Утро началось как обычно. Я проснулась от звука будильника, который уже третий год подряд пищал в 6:45. За окном серое московское небо, тяжелое, словно кто-то накрыл город свинцовой крышкой. Через пять минут запахло кофе — я всегда варила его для двоих э, для себя и Антона. Он всегда пил его без сахара, с легкой горчинкой, и я постепенно привыкла к такому же, хотя раньше предпочитала сладкий. Маленькая уступка, которая, как мне казалось, делала наш брак чуть теплее.
Антон уже был на кухне, когда я вошла. Он сидел за столом, уткнувшись в телефон, и даже не поднял глаз, когда я поставила перед ним чашку. Это тоже было привычно. За десять лет брака мы научились молчать по утрам. Не то чтобы это было плохо — просто так сложилось.
Я взяла свою чашку, села напротив и посмотрела на него. Антон был всё ещё красив: высокий, с широкими плечами, с легкой сединой на висках, которая появилась пару лет назад. Я любила его виски. Они делали его похожим на какого-то киногероя, слегка потрепанного жизнью, но всё ещё обаятельного.
— Ты сегодня поздно? — спросила я, просто чтобы нарушить тишину.
Он оторвался от телефона, посмотрел на меня, словно вспоминая, кто я такая, и кивнул.
— Наверное. Проект надо закрыть. Не жди к ужину.
Я кивнула в ответ, хотя внутри что-то кольнуло. Он уже неделю говорил про этот проект, но я не могла избавиться от ощущения, что дело не только в работе. Антон стал каким-то далеким, как будто между нами выросла невидимая стена. Я пыталась себя успокоить: у всех пар бывают такие периоды. Работа, стресс, усталость. Всё наладится.
После завтрака он ушел, бросив на прощание короткое «пока». Я осталась на кухне, глядя на пустую чашку. В доме было тихо, только тикали часы в гостиной. Наш сын, Мишка, уже неделю жил у моей мамы — я отправила его туда на каникулы, чтобы он не скучал дома, пока мы с Антоном крутимся как белки в колесе. Без него дом казался пустым, слишком большим для двоих.
Я встала, убрала посуду и начала собираться на работу. Я работала бухгалтером в небольшой фирме, ничего особенного, но мне нравилось. Цифры успокаивали. Они всегда были предсказуемыми, в отличие от людей. В отличие от Антона.
Вечер того же дня изменил всё. Я вернулась домой около семи, уставшая, но довольная — день прошел без особых проблем. Включила свет в прихожей и сразу почувствовала что-то странное. На вешалке висело чужое пальто. Женское. Бежевое, с аккуратным поясом. Я замерла, глядя на него, как будто это была не одежда, а какой-то знак, предупреждение. Из гостиной доносились голоса. Один — Антона, второй — женский, мягкий.
Я сняла сапоги, стараясь не шуметь, и пошла к гостиной. Сердце колотилось так, что я боялась, что оно выдаст меня раньше, чем я сама пойму, что происходит. Дверь была приоткрыта, и я заглянула внутрь.
Антон сидел на диване, расслабленный, с бокалом вина в руке. Напротив него, в моем любимом кресле, сидела женщина. Молодая, лет тридцати, с длинными темными волосами и яркими зелеными глазами. Она улыбалась, глядя на Антона, и что-то рассказывала, жестикулируя тонкими руками. На ней было простое, но элегантное платье, которое подчеркивало её фигуру. Она выглядела… живой. Такой, какой я, наверное, не была уже давно.
Я толкнула дверь, и она скрипнула. Антон обернулся, и на его лице промелькнуло что-то — не то удивление, не то раздражение. Женщина тоже посмотрела на меня, но её улыбка не исчезла. Она казалась уверенной, словно была здесь не гостьей, а хозяйкой.
— Оля, — сказал Антон, ставя бокал на стол. — Ты рано.
— Я рано? — тупо переспросила я, чувствуя, как голос дрожит. — Я всегда так прихожу, Антон. Кто это?
Женщина встала, протянула руку. Её ногти были покрыты аккуратным красным лаком.
Марина, — представилась она. — Рада познакомиться.
Я не ответила, не пожала руку. Просто смотрела на Антона, ожидая, что он скажет. Он вздохнул, провел рукой по волосам — жест, который я знала слишком хорошо. Он всегда так делал, когда собирался сказать что-то неприятное.
Оля, нам надо поговорить, — сказал он наконец. — Сядь, пожалуйста.
Я не села. Я стояла, скрестив руки, и ждала. Ждала, что он скажет, что она просто коллега, что я всё не так поняла. Но он смотрел на меня спокойно, слишком спокойно, и я уже знала, что сейчас услышу.
Марина будет жить с нами, — сказал он. — Я думаю, так будет лучше.
Слова Антона повисли в воздухе, как дым. Я смотрела на него, пытаясь понять, шутит он или нет. Но его лицо было серьезным, а Марина, стоявшая рядом, слегка наклонила голову, будто извиняясь, но не слишком искренне.
Что ты сказал? — переспросила я, хотя прекрасно всё слышала.
Антон встал, подошел ко мне, но не слишком близко. Он всегда знал, где проходит граница, за которую я не позволю ему зайти.
Оля, я устал притворяться, — сказал он. — Мы с тобой… мы давно не те. Ты же сама это чувствуешь. Мы живем как соседи, а не как муж и жена. Я встретил Марину, и она… она дает мне то, чего мне не хватало. Но я не хочу разводиться. Не хочу рушить семью. Мишка… он не должен страдать. Я подумал, что так будет лучше для всех.
Я почувствовала, как пол уходит из-под ног. Это был не просто удар — это было как будто кто-то выдернул из меня всё, что держало меня на плаву. Я посмотрела на Марину. Она молчала, но её глаза были внимательными, изучающими. Она не выглядела злодейкой. Она выглядела… обычной. И это было хуже всего.
Ты привел её в наш дом, — сказала я, стараясь держать голос ровным. — В мой дом. И говоришь, что так будет лучше?
Антон кивнул, как будто это было самым логичным решением в мире.
Да. Я не хочу лгать. Не хочу прятаться по углам. Мы взрослые люди, Оля. Мы можем жить честно.
Честно? — я почти рассмеялась, но смех застрял в горле. — Ты называешь это честно?
Марина кашлянула, словно напоминая о своем присутствии.
Ольга, я понимаю, как это выглядит, — сказала она мягко. — Но я не хочу быть причиной конфликта. Антон сказал, что вы сможете договориться. Я готова уважать ваши правила, ваш дом…
Это не твой дом, — оборвала я её. — И не тебе решать, какие тут правила.
Она замолчала, но не отвела взгляд. Антон шагнул ближе ко мне.
Оля, не начинай. Мы можем всё обсудить спокойно. Я не хочу ссор.
Я повернулась и вышла из гостиной. Мне нужно было вдохнуть, почувствовать, что я ещё жива. Я закрылась в спальне, села на кровать и уставилась в стену. В голове крутилось только одно: он привел её сюда. В мой дом. В наш дом.
Следующие дни были как в тумане. Антон и Марина действительно остались. Он отвел ей комнату для гостей, ту самую, где мы хранили старые вещи и Мишкины игрушки. Я слышала, как они вечером разговаривают, смеются, как будто это был их дом, а я — случайный гость. Я пыталась держаться, делать вид, что меня это не трогает, но каждый звук, каждый шорох за дверью резал по живому.
На работе я была рассеянной. Коллеги заметили, спрашивали, всё ли в порядке, но я отмахивалась. Как рассказать, что твой муж привел домой другую женщину и предложил жить втроем? Это звучало как сюжет дешевой мелодрамы, а не как моя жизнь.
Однажды вечером, когда Антон был на кухне, а Марина ушла в свою комнату, я решилась. Я вошла на кухню, закрыла дверь и посмотрела на него.
Ты правда думаешь, что это нормально? — спросила я. — Что я соглашусь на это?
Он пожал плечами, не отрываясь от телефона.
Я не хочу тебя терять, Оля. И Мишку. Но я не могу отказаться от Марины. Она… она другая. С ней я чувствую себя живым.
А со мной? — голос сорвался, и я ненавидела себя за это. — Со мной ты не чувствуешь себя живым?
Он посмотрел на меня, и в его глазах было что-то похожее на жалость.
Ты хорошая, Оля. Ты всегда была хорошей. Но мы… мы просто существуем. Ты не можешь этого не видеть.
Я хотела кричать, бросить в него что-нибудь, но вместо этого просто ушла. Я не могла больше говорить. Не могла смотреть на него.
Через неделю я поняла, что так жить нельзя. Я позвонила маме и попросила её оставить Мишку у себя ещё на пару недель. Я не хотела, чтобы он видел это. Не хотела, чтобы он спрашивал, кто эта женщина и почему папа с ней так близко.
Марина вела себя тихо, почти незаметно. Она готовила себе еду, убирала за собой, даже пыталась заговорить со мной пару раз, но я её игнорировала. Она была в моем доме, спала под моей крышей, и каждый её шаг напоминал мне о том, что я потеряла.
Однажды ночью я не выдержала. Я лежала в спальне, слушая, как Антон и Марина шепчутся в гостиной, и вдруг поняла, что больше не могу. Я встала, накинула халат и пошла к ним. Они сидели на диване, близко, слишком близко. Антон держал её за руку.
Я хочу, чтобы она ушла, — сказала я, глядя на Антона. — Завтра. Я не буду жить с ней под одной крышей.
Антон нахмурился.
Оля, мы уже обсуждали…
Нет, — перебила я. — Это не обсуждение. Это мой дом. Моя семья. Ты не можешь решать за меня.
Марина посмотрела на меня, и в её глазах впервые мелькнула неуверенность.
Ольга, я не хочу…
Я не хочу слышать, чего ты хочешь, — сказала я. — Уходи. Или я уйду. С сыном. И тогда посмотрим, как ты будешь объяснять ему, почему у нас больше нет семьи.
Антон встал, шагнул ко мне, но я отступила.
Не трогай меня, — сказала я. — Решай. Сейчас.
Он смотрел на меня долго, очень долго. А потом кивнул.
Хорошо, — сказал он тихо. — Она уйдет.
Марина уехала на следующий день. Я видела, как она собирала свои вещи, как Антон помогал ей нести сумки до такси. Он не смотрел на меня, но я чувствовала его злость. Он винил меня, я знала это. Винил за то, что я разрушила его «честный» план.
Когда он вернулся, я ждала его на кухне. Он сел напротив, молчал. Я молчала тоже. Наконец он сказал:
Ты довольна?
Я посмотрела на него. На человека, которого любила больше десяти лет. На человека, который был отцом моего сына. На человека, который привел другую женщину в наш дом.
Нет, — сказала я. — Я не довольна. Я хочу развода.
Он замер, словно не ожидал этого. А я вдруг поняла, что это правда. Я не хотела больше бороться за него. Не хотела притворяться, что всё можно исправить. Он сломал что-то, что нельзя было починить.
Оля… — начал он, но я покачала головой.
Не надо. Просто подпишешь бумаги, когда они будут готовы.
Я встала и ушла в спальню. Впервые за эти дни я почувствовала облегчение. Не радость, не победу — просто облегчение. Как будто сбросила с плеч что-то тяжелое, что тащила слишком долго.
Прошло три месяца. Развод был тяжелым, но не таким болезненным, как я ожидала. Антон съехал, нашел квартиру недалеко от офиса. Мишка вернулся домой, и я старалась сделать так, чтобы он не чувствовал, что всё изменилось. Но он чувствовал. Дети всегда чувствуют.
Мама, почему папа больше не живет с нами? — спросил он однажды за ужином.
Я посмотрела на него, на его большие, серьезные глаза, и поняла, что не могу лгать.
Иногда взрослые перестают быть счастливыми вместе, — сказала я. — Но мы с папой оба тебя любим. Это не изменится.
Он кивнул, но я видела, что он не до конца понял. И это разбивало мне сердце.
Теперь я живу одна с Мишкой. Дом кажется слишком большим, но я привыкаю. Я научилась варить кофе только для себя, с сахаром, как я люблю. Я научилась не ждать Антона к ужину. Я научилась быть собой, а не той, кем он хотел меня видеть.
Иногда я думаю о Марине. Не с ненавистью, а с каким-то странным любопытством. Что она нашла в Антоне? Что он нашел в ней? Я не знаю, и, наверное, уже не узнаю. Но я знаю одно: я больше не позволю никому решать, как мне жить. Даже если это будет больно. Даже если это будет страшно.
Я открываю окно, впуская в дом свежий воздух. За окном всё то же серое московское небо, но теперь оно кажется не таким тяжелым. Может, это просто весна. А может, это я сама начинаю дышать.
