— А я ее продам, — заявила мне Ольга, — ты что, ради внучки своей постараться не можешь? Я же сказала, что мне через неделю понадобится двести тысяч. Из кожи вылези, но найди. Если с Ксюхой что-то страшное случится, ты как жить будешь? Из-за тебя же девчонка пострадает!
Помню, как переехала в этот город юной девчонкой, сразу после училища. Искала работу судорожно — очень хотелось мне от маминой юбки оторваться. Устроилась в местную больницу медсестрой. Работа не сахар, конечно, но людям помогаешь, да и коллектив у нас был дружный. Там и встретила своего Николая. Высокий, статный, с глазами цвета васильков.
— Здравствуйте, а вы новенькая? — спросил он у меня однажды, встретив в коридоре, — будем знакомы! Я — Николай, врач-терапевт.
— Очень приятно, — ответила я, немного смутившись.
Так и завязался наш роман. Вскоре сыграли свадебку скромную, но веселую. Жили дружно, в любви и согласии. Первым у нас родился сын. Крепыш такой родился, богатырь настоящий! Радости нашей не было предела.
— Ну что, Марин, будем строить дом? — спросил меня как-то муж.
Леше тогда было полгода, мы жили в однокомнатной квартире. Места уже было мало.
— А как же? Конечно, будем! — ответила я, улыбаясь.
Через пару лет у нас родилась Настенька. Лешка ее очень любил, всегда оберегал и защищал. А еще через три года случилось самое настоящее чудо — родилась наша долгожданная Ольга. Мы ее с Колей вымолили, выстрадали.
— Ну вот, Мариш, теперь у нас полный комплект, — сказал Николай, глядя на меня счастливыми глазами в день выписки.
Дети росли быстро, как грибы после дождя. Лешка был у нас умницей, учился на одни пятерки. Настенька — красавица, вся в меня. А Ольга… Олечка — веселая, озорная, всегда была душой компании.
— Мама, а расскажи сказку! — просили они меня каждый вечер перед сном.
И я рассказывала им про Ивана-царевича, про Василису Прекрасную, про Бабу Ягу. Они слушали, затаив дыхание, а потом засыпали сладким сном.
Мы с Колей были счастливы. Мы детей воспитывали одинаково, никогда их не делили. Я и подумать не могла, что Олечка, наша с мужем любимица, принесет нам столько горя…
Время летело неумолимо. Дети выросли, обзавелись своими семьями и разъехались по разным городам. Леша стал инженером, женился на хорошей девушке, подарили они нам двоих внуков. Настенька вышла замуж за военного, живут они далеко, но стараются приезжать к нам в гости как можно чаще.
Я же продолжала трудиться в местной больнице медсестрой. Работа, конечно, тяжелая, но я привыкла. Да и без дела сидеть не могу. А еще ухаживала за престарелой матерью, которая жила с нами. Ей уже под девяносто было, совсем слабая стала. Но, несмотря на возраст, на месте усидеть не могла — все время рвалась нам помочь.
— Мам, дай я тебе помогу, — предлагала я ей каждый раз, когда видела, как она пытается что-то сделать по дому.
— Не надо, дочка, я сама справлюсь, — отвечала она, — надо же чем-то себя занять.
А еще я с удовольствием нянчилась с внуками, которых привозили к нам на школьные каникулы. Они такие веселые, шумные, энергии через край! С ними я молодела.
— Бабушка, а пойдем в парк? — просили они меня каждый день.
— Пойдем, конечно, пойдем! — отвечала я, улыбаясь.
Мы гуляли по парку, кормили голубей, катались на каруселях. Они рассказывали мне про школу, про своих друзей, про свои мечты. А я слушала их, и сердце мое наполнялось радостью.
— Бабушка, ты у нас самая лучшая! — говорили они мне, обнимая меня крепко-крепко.
И я верила им. Ведь для них я и правда старалась быть самой лучшей бабушкой на свете.
Так и текла моя жизнь — в заботах о семье, о детях, о внуках. Конечно, были и трудности, и печали. Но я всегда старалась смотреть на жизнь с оптимизмом. Ведь главное — это здоровье, любовь близких и мир в душе. А все остальное приложится.
Я опять проснулась рано. Открыла глаза, вздохнула, потянулась и взглянула на фотографию на прикроватной тумбочке. На ней — я, Николай и три наших сокровища: Алексей, Настенька и Оленька.
Оля… За нее я всей душой переживаю. Вот уже несколько лет она живет со своей дочерью Ксюшей у меня, после того как развелась с этим… Игорем. И думать о нем не хочу! А я сразу увидела, какой он никчемный! Ведь предупреждала ее, говорила:
— Оля, опомнись! Куда ты лезешь? Он же ни работать не хочет, ни о будущем не думает!
Но разве послушает меня дочь, когда влюблена? Как говорится, любовь зла… А потом слезы, развод и разбитое сердце. Главное, что Ксюша есть, моя любимая внученька. Но и за нее я переживаю. Растет без отца, хоть мы и стараемся окружить ее заботой и любовью.
Сегодня суббота, и я решила побаловать своих девочек оладушками. Спустилась на кухню, поставила чайник и начала замешивать тесто.
— Доброе утро, мамуль, — услышала я за спиной голос Оли.
— Доброе утро, солнышко, — ответила я, улыбаясь, — как спалось?
— Нормально, — Оля зевнула и присела за стол, — Ксюша еще спит.
— Ну и пусть спит, выспится, — я начала жарить оладушки, — я тут подумала, Оль, может, тебе стоит сходить куда-нибудь? Развеяться. А то все работа да Ксюша.
— Мам, ну куда я пойду? — отмахнулась Оля, — у меня ни времени, ни желания нет.
— Ну как это нет желания? — возмутилась я, — ты же молодая, красивая! Ты чего себя хоронишь?
— Мам, оставь эту тему, пожалуйста, — попросила Оля, нахмурившись, — ты же знаешь, что у меня нет времени на личную жизнь.
Я вздохнула. Знала, конечно. Но все равно не могла успокоиться. Хотела, чтобы Оля была счастлива. Чтобы рядом с ней был надежный мужчина, который бы ее любил и заботился о ней.
— Ладно, не буду, — сказала я, — только ты все равно не должна забывать о себе. Ты у меня самая лучшая!
— Спасибо, мам, — Оля улыбнулась, — и ты у меня тоже самая лучшая.
Вскоре проснулась Ксюша. Она прибежала на кухню, заспанная, но довольная.
— Бабушка, а чем это так вкусно пахнет? — спросила она, забираясь на стул.
— Это оладушки, моя радость, — ответила я, — твои любимые.
Ксюша захлопала в ладоши и принялась уплетать оладушки за обе щеки. Глядя на нее, я забывала обо всех своих тревогах. Главное, чтобы у моих девочек все было хорошо.
После завтрака Оля с Ксюшей пошли в парк, а я осталась дома, чтобы прибраться. Вдруг зазвонил телефон — звонила Настя, моя старшая дочь.
— Мам, привет! — радостно сказала она, — как дела?
— Привет, доченька, — ответила я, — да все хорошо, потихоньку. А у тебя как?
— У нас тоже все в порядке. Я вот звоню, чтобы сказать, что мы с Димой собираемся приехать к вам на следующей неделе. Соскучились ужасно!
— Ой, как здорово! — обрадовалась я, — мы тоже очень соскучились. Приезжайте, конечно!
— Хорошо, мам, тогда созвонимся еще. Целую вас!
— И мы тебя целуем!
Я положила трубку и улыбнулась. Хорошо, когда дети приезжают. Я приезду средней дочери была рада — мне с ней нужно было поговорить. Я всей душой хотела спасти младшую дочь от одиночества. Хотела попросить Настю, чтобы она присмотрелась к холостым друзьям своего мужа. Мало ли…
Знаете, когда говорят: в одну воронку дважды снаряд не попадает. Я, когда фразу эту слышу, мне плакать хочется. Потому что воронка эта Ольку мою попросту преследует. Я, конечно, стараюсь не лезть в ее жизнь, понимаю, что она взрослая и сама должна принимать решения. Но сердце кровью обливается, когда вижу, как она снова наступает на те же грабли.
После развода с Игорем, этим… не хочется даже вспоминать, кем, я надеялась, что она станет осторожнее, разборчивее, что ли. Но нет, не прошло и года, как объявила, что выходит замуж за какого-то Сергея.
— Он такой хороший, мам, такой заботливый, — щебетала она, а у меня уже тогда кошки на душе скребли.
Ну да ладно, вышла. Сначала вроде все было нормально. Жили неплохо, оба работали. А потом как рогатый дернул их на север рвануть.
— Там зарплаты больше, перспективы, — объясняла Оля.
Переехали в какой-то поселок, где сестра ее старшая, дочь моя, Настя, жила с мужем и детьми. Я еще тогда сказала:
— Оль, ну зачем тебе туда? Там же глушь!
А она только отмахнулась:
— Зато рядом сестра будет, поможет, если что.
И вот звонит она мне как-то вся в слезах. Я чуть с ума не сошла, пока вытягивала из нее, что случилось. Оказывается, этот Сергей, хороший и заботливый, оказался самым настоящим тираном. Пьет, руку поднимает. Боже мой, сколько я натерпелась в тот момент! Хотелось сорваться и лететь туда, чтобы своими руками ему все кости переломать. Но понимала, что только хуже сделаю.
— Оль, — говорю, — бросай его немедленно! Нечего тебе там терпеть!
А она плачет:
Мам, куда я пойду? Здесь вроде устроились, живем, как люди. Опять заново начинать?
— А ты к Насте переезжай! Она же сестра, не бросит в беде, — уговариваю я.
В общем, кое-как уговорила ее уйти от этого изверга. Настя ее приютила, помогла работу найти. Но самое ужасное, что Олька все равно боялась его, тряслась как осиновый лист.
Потом, слава Богу, Сергей этот сам ушел. Собрал вещи и удрал куда-то. Говорит, надоело ему жить в этой дыре. Ну и скатертью дорожка! Только вот как дальше быть? Олька одна с Ксюшей в чужом поселке, без жилья, без поддержки. Сердце у меня за нее болит.
Я ей каждый день звоню, стараюсь поддержать, как могу. А что я могу сделать, сидя здесь, в своем городе? Разве что, молиться за нее.
Недавно звонила, говорит:
— Мам, тут вроде работа неплохая подвернулась, в магазине продавцом. Может, хоть немного полегче будет.
— Вот и хорошо, — говорю, — главное, не унывай. Все наладится. Ты у меня сильная, ты справишься.
А сама думаю:
— Когда же, наконец, закончится этот кошмар? Когда же моя дочка найдет свое счастье?
Наверное, никогда не перестану переживать за Ольку. Она у меня такая добрая, такая наивная. И так часто обжигается. Хочется ее уберечь от всех бед, но понимаю, что это невозможно. Каждый сам должен пройти свой путь. Главное, чтобы она знала, что я всегда рядом, что я всегда ее поддержу.
А еще хочется, чтобы она перестала винить себя за свои ошибки. Чтобы поняла, что она ни в чем не виновата. Что ей просто не везло с мужчинами. Но я верю, что однажды она обязательно встретит того, кто будет ее любить и ценить. И тогда в ее жизни, наконец, наступит настоящая гармония и счастье. Я буду молиться об этом каждый день. Ведь для матери нет ничего важнее, чем счастье ее ребенка.
Недолго я радовалась. После этого Сергея-тирана, после всего, что она пережила, я думала, что она хоть немного остепенится, возьмет себя в руки. Но, видно, нервы не выдержали.
Развод на нее подействовал просто сокрушительно. Раньше, конечно, она тоже не была святой, но все же какая-то ответственность была, забота о Ксюше. А тут словно бес вселился. Я ее просто не узнавала. Олька моя запила.
Каждый день одно и то же: звоню, спрашиваю, как дела, а она где-то в баре, пьяная в стельку.
— Мам, все нормально, не переживай, — бормочет.
А мне хоть волком вой. А Ксюша? Кто о ней думает? Маленькая, беззащитная, брошенная на произвол судьбы. Олька совсем про нее забыла. Гуляет, пьет, меняет мужиков как перчатки. А Ксюша одна дома сидит, голодная, в темноте.
Я как узнала про это, чуть кондратий не хватил. Помню, позвонила ей в очередной раз, а трубку взяла Ксюша. Голосок такой дрожащий, испуганный.
— Бабушка, — говорит, — мамы нет дома. Она телефон не взяла.
— А где она? — спрашиваю.
— Не знаю. Она ушла вчера вечером и не вернулась.
Я как представила, что моя маленькая внученька одна сидит в темноте, чуть не задохнулась от злости и отчаяния.
— Ксюша, солнышко, ты не бойся, — говорю, — я сейчас приеду.
Но как я приеду? Живу в другом городе, билетов на поезд нет. А вдруг Олька не вернется и натворит еще чего?
Позвонила Насте, говорю:
— Насть, ты же рядом с ними живешь! Срочно иди к Ольке, забери Ксюшу к себе. Нельзя оставлять ее одну!
Настя, конечно, сразу сорвалась с места. Пришла к Ольке, а там… Боже мой, лучше бы я этого не знала. Квартира в ужасном состоянии, грязь, вонь. Олька, видимо, уже успевшая вернуться, спит пьяная на диване, а рядом валяются какие-то мужики. Ксюша сидит в углу, свернувшись калачиком, вся в слезах.
Настя, конечно, сразу забрала Ксюшу к себе. А Ольку… Олька даже не заметила, что Ксюши нет.
На следующий день Настя мне позвонила и говорит:
— Мам, надо что—то делать. Так дальше продолжаться не может. Олька совсем опустилась, а Ксюша страдает.
И тут я решилась. Позвонила в опеку. Сначала, конечно, было страшно, боялась, что Олька мне этого никогда не простит. Но я понимала, что это единственный выход. Нельзя было оставлять Ксюшу в такой ситуации.
Приехали представители опеки, все проверили, все увидели. И приняли решение — лишить Ольку родительских прав.
Больно мне было это слышать, ужасно больно. Но я понимала, что это правильное решение.
Ксюшу забрали в приют. Я, конечно, сразу подала документы на опекунство. Но пока все оформлялось, Ксюша жила там. Настя каждый день ездила к ней, навещала, привозила игрушки, сладости. Старалась ее хоть как-то поддержать.
Олька, когда узнала, что ее лишить родительских прав собираются, устроила скандал. Звонила, кричала, угрожала. Но я была непреклонна.
— Ты сама виновата, Олька, — говорила я ей, — ты совсем про Ксюшу забыла. Ты думала только о себе.
— Я исправлюсь, мам! — плакала она, — дай мне шанс!
— Шанс у тебя был, Олька, — отвечала я, — но ты его упустила.
Через несколько месяцев я оформила опекунство над Ксюшей. Забрала ее к себе. И началась новая жизнь. Ксюша, конечно, была очень напугана и забита. Боялась всего, плакала по ночам. Но постепенно, благодаря моей любви и заботе, она начала оттаивать. Стала улыбаться, играть, радоваться жизни.
Олька тоже вроде бы взялась за ум. Перестала пить, устроилась на работу, ходила к психологу. Пыталась вернуть Ксюшу. Я, конечно, сделала все, чтобы ей помочь. Через четыре месяца внучку вернули матери.
Вроде бы все наладилось, вроде бы выдохнуть можно было, а тут новый удар под дых. Вернулись они домой, поселились у меня. Квартиру, которую успели нажить вместе с Сергеем, продали за бесценок. Олька первое время как шелковая ходила. Спокойная, тихая, за Ксюшей ухаживала. Устроилась работать в школу учителем математики — она же педагогический закончила. Я аж прослезилась от радости, когда об этом узнала:
— Ну вот, — думаю, — все наладилось! Теперь заживем, как люди.
Сняла она потом квартиру, чтобы не стеснять меня. Я, конечно, расстроилась, но понимала, что ей так лучше. Независимость нужна. Своим умом хотела жить, своими силами.
И Ксюша вроде бы расцвела. В школу пошла, подружки появились. Я ее часто навещала, помогала с уроками. Все было хорошо.
Правда, Олька какая-то замкнутая стала. Неразговорчивая. Но я списывала это на стресс. Думала, что ей нужно время, чтобы отойти от всего, что пережила. Но первый тревожный звоночек прозвенел, когда я спросила ее про деньги, оставшиеся от продажи квартиры.
— Оль, — говорю, — ты хоть отложила что-нибудь? А то мало ли что, жизнь такая непредсказуемая.
А она как закричит:
— Мам, не лезь не в свое дело! Это мои деньги, и я сама знаю, что с ними делать!
Я опешила. Никогда раньше она со мной так не разговаривала.
— Да я не лезу, — говорю, — просто переживаю за тебя.
— Не надо за меня переживать! — огрызнулась она, — я сама о себе позабочусь.
И все. Закрылась и больше ничего не сказала. Я пыталась узнать, куда она потратила деньги, но она ни в какую. Только злилась и отмахивалась.
А потом начались бесконечные займы. То ей тридцать тысяч нужно, то пятьдесят.
— Оль, — говорю, — что случилось? Зачем тебе столько денег?
— Надо, — отвечает, — не твое дело.
— Да как же не мое? — возмущаюсь я, — я же твоя мать! Я переживаю за тебя!
А она опять в крик:
— Не приставай ко мне! А то Ксюшу больше не увидишь!
Вот тут у меня сердце и оборвалось. Неужели опять все по новой? Она и раньше, чуть что, угрожала мне по телефону. Говорила, что общаться с внучкой не даст, если я в ее дела лезть буду.
— Оль, — говорю, — что ты такое говоришь? Как ты можешь так говорить о Ксюше?
— А вот так! — кричит она, — не будешь меня доставать, все будет хорошо!
Я в слезы. Что делать, куда бежать? Кому жаловаться? Опять я одна со своей бедой.
Позвонила Насте. Рассказала ей все. Она тоже в шоке.
— Мам, — говорит, — надо что-то делать. Надо выяснить, куда она тратит деньги. А то опять в какую-нибудь историю влипнет.
Но как выяснить? Олька же ничего не говорит. Закрылась в себе, как в раковине.
Я решила поговорить с Ксюшей. Может быть, она что-нибудь знает. Пришла к ней в школу, дождалась после уроков.
— Ксюш, — говорю, — у тебя с мамой все хорошо?
А она смотрит на меня испуганными глазами и молчит.
— Ксюш, — говорю, — ты не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Просто расскажи мне, что происходит.
А она как заплачет:
— Бабушка, я боюсь! Мама стала какая-то странная. Она все время куда-то уходит, а когда приходит, то злая.
— А деньги куда она тратит? Ты знаешь?
Ксюша мотает головой.
— Не знаю, — говорит, — она мне не рассказывает.
Я обняла Ксюшу и заплакала вместе с ней. Что же это такое? Почему моя Олька не может спокойно жить? Почему ее все время тянет в какие-то неприятности? Я понимала, что надо что-то делать. Но что? Я чувствовала себя беспомощной. Как будто я тону в болоте, и никто не может мне помочь.
Как же мне было страшно! Страшно за Ольку, страшно за Ксюшу, страшно за себя. Я понимала, что надо что-то делать, но не знала, что именно. Решила пока ничего не предпринимать, подождать, посмотреть, как будут развиваться события.
И вот однажды звонит мне Олька и говорит:
— Мам, можно я Ксюшу к тебе на пару дней привезу? Мне надо кое-какие дела решить.
У меня сердце екнуло.
— Какие такие дела? Неужели опять что-то случилось? Но я виду не подала.
— Конечно, — говорю, — привози, буду рада.
И вот привезла она мне Ксюшу, сама быстро смоталась. Даже заходить не стала. Смотрю на нее, а у нее глазенки такие испуганные, настороженные. Я ее обняла, прижала к себе.
— Ксюш, солнышко мое, — говорю, — как ты? Как у тебя дела?
А она молчит, только в плечо мне уткнулась.
— Ксюш, ты не бойся меня, — говорю, — расскажи мне все, как есть.
И тут ее как прорвет. Дрожащим шепотом начала рассказывать мне жуткие вещи. Что мама опять пьет, что опять водит в дом мужиков. Что заставляет ее называть их папами. А те часто засыпают в ее детской кровати, и ей приходится спать на диванчике в гостиной. Что Ольга позволяет им переодевать ее и часто оставляет их с ней наедине.
У меня волосы дыбом встали! Как она могла? Как она могла так поступить со своей дочерью?
А потом Ксюша рассказала мне совсем уж ужасную историю. Как однажды Ольга собралась с очередным хахалем идти в баню и пригрозила ей выгнать голой на улицу, если она не будет себя там хорошо вести.
— Иди, — говорит, — куда глаза глядят.
У меня просто дар речи пропал. Я не могла поверить, что моя дочь способна на такое. Девочку, маленькую, в баню с мужиком?!
— Ксюш, — говорю, — все это правда?
— Правда, бабушка, — плачет она, — я не вру.
Я обняла Ксюшу и разревелась вместе с ней. Мне было так жалко ее, так больно за нее. И так стыдно за свою дочь.
— Ксюш, — говорю, — ты не бойся. Я тебя никому не дам в обиду.
И тут я поняла, что больше не могу молчать. Что надо действовать. И действовать немедленно. Я решила позвонить в полицию. Я понимала, что это может разрушить жизнь Ольки. Но я не могла допустить, чтобы она продолжала издеваться над Ксюшей.
Я набрала номер и дрожащим голосом рассказала все, что знала. Оператор меня выслушала и сказала, что пришлет наряд. Я ждала полицию как никогда в жизни. Каждая минута казалась вечностью. И вот, наконец, они приехали. Я им все рассказала, показала Ксюшу. Они все записали и пообещали разобраться.
Потом они поехали к Ольке. Я не знаю, что там произошло. Но через несколько часов мне позвонили и сказали, что Ольку задержали. Мне было очень тяжело. Я плакала всю ночь. Я понимала, что предала свою дочь. Но я знала, что поступила правильно. Я пыталась спасти свою внучку. Но не спасла, как позже выяснилось. С Ольги взяли какую-то объяснительную и отпустили. В полиции она заявила, что я вру. Что нарочно ее оговариваю, чтобы внучку к рукам прибрать. Ей почему-то поверили…
После того, как Ксюша вернулась к матери… Я после ее рассказов вообще перестала спать. Каждую ночь ворочалась, думала, как там моя девочка, не обижает ли ее кто. Сердце через раз стучало. Знала ведь, что Олька не исправилась, но ничего не могла сделать.
А потом позвонил мне старший сын, Леша. Голос у него какой-то подавленный был.
— Мам, — говорит, — я тут к Ольге зашел… Лучше бы не заходил.
— Что такое? Что там случилось? — забеспокоилась я.
— Да ужас какой-то, мам. Олька спит среди пустых бутылок, а Ксюша голодная на кухне рыдает. Говорит, что мама ее не кормила сегодня.
Я чуть в обморок не упала. Вот тебе и учительница, вот тебе и мать… Меня-то после вызова полиции Ольга в квартиру не пускает, я и не знаю, что там происходит…
— Леша, — говорю, — ты хоть покорми Ксюшу. И присмотри за ней, пока Олька спит.
— Да я и так уже все сделал, мам. Но боюсь я за Ксюшу. Нельзя ее там оставлять.
И вот сижу я, думаю, что делать. Леша живет далеко, в пригороде, не может постоянно за Ксюшей присматривать. Надо что-то предпринимать. Но что?
А спустя неделю объявляется сама Олька. Звонит мне, и даже «здравствуй» не говорит. Сразу в лоб:
— Мам, мне срочно сто тысяч рублей нужно.
Я опешила.
— Оль, ты что, с ума сошла? Откуда у меня такие деньги?
— А мне все равно, — отвечает она, — где хочешь, там и бери. Но если денег не будет, про внучку можешь забыть навсегда.
И трубку бросила.
У меня аж ноги подкосились. Что это значит? Что она задумала? Неужели опять в какую-то аферу влезла?
Я понимала, что надо что-то делать. Иначе я больше никогда не увижу свою Ксюшу.
Наутро я пошла в банк. Сняла последние деньги. Все до копейки. Мне было страшно, я понимала, что остаюсь без средств к существованию. Но я не могла поступить иначе. Ради Ксюши я была готова на все. Вызвала такси, поехала к дочери. Около подъезда встретила Ольгу — они с Ксюшей возвращались из магазина. Олька какая-то дерганая была, нервная. Деревянная, что ли. Ксюша ко мне кинулась, обняла.
— Бабушка, я так рада, что ты приехала!
А Олька как зашипит на нее:
— Ксюша, не мешай! У меня скоро ученики придут, мне некогда с вами тут разговоры разговаривать.
И у меня спрашивает:
— Деньги принесла? Давай скорее!
Я протянула ей деньги. Мне так обидно стало. Я же ради нее, ради Ксюши, все бросила, деньги последние отдала. А она даже спасибо не сказала.
— Оль, — говорю, — нам нужно поговорить.
— Мне некогда, мам, — огрызнулась она, — у меня сейчас занятия начнутся. Потом поговорим.
И повела Ксюшу в подъезд. Я двинулась следом. В квартире и правда царил хаос. Чем-то нестерпимо воняло. Я мельком заглянула в комнаты и чуть в обморок не упала — не квартира, а гадюшник!
Оля велела Ксюше идти в комнату, сама прошла на кухню. Я двинулась за ней. Снова стала расспрашивать, куда она влезла, зачем ей эти деньги. Ольга на меня наорала:
— Не суй сой нос туда, куда тебя не просят! Нужны они мне, ясно! Кстати, через пару недель деньги снова понадобятся. Двести тысяч найди.
Я остолбенела.
— Доченька, откуда у меня такие деньги? Я последнее сняла. Отец твой еще не знает, что сбережений у нас с ним больше нет. Отругает меня обязательно. Где же я за неделю такую сумму найду?! Олечка, скажи, зачем тебе деньги, а?
Оля ухмыльнулась и заявила:
— Найдешь. Иначе я Ксюху продам. Знаешь, сколько желающих найдется время с ней провести? Я в три раза больше на ней заработаю. Ищи, у тебя есть время!
Оля ушла в ванную мыть псу, которого я когда-то дарила внучке, лапы. В голове моей пронеслась мысль, что собаку моя дочь любит куда больше, чем родную дочь.
Я зашла в кладовку. Там лежал старый кухонный топор — еще от отца моего остался. Ольга его с собой на север брала, потом обратно привезла. Говорила, что незаменимая в хозяйстве вещь — окорочка куриные рубит на раз.
Я его взяла в руки. Тяжелый такой, холодный. Совершенно не отдавая отчет своим действиям, я пошла в ванную. Там Олька собаку мыла, Лорда нашего. Стоит, намыливает его, а Лорд скулит, боится.
Я вошла в ванную, а Олька даже не обернулась.
— Иди отсюда! Не развернуться здесь вдвоем, — рявкнула она.
И тут я все вспомнила. Все, что она мне наговорила, все, что она сделала с Ксюшей. Вся боль, вся обида, вся ярость поднялись во мне.
И я подняла топор…
Я сама вызвала полицию, я сама им сдалась. Пока наряд ехал, я ползала перед лежащей на полу дочерью, целовала ее холодные руки и просила у нее прощения. Ксюшку отвела к соседке сразу, как только поняла, что Оля не дышит.
Три месяца прошло с момента этой трагедии. Суд уже прошел, меня признали виновной. На свободу я выйду через восемь лет. Жалею ли я о содеянном? Не знаю. Я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Я на этот отчаянный шаг пошла ради внучки. Я положила наши с Олей жизни на алтарь ее благополучия. Наверное, я плохая мать. И до конца своих дней я буду помнить, что натворила.
