протянула она. — А ты уверен, что вы с пылесосом подружились окончательно?
— Я даже дал ему имя. Он теперь Иннокентий.
— Тогда ладно. С Иннокентием я могу тебя оставить.
