Когда я услышала её голос в трубке, у меня сердце глухо ухнуло вниз, в живот. Я не слышала его двадцать лет. Ни звонка, ни открытки, ни даже слухов от знакомых. А тут — звонит и говорит как ни в чём не бывало:
— Привет, Ира! Это я. Света. Твоя сестра.
Я села на табурет, едва не выронив телефон.
— Света?.. Ты? — только и смогла выдохнуть. — Ты ж… Ты ж в Германию уехала. Двадцать лет назад…
— Да, представляешь, вернулась! — будто мы вчера расстались, бодро ответила она. — Думала, заеду, повидаемся. Всё-таки родные.
У меня в груди запершило. Родные. Спустя двадцать лет тишины. Когда наши родители умерли, я хоронила их одна. Квартиру оформляла одна. Памятник ставила одна. А Света тогда даже цветы не прислала.
— Приезжай, — выдавила я. — Адрес у тебя остался?
— Да-да, всё помню. Сегодня под вечер загляну. Ты не против?
Я не знала, против ли я. Я просто не понимала, зачем она вернулась. Неужели соскучилась? Или что-то нужно?
Светлана приехала к вечеру. Всё такая же высокая, ухоженная, в дорогом пальто, с модной сумкочкой. Рядом с ней — чемодан на колёсиках.
Слушайте аудиокниги неделю за 1 рубль 🎧
— Ты чего с вещами-то? — напряглась я сразу.
— Ой, ну ты не подумай, — засмеялась она. — Просто остановиться негде. Гостиницы дорогущие, а я подумала: раз у тебя трёшка осталась — может, пару дней поживу? В детской, если ты не против.
Я промолчала. Детская… давно стала кабинетом. Мои дети выросли и разъехались, а я наконец начала жить спокойно. В квартире, которую мы с мамой и папой выкупали по частям, отрывая от еды, выплачивая долги. Света же уехала, когда родители только вышли на пенсию.
— Ты сильно изменилась, Ира, — сказала она, оглядывая кухню. — Всё как-то… по-домашнему. Уютненько. А у меня всё эти годы — беготня. Берлин, Мюнхен, потом замуж, потом развод, потом снова муж… Устала я. Вот и решила: вернусь. Всё-таки здесь мои корни. Ну и квартира, — она сделала паузу. — Родительская. Наша.
Я уронила ложку в чашку.
— Какая «наша»? Ты… серьёзно?
— Конечно, серьёзно, — села напротив, вальяжно откинувшись на спинку стула. — Мы с тобой сестры. Доли у нас равные. Ну, юридически я пока ничего не оформляла, но у меня паспорт есть, свидетельство о рождении… А главное — я в живых, а значит, имею право.
— Света, ты… вообще слышишь, что говоришь? Ты уехала, когда мама с папой только заболели. Ты даже не знала, что я их выхаживала три года. Не была ни на похоронах, ни на поминках. Не платила ни копейки за ремонт, ни за квартиру, ни за долги. А теперь — ты имеешь право?!
— Я же не виновата, что так вышло! У меня там была жизнь. А сейчас… хочу здесь. Устроиться, устроить быт. Начать с чистого листа. — И, взглянув в мою сторону, добавила с нажимом: — В нашей квартире.
Спустя пару дней я всё-таки поняла, что зря впустила её.
Сначала Светлана начала громко разговаривать по телефону — с утра и до позднего вечера. То с адвокатом, то с каким-то Ромой, то с подругами. Потом без спроса перекладывала мои вещи, жалуясь, что «всё неудобно расставлено». Даже ванную перестроила под себя — мои полотенца переехали на нижнюю полку, её — сверху.
— Привыкай, Ира, жить в коллективе, — смеялась она, разливая кофе на моей скатерти. — Всё-таки мы теперь вместе.
А потом началось то, чего я боялась больше всего.
— Я тут проконсультировалась, — сказала Светлана за завтраком. — Могу подать заявление на вступление в наследство. Да, прошло много времени, но в суде можно признать уважительные причины — я ж не отказ писала, просто уехала.
Я молчала. Была уверена, что у нас с ней разговоров больше не будет. Но Света не унималась:
— Ну, согласись, по справедливости — квартира должна делиться. Не хочешь суд? Тогда выкупи мою долю. Хотя бы половину рыночной цены. Сколько сейчас стоит трёшка в центре? Девять, десять миллионов? Значит, дай мне четыре с половиной. А лучше пять, я же жила за границей, мне с деньгами непросто.
— Я выплачивала ипотеку десять лет, — сказала я тихо. — Родители были уже старенькими, когда ты уехала. Ты даже не приезжала.
— Но это же не отменяет моего права, — пожала плечами она. — У меня всё по закону. А если ты не согласна — идём в суд.
Через две недели повестка пришла по почте. Она действительно подала.
Мои руки дрожали, когда я разбирала документы: иск о признании права на долю, ссылается на родственные связи, приложила старые фотографии с родителями, копии дипломов, справки о жизни за границей — якобы не могла раньше заявить свои права по «уважительным причинам».
А я осталась с вопросом — что мне теперь делать? Ведь у неё, выходит, действительно есть шанс. Юридически квартира — родительская. А значит, делится между наследниками. И плевать, кто ухаживал, кто платил, кто жил тут всё это время. Закон не знает слов «совесть» и «справедливость».
Суд начался в начале октября.
Я надела своё строгое платье, собрала все справки: договор ипотеки, чеки, квитанции, письма из банка, характеристики с работы, письма от соседей — всё, что могло хоть как-то доказать: квартира досталась мне не просто так.
Светлана явилась с адвокатом. В сером костюме, с аккуратной прической и холодным взглядом. За двадцать лет она сильно изменилась. Но осталась той же, что когда-то бросила родителей: уверенной, циничной и чужой.
— Моя доверительница имеет право на половину квартиры, — с места заявил её юрист. — Она не отказывалась от наследства, просто физически не могла им заняться — была за границей. Закон даёт ей право восстановить срок. Проживание сестры-ответчицы в квартире не отменяет законной доли нашей стороны.
Я молчала.
Мой адвокат, худощавый мужчина лет пятидесяти, пытался объяснить суду: да, Светлана наследница, но есть другие факторы. Я выплатила ипотеку, сделала капитальный ремонт, родители оставили всё мне — неофициально, но с полным доверием. Я ухаживала за ними до конца, а сестра не появилась ни разу. Есть соседи, которые подтвердят это.
— А вы с родителями в то время переписывались? — спросила судья у Светланы.
— Нет. У меня была депрессия. Я не могла общаться.
— А на похороны приехали?
Сестра отвела глаза.
— Нет… Я не успела.
Судья долго листала документы. А потом сказала:
— Мы выслушаем свидетелей.
Первой вышла соседка тётя Лена.
— Света уехала, когда мама с папой уже болели, — твёрдо сказала она. — А Ира осталась. Всё тащила на себе. Больницы, аптеки, стирки, вон и ремонт сама делала. А та… Ну как же, вернулась, квартиру делить! Где ж она раньше была?
Судья записывала, адвокат Светланы возражал, но факты были не на её стороне.
После заседания мы вышли из зала. Светлана догнала меня в коридоре:
— Слушай, Ира. Давай по-человечески. Заплати, и я подпишу отказ.
— А по-человечески — это когда ты двадцать лет не появляешься, а потом приходишь с юристом и требуешь половину?
Она прищурилась:
— Значит, не хочешь по хорошему…
Я смотрела ей в спину, пока она уходила, и понимала: у нас больше нет ничего общего. Ни прошлого, ни будущего. Только этот конфликт — за четыре стены, в которых я всю жизнь строила дом, а она увидела только деньги.
Суд длился два месяца. За это время я похудела на четыре килограмма, обзавелась бессонницей и постоянной тревогой.
На последнее заседание я пришла с мокрой от дождя головой. Даже зонт забыла — такая была напряжённая неделя. Судья просила всех встать. Я замерла, вцепившись в сумку. Светлана сидела через проход. Улыбалась. Её адвокат, похоже, был уверен в победе.
— Суд изучил предоставленные материалы и заслушал обе стороны. Срок принятия наследства может быть восстановлен, однако при наличии уважительных причин. Суд считает, что ответчица — то есть я — понесла все расходы по содержанию имущества, выплачивала кредит, проживала с наследодателями и ухаживала за ними. Свидетельские показания подтверждают это.
Я перестала дышать.
— С учётом изложенного, суд признаёт право собственности на квартиру за ответчицей. В удовлетворении иска отказать.
Я стояла, не двигаясь. Только потом услышала, как кто-то похлопал меня по плечу. Сзади была тётя Лена:
— Всё, Иришка. Домой пойдёшь. Домой!
Я выдохнула — впервые за долгое время.
Светлана встала, схватила сумку и, не глядя на меня, ушла. Адвокат что-то говорил ей вслед, но она молчала. На выходе из суда я её нагнала:
— Знаешь… Я всё равно тебе не враг. Просто не лезь больше в мою жизнь.
Она обернулась, посмотрела на меня исподлобья и сказала:
— Зря ты радуешься. У тебя — дом, а у меня — свобода. Мне ничего не нужно.
И ушла, не оглядываясь.
Прошло полгода.
Жизнь вернулась в привычное русло. Я работаю. Иногда, проходя мимо зеркала, я вижу там не ту измученную женщину, какой была в начале всей этой истории, а другую — спокойную, уверенную, с прямой спиной.
Я защитила не просто квартиру. Я защитила себя. Свою семью. Свой труд.
И это — победа.
