Мария Ивановна прожила достаточно долгую жизнь, пережив и мужа и сына, который ушел в довольно молодом возрасте. Внуки, дети сына, не часто баловали ее своим вниманием. Появлялись лишь тогда, когда бабуля отваливала на праздники кусок своего “материального пирога”. А последнии пять лет и вовсе рекомендовали ей взять сиделку, сетуя на свою занятость, за ее счет, естественно. Благо бабушка имела сбережения свои и довольно весомые, поэтому и сиделку содержала из своих фондов. Мария Ивановна и сама не из бедной семьи, замужем была за академиком, довольно с известной фамилией, поэтому прожив далеко не бедно, имела шикарную квартиру в центре, весомый счет в банке и кучу антиквариата.
Похороны прошли тихо и по протоколу — именно так, как и хотела усопшая. Без излишних слез и панибратства, с уважением и без лишнего пафоса. Но вот квартира, где она провела последние десятилетия, сегодня напоминала арену для скрытой войны,была наполнена горечью потери и едва скрываемой надеждой. После похорон сюда стекалась семья — на первый взгляд почтительная, но на деле каждая минута приближала их к разделу имущества, о котором все думали, но вслух не признавались. В гостиной, где до сих пор пахло тисовой мебелью и старинными книгами, собрались Таня с мужем Владимиром, Петя с молодой женой Катей и Аня — сиделка, которая последние лет пять не отходила от Марии Ивановны ни на шаг.
— Ну что, — начала Таня, — похороны закончились, пора поговорить о наследстве.
— Наследстве? — усмехнулся Петя, — ну да, все уже поняли, кто за что цепляется.
— Да брось, — ехидно сказала Таня, — квартира, дача, деньги в банке — есть что делить. Только не думаю, что тебе что-то перепадет. Ты ведь к бабушке ни разу не приходил за эти пять лет, просто поухаживать — только когда деньги нужны были.
— А ты? — перебил Петя, — не смеши. Ты тоже не была рядом, просто ждала своего куска пирога.
— Никто из вас на самом деле с ней не сидел, — тихо сказал Владимир, — все появлялись только за подачками. Просто вы все равно семья.
— Семья? — фыркнул Петя, — семья, это когда ты рядом, а не только когда делишь наследство.
— Кто-нибудь видел завещание? — перебил Владимир, пытаясь уладить спор.
— Нет, — ответил Петя, — ждем нотариуса, а пока кто на что надеется.
— Я рассчитываю на квартиру, — сказала Таня, — справедливо, учитывая все, что есть.
— Все решит завещание, — заметил Владимир, — пока только разговоры.
— Разговоры, — ехидно добавила Таня, — но кто-то уже строит планы продать квартиру.
— Я? — засмеялся Петя, — мне не нужны быстрые деньги, в отличие от некоторых.
— Быстрые деньги, это жить на подачках, — тихо парировала Таня.
В комнате повисла напряженная тишина.
— Сколько еще ждать? — нетерпеливо спросила Таня, — где нотариус? Или мы просто будем тут сидеть и ждать?
— Может, бабушка решила все иначе, — сказал Петя, — записала все на кого-то другого.
Все переглянулись, Катя его жена перекрестилась, муж Татьяны сплюнул три раза через плечо.
В этот момент Аня вышла из кухни с конвертом, запечатанным сургучом, на котором было написано: «Открыть после смерти. Только в присутствии всех».
— Что это? — Владимир выпрямился.
Аня подошла ближе, осторожно положила конверт на стол.
— Это от Марии Ивановны. Она попросила передать вам всем. Только всем.
— Нотариуса мы ждали, а не тебя с записками, — буркнул Петя.
— Завещание в письменной форме? — Таня вытянула шею, — без нотариуса? Это вообще законно?
— Я не юрист, — спокойно ответила Аня, — но это — ее воля. Она оставила несколько писем. Просила зачитывать по очереди. и только после исполнения всех ее указаний подключится нотариус, уже с окончательным законным завещанием.
— Несколько? — переспросила жена внука, — что, у нее целый роман? Или, может, сценарий?
— Первый конверт — на сегодня, — Аня не реагировала на колкости, — дальше будет видно.
— Ну давай, развлеки нас, раз такое дело, — вздохнул Петя, — начнем этот концерт по заявкам бабули..
Аня аккуратно вскрыла конверт. Бумага шуршала, как старый лист календаря. Она начала читать:
«Мои дорогие. Если вы это слышите — значит, я уже смотрю на вас сверху. И, вероятно, закатываю глаза. Я знала, что вы соберетесь не из любви к покойной бабушке, а в надежде урвать кусочек. Молодцы. Не подвели. Но вы ведь знаете — я всегда ценила в людях одно качество: умение делать полезное, а не просто сидеть с протянутыми руками еще. Поэтому — сюрприз. Завещание будет, но не сразу. Для начала — маленькое условие. Первое: отремонтируйте медпункт в районной поликлинике. Адрес внутри. Сделаете — получите следующую записку. И да, не пытайтесь ничего обжаловать. Все оформлено. Удачи. Ваша язвительная бабуля».
Молчание.
— Что за бред? — первая взорвалась Таня, — это шутка? Где завещание?
— Это пранк, — буркнул Владимир, — кто вообще так делает? В девяносто пять лет ваша бабуля решила кайфануть, глядя сверху на наши совместные потуги добраться до наследства. Прямо “ Форт Боярд” какой то. Медпункт? Она что, серьезно?
— На полном серьезе, — Аня достала листок с адресом, — это не розыгрыш.
— Да пошла она… — Катя вскочила, — что еще за игры? Я сюда ехала ради наследства для мужа, а не для того, чтобы латать стены в убитой поликлинике!
— Ты сейчас серьезно? — Петя фыркнул, — нам что, реально ехать туда?
— Это бред. Бабушка была в здравом уме, она не стала бы устраивать квест, — Таня нервно рассмеялась.
— А что, если именно в здравом уме и решила — пусть, мол, эти гады хоть раз в жизни поработают? — пробормотал Владимир.
— И кто будет этим заниматься? — ехидно спросила Катя, — кто первый побежит покупать краску и штукатурку?
— Вот и посмотрим, кто сколько стоит, — Аня подняла глаза, — я просто исполняю волю. Не хотите — не надо. Но завещания пока нет. Только это.
В комнате повисла звенящая тишина. Где-то за окном проехал трамвай, и его звон будто подчеркнул абсурд происходящего. Семья, собравшаяся делить богатство, внезапно оказалась перед чем-то, что требовало усилий.
— Отлично, — сдавленно произнес Петя, — началось.
— И это только первое письмо? — спросил тихо Владимир.
— Всего их шесть, — Аня кивнула.
И в этот момент стало ясно: вечер перестает быть томным.
Поликлиника на окраине выглядела ровно так, как ожидалось: облупленная краска, криво прибитая табличка “Медпункт” и ощущение вечной сырости. Таня вышла из машины, брезгливо подняла воротник.
— Это не медпункт, это декорации к фильму ужасов, — пробормотала она.
— Ага, — хмыкнул Владимир, выгружая из багажника краску, — с таким антуражем бабушка точно знала, куда нас послать.
— Кто вообще придумал красить стены за завещание? — бурчал Петя, волоча ящик с инструментами, — я думал, максимум — подписать пару бумажек, а тут — субботник имени Марии Ивановны.
— Ты же говорил, что “готов ко всему”, — напомнила Катя, не особо скрывая ехидство, всем своим видом показывая, что она не рассчитывала отрабатывать его наследство, — Ну вот, теперь и покрасишь. Мужик же. Или как?
— Хватит язвить, — вскипел он, — никто не знал, что бабушка превратит завещание в адский квест.
— Зато теперь проверим, кто в семье “настоящий человек”, — вставила Таня, натягивая перчатки, — может, потом всех наградим медалью “За трудовое терпение”. Спасибо, бабуля, что и после смерти напомнила нам о том,что ты прям кладезь, сарказма, цинизма и юмора в одном флаконе.
Медсестра, пожилая женщина в вязаной кофте, наблюдала за всей процессией из-за стеклянной двери, как будто ждала, что кто-то сорвется и сбежит.
— Вы правда это все сами будете делать? — спросила она недоверчиво.
— Не потому что хотим, а потому что приходится, — отрезала Таня.
— Очень по-семейному, — пробормотала медсестра и удалилась.
Работа пошла. Вяло, через силу, с постоянными уколами и спорами. Владимир пытался что-то выровнять на стене, пока Петя спорил с сестрой о том, какая краска должна быть “достаточно дорогой для бабушкиных условий”.
— Да купили бы вы уже нормальные валики, — ворчала Катя,— или снова решили сэкономить, а потом жаловаться?
— Если бы вы не опоздали на два часа, мы бы уже все закончили, — огрызнулся Владимир.
— Я, между прочим, работаю. В отличие от вас, у меня не фриланс.
— Это ты о чем? — Петя повернулся, — Кто у нас живет на зарплату жены, а сам сидит в кафе с ноутбуком?
— А вот не надо, — Катя повысила голос, — я хотя бы не прячусь за бабушкиным завещанием. Может, ей просто надоело, что вы приходили к ней раз в год, но уже с сумкой под документы?
— Мы приходили! — воскликнула Таня, — а где ты была, когда ей нужно было просто поговорить? Аня, вот кто был. А тебя мой братик отправил отдыхать, чтобы не уработалась.
— Это называется отпуск. Я его заработала, — огрызнулась Катя.
Аня, тем временем, сидела на подоконнике, молча смотрела на происходящее и сжимала в руках второй конверт. Пока они красили стены, выясняли, кто хуже помогал бабушке, кто где работал, и кто сколько вложился — она хранила молчание.
— Давайте без морали, — буркнул Владимир, — мы все знаем, что бабушка была не подарок. Почему вдруг решили из нее святую делать?
— Она была умнее всех вас, — тихо сказала Аня, — и знала, как проверить людей.
— Спасибо за психоанализ, — отмахнулась Таня, — ты вообще кто, чтобы нам тут читать мораль?
— Она хотя бы рядом была, — сказал Петя, не поднимая глаз.
После пяти часов работы стены медпункта приобрели цивильный вид. Медсестра, впечатленная, вышла с чашками чая на подносе.
— Ну, ребята, честно, не думала, что вы это осилите. Обычно такие приходят, делают пару фото и исчезают.
— Фотки еще сделаем, — пробурчала Таня, утирая лоб.
Аня подошла ближе, достала второй конверт и положила на стол.
— Это — следующее.
— Что, опять? — в один голос простонали Петя и Владимир.
— Удивлены? — хмыкнула Катя, — ясно же, это только начало. Или вы рассчитывали, что наша смекалистая бабулечка на этом остановится?
— Может, это просто терапия? — пробормотал Петя, — семейная, через труд.
— Через труд — во двор бабушки, — прочитала Таня, — следующее задание: расчистить территорию, установить новую площадку для детей во дворе, чтобы имели где играть, а не кричали под окнами.
— Ну бабуля… — Петя в отчаянии схватился за голову, — это не бабушка — сержант в юбке. А че во дворе у этих детей нет родителей, мы то тут каким боком?
— А ты, кстати, качели-то умеешь собирать? — с усмешкой спросил Владимир.
— Откуда мне знать?! Я инженер, но не качельный!
— Отлично, инженер без инструментов, — усмехнулась жена, — все как всегда.
Работа заканчивалась, но конфликт только разгорался. Бабушкина игра начала вытаскивать наружу то, что годами прятали под улыбками. И впереди их ждал всего лишь второй уровень.
Вернувшись в город, семейство уже более коллективно решило, что второй тур квеста оставят на завтра. Поэтому грязные и уставшии, решили, что сначала надо набраться сил.
Утро следующего дня не сулило ничего хорошего.
— Вот и она, площадка имени Марии Ивановны, — вздохнула Таня, вылезая из машины , — кто бы мог подумать, что за квартиру в центре надо будет отрабатывать руками.
— Ну не руками же ты работаешь, — буркнул Петя, таща коробки, — у тебя как всегда слов больше, чем дела.
— Остынь, — вставил Владимир, заступаясь за жену и устало обводя взглядом площадку, — давайте просто сделаем и уедем. Мы с Таней с утра заказали почти все. Остается только собрать, вкопать и покрасить.
— Ага, «мы заказали», — пробормотал Петя, — надеюсь, в этот раз хотя бы шуруповерт не забыли.
Они выгрузили инструменты. Катя, конечно, предлагала нанять бригаду:
— Ну мы же не разнорабочие.
Но Аня, четко выполняя указания Марии Ивановны, напомнила им, что та написала в письме четко: только своими силами: «Чтобы каждый понял, каково это — делать что-то не ради выгоды, а по совести». Никто особенно не спорил. Упрямство Марии Ивановны все знали.
— Я просто не понимаю, — проворчал Петя, разглядывая инструкции, — зачем все это. Бабушка же знала, что у нас нет ни навыков, ни времени.
— Она знала, что у нас нет совести, — резко ответила Таня, — зато хватало наглости таскать нотариуса к ней домой.
— Не начинай, — отрезал он, — это было ради ее же безопасности. Она могла что-то напутать.
— Она ничего не путала, Петя, — вмешалась Катя, — она все помнила. И тебя, и тот твой номер с дачей два года назад.
— Она сама говорила — разберитесь с бумагами. Я и разобрался.
— По-своему. Разобраться — значит оформить на себя, да?
— А ты, Таня, — вдруг резко сказал Петя, — расскажи, куда делись бабушкины кольца? В девяностых она тебе их отдала на сохранение, а потом половины не досчиталась.
— Я их спасала, — вспыхнула Таня, — тогда воры шарили по квартирам. А ты бы предпочел, чтоб их стащили?
— Интересно, почему после этого у тебя появилась новая шуба? — съязвила Катя , — не слишком ли вовремя для совпадения?
— Ты вообще молчи, — накинулась Таня, на брата, — кто все время жил у нее на шее? “Бабушка, помоги с налогами”, “Бабушка, одолжи до получки”… Не припоминаешь?
— Зато я хотя бы был рядом, — прошептал тот, — а ты приезжала с вечными упреками. Ни заботы, ни участия. Только ожидания.
— Я работала, между прочим. В отличие от некоторых, кто устроился поближе к наследству.
— А ты где была, когда она болела? — мрачно спросил Петя, — кто каждый день возил ее на процедуры? Кто поднимал ее после падений? Не ты, и пусть даже не я. Это делала Аня. Сиделка, и чужой человек оказался ближе, чем вся наша “семья”.
Наступила тишина. Ветер качнул новенькие качели — ещ ене окрашенные, но уже собранные. Слегка наклоненные, но держались.
Катя отвела взгляд.
— А кто продал дедушкин рояль? — наконец сказала она, — он стоял в зале всю ее жизнь. Это был единственный подарок, от которого она никогда не хотела избавляться. Который кстати она обещала нашим детям.И однажды — бац — он исчез.
— Там дека треснула — тихо ответила Таня.
— Что мы делаем, а? — Владимир опустился на старую покрышку, — ставим качели, чтобы бабушка нас простила? Уже поздно. Ее нет.
— Может, хотя бы ради себя, — глухо сказал Петя, — хоть раз сделать что-то без претензий и выгоды.
— Проблема в том, что мы не семья, — устало выдохнула Таня, — мы просто люди с общим прошлым.
— И ваша бабушка это поняла, — добавила Катя, — потому и оставила вам не только наследство. А экзамен.
— Нет, хуже, — произнес Владимир, глядя на слегка перекошенную, но крепкую конструкцию, — она оставила вам правду. А с ней, как выясняется, тяжелее всего справиться.
— А вы,смотрю вместе с моим мужем, взялись нас критиковать? А рядом с нами были не вы? Не вы ли пользовались всем этим, — взорвалась Татьяна, кидая кисти на землю.
Аня подошла молча. В руках — третий конверт. Она протянула его Тане.
— Она просила — после площадки.
— Там опять “добрые дела”? — устало спросила Таня.
Аня кивнула.
— Открывай,— бросил Петя, — чего уже хуже ждать, квест так квест.
Внутри — карта и короткая записка: «Чердак. Вы знаете какой».
Они переглянулись. Да, знали. Чердак в старой квартире, в самой ее верхней комнате. Там, где хранились альбомы, вещи, старый сундук. И — как оказалось — последняя точка в этом странном семейном испытании.
Чердак встретил их сыростью, пылью и запахом нафталина. Та самая старая комната, куда их бабуля никогда не пускала без надобности. Свет пробивался сквозь маленькое оконце, освещая коробки с книгами, старую норковую шапку и сломанный вентилятор, который был модным где-то в 1973-м.
— Кто вообще последний раз сюда поднимался? — буркнул Петя, откидывая крышку одного из чемоданов.
— Бабушка, когда умер дед, — отозвалась Таня, — она тогда весь вечер здесь просидела.
— Понятно. Следовательно, где-то тут… — Катя осмотрелась, поморщилась и ткнула пальцем, — там, прямо на виду жестяная коробка, не оно?
На самом краю, за стопкой старых тетрадей, стояла коробка от, еще советских конфет. Бывшая, судя по логотипу, из-под ирисок. Ручка проржавела, крышка скрипнула, будто обиделась.
— Ну… — Таня сглотнула, — давай, Петя.
Тот взял коробку, осторожно открыл — внутри аккуратно лежали: письмо в голубом конверте, старый ключ, и завещание в прозрачной папке, копия естественно. Все замерли.
— Завещание, — выдохнула Катя, — наконец.
— Не рвись к нему, как к лотерейному билету, — отрезал Владимир.
Петя взял письмо. Развернул. Читал вслух:
“Если вы нашли это письмо — значит, дошли до конца, или добрели, потому что я уверена, от работы вы устали. Я знала, что без скандала не обойдется. Будут вопли, слезы, обвинения, может даже суд. Но все-таки надеялась, что кто-то из вас вспомнит: я вам не банкомат, не дойная корова. Я была человеком и вашей родной бабкой. Любила вас всех. По-своему. А вот уважать перестала давно. С тех пор, как поняла: вы появляетесь, только когда пахнет выгодой. Болела я долго — не заметили. Звала — приходили с претензиями и только за подачкой. Только одна Аня — не родственница, а человек — оставалась рядом. Без истерик, без условий. Просто была.
Квартира — ей. Потому что она в ней жила, стирала мои простыни, выносила из под меня утки, слушала мой бред и не жаловалась.
Счет в банке — детскому дому, откуда она выпустилась когда то. Потому что там растут дети честнее, работящее и преданнее чем вы.
Антиквариат — музею. Потому что вы его все равно растащили бы по ломбардам.
С дачи — забирайте, что не сгнило. Хотя, Петр, тебе и оформлять не надо — ты уже давно оформил себе наследство, не правда ли?
Таня, брось пить. Вино — дрянь, и ты с ним становишься хуже, чем была. Надеюсь, хоть одно украшение ты оставила себе — не как наживу, а как память.Это тоже твое наследство.
Прощайте. И, если не поздно — попробуйте стать людьми.
Ваша бабушка.»
Повисла тишина. Густая, липкая. В ней звенела одна мысль: теперь все по-настоящему.
— Старая ведьма выжила из ума, — первой выдавила Таня,— это все — эмоции, ее необоснованные обиды. Не может быть, чтобы нотариус принял такое завещание.
— Это ты выжила, — бросил Петя, уже без злости, но и без жалости, — чего ты ожидала? Что она все подпишет под твои постоянные обещания вернуть ей золото?
— Я ожидала, что бабка не оставит все посторонней, — процедила Таня сквозь зубы.
— А вот, видимо она ожидала, что мы не будете считать ее посторонней, пока она жива, — отрезал он.
— Там, возможно, ошибки, — вмешалась Катя, поднимая письмо, как улики с места преступления, — будем судиться.
— Судитесь, — спокойно отозвалась Аня. Она стояла, не шевелясь, — я ничего не просила. Это было ее решение, и я его тоже услышала все после ее смерти. На меня есть отдельное завещание, которое я не ожидала.
— Да ты ничего и не просила, — усмехнулась Таня, — терпела унижения, запах, ее старческие капризы. За это центр города — хорошая инвестиция для сиротки.
Аня промолчала. Смотрела прямо, не прячась.
— Думаешь, так просто все это пройдет? — шипела Катя.
— Думаю, теперь нам не решать, — сказал Владимир, — пусть судья решает, или… совесть.
— Это мой муж! — закричала Катя, — и твоя жена! Это семья! А не она! Это их сумасшедшая старуха оставила ни с чем.
— Нет, — жестко сказала Таня, — Мы были семьей, когда были детьми и ждали Новый год. А потом стали хищниками. Теперь мы — только наследники. А Аня — человек, которому она доверяла, это факт, и он нас бесит.
Тишина. Злая, тяжелая. Таня медленно взяла письмо. Прочитала снова. Лицо жесткое, губы поджаты.
— Ладно. Работы хватает. Петя, ты едешь на дачу — займись ремонтом. Я продам золото, что осталось. Это все, что нам оставили. Не по закону — по воле. А волю покойной у нас, кажется, отобрать не получится, а уважать принято. Хотя, как вы любите говорить все, попробовать можно и что то доказать. Но зная нашу бабульку дорогую, бессмысленно.
Внуки спустились с чердака. И только Аня осталась стоять посреди всей этой многолетней исторической пыли. Она думала о том, что, может быть, в этом мире доброта и совесть все-таки не проходят даром. Иногда за них все же платят добром.
Прошло полгода. Срок, отведенный законом для вступления в наследство, истек. Завещание было официально подтверждено нотариусом, и теперь все, что Мария Ивановна распределила при жизни — начинало обретать своих новых владельцев.
Аня стояла в коридоре и держала в руках список.
— Эти в младшую, — сказала она, указывая, а эти — в игровую. Только несите аккуратно, не уроните, там стекло.
Дети заглядывали из-за дверей, кто-то босиком, кто-то уже натянул новые кроссовки. В одной из коробок — пазлы, книжки, фотоаппараты и наборы лего. Кто-то ахнул:
— Это нам?
— А кому ж еще, Саня? — усмехнулась Аня.
Старшая воспитательница, Ирина Львовна, подошла ближе.
— Тебе спасибо, деточка. От всех.
Аня пожала плечами.
— Я ничего не делала. Это все она, Мария Ивановна. Ведь как оказалось, она даже при своем положении, почти полжизни проработала учительницей в школе.
— Это она тебе доверила.
В игровую внесли ковер, разложили мячики и настольные игры. Мальчишки сразу полезли проверять, работает ли новый телевизор, девочки — к книжкам. Кто-то шепнул:
— У нас теперь как в кино.
Аня улыбнулась и вышла на улицу. Дождь уже почти закончился, воздух был свежий, пахло мокрой землей и весной. У забора стояла машина из фонда, в багажнике — ящики с красками и кисти. Завтра начнут рисовать на стене: солнце, деревья, качели.
Позже она вернулась в квартиру. Тишина в ней была непривычная. Раньше она звенела рядом с дыханием старушки, с кашлем, с радио, где всегда играла что-то бархатное. Сейчас — просто тишина.
Аня сняла куртку, заварила чай, села у окна. Плитка на кухне еще та же, слегка потрескавшаяся, но уже теплее — не из-за батарей, а просто… как будто воздух сменился.
На подоконнике стоял фикус. Выжил несмотря ни на что.
Телефон на столе молчал. Ни звонков, ни угроз, ни новых «семейных» инициатив. Все стихло. Каждый из них получил свою тишину.
Аня отпила чай. Вечером она снова пойдет в детдом. Проверит — все ли на месте, не забыли ли про розетки, как продвигался ремон в учебном корпусе, привезли ли новые кровати. А потом снова вернется домой. Теперь — домой. В то тепло, что ей подарила совершенно чужая бабушка, а для нее Аня стала роднее внучки.
