— Он хочет привести в нашу семью эту курицу, — шипящий голос свекрови доносился сквозь дверь.
— Из семьи никого! — басил свёкор.
— Они вроде как инженеры, — фыркнула сестра жениха.
Виктория стояла перед закрытой дверью квартиры в доме на Можайском шоссе. Она побледнела, пальцы похолодели, а в ушах стучала кровь. Девушка смотрела на позолоченную табличку с номером квартиры и фамилией «Романовы», но буквы расплывались перед глазами. Обрывки разговора, долетавшие из-за двери, складывались в ужасающую картину. Подавив желание развернуться и убежать, она нервно поправила выбившуюся прядь волос и сделала глубокий вдох.
За дверью послышался приглушенный женский смех, затем снова голос свекрови: «И образования-то у неё толком нет, и работает она непонятно где. Что за невестка такая — без роду, без племени!»
К горлу подкатил ком, а на глаза навернулись слезы. Виктория сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Три месяца встреч с родителями Андрея, три месяца натянутых улыбок, нелепых вопросов о её семье, о её планах. И вот результат — она «курица» без роду и племени.
— Прости, что задержался. Парковал машину, — Андрей, её жених, появился на лестничной площадке, запыхавшийся, с растрёпанными волосами. Его тёмно-синий пиджак был немного помят, а галстук сбился набок. — Ты чего такая белая? Не обращай внимания на то, что они говорят. Это всего-навсего последняя встреча перед свадьбой.
Виктория мысленно сплюнула через левое плечо и попыталась взять себя в руки. Свадьба через неделю — пережить ещё один вечер с будущими родственниками она сможет. Должна смочь.
— Я готова, — произнесла она, расправляя плечи в светло-голубом платье, которое выбирала с такой тщательностью для этого вечера.
Андрей нежно коснулся её щеки, заправил за ухо выбившуюся прядь волос и ободряюще улыбнулся. В его карих глазах читалась поддержка, и эта немая поддержка давала силы продолжать. Он нажал на звонок, и дверь распахнулась почти мгновенно.
Елена Павловна, словно только этого и ждала, с широкой улыбкой бросилась к сыну. На ней было изысканное бордовое платье, волосы уложены в причёску, а на шее красовалось жемчужное ожерелье — полная боевая готовность.
— Андрюшенька! — она чмокнула его в щёку, оставив яркий след от помады. — Как я рада! Просто истосковалась по тебе, сынок!
Затем повернулась к Виктории. Улыбка стала натянутой, глаза холодными, будто два ледяных осколка.
— Викуля, как рада тебя видеть! — голос был приторно-сладким, словно патока, в которой можно увязнуть. — Какое интересное платье… такое… простенькое.
Виктория вспомнила, как долго выбирала это платье, как потратила почти всю зарплату, чтобы выглядеть достойно перед этой женщиной. А та одним словом перечеркнула все её старания.
Из глубины квартиры вышел свёкор, Павел Аркадьевич — мужчина с военной выправкой. Он окинул невестку холодным взглядом, задержавшись на её дешевых, по его мнению, туфлях.
— Проходите. Стол уже накрыт, — сухо произнёс он и развернулся, не подав руки, не обняв, не проявив ни малейшего знака гостеприимства.
Сестра Андрея, Марина, протиснулась в прихожую, шурша шелковым дорогим платьем. Её тонкие губы были сжаты в презрительной усмешке, а глаза — точная копия материнских — оценивающе скользили по фигуре Виктории. Пока Виктория снимала туфли, Марина наклонилась к брату.
— И что ты в ней нашёл? — шепнула она достаточно громко, чтобы Виктория услышала. — Она же совершенно не нашего круга. Папа прав, ты делаешь ошибку.
Их двоюродный брат Кирилл, высунувшись из гостиной, присвистнул, разглядывая Викторию. Его масляный взгляд скользнул по её фигуре бесцеремонно и нагло.
— Ну, по крайней мере, фигура у неё ничего, — громко заметил он, подмигнув Андрею. — Хоть в чём-то повезло!
Девушке показалось, что словно попала в гадюшник. Каждый взгляд, каждое слово, каждый жест — всё было пропитано презрением, высокомерием и плохо скрываемой враждебностью. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, сосчитала до десяти, как советовала её подруга. Андрей взял её за руку и легонько сжал.
— Всё будет хорошо. Скоро свадьба, — прошептал он. — Они привыкнут, вот увидишь.
Только эта мысль и спасала Викторию — когда она станет женой Андрея, всё изменится. Должно измениться. Она войдёт в семью на законных основаниях, и им придётся смириться с её присутствием в их жизни.
Квартира Романовых поражала размахом — три просторные комнаты, большая кухня и гостиная с дорогой мебелью из тёмного дерева. На стенах висели картины с видами Санкт-Петербурга в тяжёлых позолоченных рамах, на антикварном комоде красовались хрустальные статуэтки и фарфоровые фигурки, которые, без сомнения, стоили целое состояние. Всё в этой квартире кричало о достатке, о принадлежности к определённому кругу, к которому Виктория, по мнению хозяев, явно не относилась.
Стол был накрыт в гостиной с размахом, свойственным этой семье. Салат «Оливье» в хрустальной вазе, холодец, украшенный веточками петрушки, запечённая картошка с мясом на серебряном блюде, красная и чёрная икра в маленьких розетках, фаршированные яйца и множество других закусок. Бутылка «Абрау-Дюрсо» охлаждалась в серебряном ведёрке со льдом — всё для встречи будущей родственницы. Вот только атмосфера этому гастрономическому великолепию совершенно не соответствовала.
Когда Виктория с Андреем вошли в гостиную, разговор за столом моментально стих. Пять пар глаз уставились на неё, словно оценивая товар на рынке. Виктория выпрямила спину и попыталась улыбнуться. Сегодня вечером она либо сломается под этими взглядами, либо выстоит и докажет, что достойна стать частью семьи Романовых.
Виктория села за стол, ощущая на себе прицельные взгляды родственников Андрея. Елена Павловна, разливая шампанское по бокалам, словно между делом поинтересовалась:
— Викулечка, а как твоё здоровье, милая? Не жалуешься? Выглядишь такой… утончённой. Прямо как те веточки в моём саду, которые от малейшего ветерка ломаются.
Виктория удивилась внезапному проявлению заботы:
— Спасибо, Елена Павловна, со здоровьем всё в порядке.
— Это хорошо, — свекровь многозначительно улыбнулась. — Для женщины здоровье — самое главное. Особенно для будущей матери. А то сейчас такое поколение пошло — от одного упоминания о детях в обморок падают.
Куда клонит эта женщина?
— Знаешь, — продолжила Елена Павловна, накладывая салат на тарелку сына, — я в твоём возрасте уже Андрюшу родила. И была полна сил. Мы с Валентином планировали четверых, но остановились на двоих.
— Времена были другие, мама, — мягко вставил Андрей. — Тогда и рожать-то было не так страшно — мозгов меньше, забот меньше.
— Какая разница, какие времена! — отрезала свекровь. — Дети — это главное богатство. После свадьбы сразу же беритесь за дело. Мне нужно минимум четыре внука от вас, а лучше пятеро!
«Ей нужно? Мне кажется, или тут мои желания вообще никого не интересуют?» — пронеслось в голове у Виктории.
— Для начала нам с Андреем нужно обустроиться, создать финансовую подушку, — спокойно ответила она. — Детей нужно не только родить, но и дать им всё необходимое — хорошее образование, возможности для развития. Ответственное родительство требует планирования.
Елена Павловна на мгновение замерла с вилкой в воздухе. В её глазах мелькнуло что-то похожее на уважение, но она тут же замаскировала его привычным высокомерием.
«Надо же, — подумала Виктория, — неужели задела за живое? Видимо, она ожидала, что я начну краснеть и мямлить».
— Да, конечно, планирование, — пробормотала свекровь. — Но не затягивайте. Время идёт, и чем раньше родишь первенца, тем лучше. А потом детишки могут пойти через каждые два годика. Как раз к тридцати управишься с пятерыми. Если, конечно, твои современные хрупкие гены способны на такое достижение.
Виктория представила эту картину — пять детей к тридцати годам, она, как загнанная лошадь, без карьеры, без личного времени, полностью зависимая от этой семейки. Внутри всё сжалось от ужаса, но она улыбнулась и произнесла:
— Современные исследования показывают, что для здоровья женщины и ребёнка оптимально делать перерыв между беременностями не менее трёх лет. Организму нужно восстановиться, чтобы следующий ребёнок родился крепким и здоровым.
— Вика, не обращай внимания на то, что говорит мама, — затем, наклонившись к её уху, добавил уже тише: — Но выполнять всё равно придётся. Знаешь, в нашей семье женщины всегда были настолько счастливы стать матерями, что про карьеру как-то забывали. Очаровательная амнезия, правда?
Это был её жених, мужчина, которого она любила, или просто ещё один Романов?
— Мы обсудим это после свадьбы, Андрей, — ответила она тоном, каким обычно отвечают студенты на экзамене. Взвешенно, безэмоционально, словно это был не её будущий муж, а строгий экзаменатор.
«Что происходит? — думала она. — Почему он так говорит? Неужели Андрей всегда таким был, а я не замечала?»
Валентин Григорьевич, до этого молча наблюдавший за разговором, прочистил горло:
— Скажи, Виктория, а почему твои родители так и остались простыми инженерами? Не смогли пробиться выше? Или просто не хотели работать? Может, им нравилось жить на… как бы это помягче сказать… на общественном довольствии?
— Мои родители всю жизнь работали в конструкторском бюро, Валентин Григорьевич, — спокойно ответила она. — Они участвовали в разработке систем, которые до сих пор используются в отечественном самолётостроении. Денег это действительно приносило немного, но зато у нас всегда были интересные разговоры за ужином о новых технологиях, о космосе, о будущем.
— В моё время таких называли неудачниками, — хмыкнул свёкор, отрезая кусок мяса. — Выбрать интересные разговоры вместо достатка — это как-то не по-мужски. Но я понимаю — не всем дано иметь деловую хватку. Некоторые предпочитают витать в облаках, рассуждая о космосе, пока другие планируют, как этот космос купить.
— У каждого свои приоритеты. Мой отец считал, что интеллектуальное богатство и работа, которая приносит удовлетворение, важнее материальных ценностей. И, признаться, я горжусь его выбором.
Елена Павловна удивлённо подняла брови, а затем бросила быстрый взгляд на мужа. Кажется, она не ожидала такого ответа.
— С другой стороны, — вмешался Андрей, — не все могут зарабатывать хорошие деньги. Некоторые просто от природы ленивые. Наверное, это как талант — либо он есть, либо остаётся только философствовать о звёздах и надеяться, что кто-то другой оплатит счета.
Он посмотрел на Викторию, словно проверяя её реакцию. Но она слишком хорошо понимала эту игру.
— Действительно, Андрей, талант к зарабатыванию денег — это особый дар, — ответила она с лёгкой улыбкой. — История знает множество примеров, когда люди из беднейших слоев становились миллиардерами. Взять хотя бы Джона Рокфеллера, который начинал простым бухгалтером. Или наоборот — знатные и богатые семьи теряли всё из-за революций или неправильных решений. Судьба многих дворянских семей после 1917 года — яркий тому пример.
За столом на мгновение воцарилась тишина. Елена Павловна смотрела на невестку с нескрываемым удивлением.
— Какая начитанная девочка, — вмешалась тётя Ирина, поправляя свои идеально уложенные волосы. — Когда я выходила замуж, я тоже много думала… о себе. А потом поняла, что семья — это когда ты думаешь о муже, а он — о банковском счёте. Прелестное разделение труда, не правда ли?
— И поэтому вы трижды разведены, дорогая тётя? — усмехнулся Андрей. — Виктория, не слушайте их. В нашей семье любят проверять людей на прочность. Считайте это своеобразным ритуалом посвящения. Некоторые даже выживают… ну, метафорически, конечно. В основном те, кто вовремя научился улыбаться и кивать. Удивительно полезный навык в нашей семейке, прошу заметить.
«Почему он так себя ведёт? — мысленно спрашивала себя Виктория, глядя на Андрея. — Это не тот человек, которого я знаю. Неужели он настолько зависит от мнения своих родителей? Или просто подстраивается под них, чтобы не вызывать конфликт? Но ведь речь идёт о его будущей жене…»
Она вспомнила, как ещё месяц назад они с Андреем гуляли по Нескучному саду, держась за руки, и мечтали о будущем. Тогда он говорил, что хочет двоих детей, не больше, и только когда они будут готовы. Что они будут поддерживать друг друга. Что главное — это их любовь.
А сегодня она видела перед собой совершенно другого человека — высокомерного, подчиняющегося родительской воле, смотрящего на неё, как на существо второго сорта.
«Кому я собираюсь сказать «да» через неделю? — с тревогой подумала Виктория. — Тому Андрею из парка или этому, сидящему рядом со мной за столом?»
— А ещё мне интересно, — вкрадчиво произнесла Марина, сестра Андрея, поигрывая ножом между пальцами, — как ты совмещаешь свою… хм… художественную натуру с отношениями? Я слышала, что художники ведут весьма свободный образ жизни.
Она сделала многозначительную паузу, а затем добавила:
— Тусовки, мастерские, обнажённые модели… Говорят, в этой среде понятие верности очень размыто. Скольких мужчин ты успела узнать до Андрюши?
Виктория поняла что краснеет — не от смущения, а от бестактного вопроса. Эта женщина, которую она видела всего несколько раз в жизни, позволяла себе задавать настолько личные и оскорбительные вопросы с таким видом, будто имела на это право.
«Спокойно, — сказала она себе. — Не поддавайся на провокации».
— Марина, стереотипы о художниках так же далеки от реальности, как представление о том, что все юристы — беспринципные хапуги, — Виктория мягко улыбнулась, глядя прямо в глаза золовке. — Микеланджело, например, был настолько увлечён своим искусством, что до конца жизни оставался холостяком. Рембрандт был однолюбом и после смерти жены так никогда и не женился снова. Левитан создавал свои лучшие пейзажи, страдая от неразделённой любви к одной-единственной женщине.
Она отпила немного шампанского и продолжила:
— Представление о том, что творческие люди непременно распутны, — это всего лишь миф, который тиражируют те, кто плохо знаком с реальной жизнью художников. Поверьте, большинство из нас слишком поглощены работой, чтобы вести такую бурную личную жизнь, какую нам приписывают.
Марина поджала губы. Её глаза недобро сверкнули — она явно не ожидала такого спокойного и аргументированного ответа.
— Мариш, перестань задавать глупые вопросы, — вмешался Андрей, но в его голосе не было настоящего упрёка. Он наклонился к Виктории и шепнул ей на ухо: — А я-то думал, ты со мной только потому, что я первый, кто оценил твои… ммм… художественные таланты. Всё-таки все эти рассказы о свободных нравах в богемной среде, видимо, не на пустом месте. Как говорится, нет дыма без огня… Так сколько их было до меня? Мне просто любопытно.
Виктория удивлённо посмотрела на него. Неужели и он считает её какой-то распутной богемной девицей?
— Достаточно, чтобы понять, что такое настоящая любовь, и недостаточно, чтобы разочароваться в ней, — тихо ответила она, глядя ему в глаза. — Истинная близость — это не количество партнёров, а глубина чувств. А с тобой я чувствую то, чего не испытывала никогда раньше.
Андрей довольно улыбнулся. Видимо, ответ его устроил.
— Викуленька, — подала голос тётя Ирина, полная женщина с крашеными рыжими волосами и массивными золотыми серьгами, — а почему ты не закончила экономический институт? С твоим-то красным аттестатом! У тебя была бы прекрасная карьерная дорога, хорошая зарплата. А сейчас что? Сидишь, малюешь всякую фигню.
Она презрительно фыркнула, отправляя в рот кусок заливного.
— Эти художники — просто бездари, которые не нашли себя в жизни. Мажут какие-то каляки-маляки, а потом продают за миллионы дуракам, готовым их покупать! Ах, извини дорогая, я не хотела задеть твои… как бы это помягче… творческие чувства. Просто у нас в семье все привыкли к стабильности. Хотя, может, в наше время и неплохо иметь в семье клоуна… ой, то есть художника.
Виктория как же устала от этих разговоров. За свои двадцать шесть лет ей приходилось слышать подобное бесчисленное количество раз.
— Знаете, тётя Ирина, — спокойно начала она, — высшее проявление цивилизации — это не экономика и не деньги, а культура. Когда археологи раскапывают древние цивилизации, они судят об их развитии не по состоянию банковской системы, а по произведениям искусства, архитектуре, скульптуре.
Она обвела взглядом собравшихся:
— Вспомните Сикстинскую капеллу, собор Василия Блаженного, картины Леонардо да Винчи. Кто сейчас помнит имена банкиров эпохи Возрождения? А имена меценатов, которые заказывали эти шедевры? А вот произведения искусства пережили века и будут жить ещё тысячелетия.
— О, Леонардо да Винчи нашелся! — воскликнул Кирилл, прыснув со смеху. — Милая, в твоём возрасте моя домработница зарабатывает больше, чем ты со своими мазюльками. Но продолжай, продолжай… Может, лет через триста археологи будут биться в экстазе, откапывая твои шедевры. Если, конечно, ты не померзнешь в своей нетопленой мастерской раньше.
Виктория покраснела и открыла рот, чтобы ответить, но Андрей опередил её:
— Викуля немного идеалистка, — сказал он с лёгкой снисходительной улыбкой. — Но я уверен, что со временем она пересмотрит своё отношение к… хм… живописи. Ты ведь не думаешь, дорогая, что я буду содержать твою мастерскую вечно? У нас скоро семья, дети… Возможно, займёшься чем-то более… практичным. Может быть, дизайном интерьеров или иллюстрацией детских книг — там хотя бы какие-то деньги платят. А эти твои «высокие материи» оставим для воскресных хобби, правда?
Сердце Виктории сжалось. Эти слова болью отозвались внутри. Человек, которого она любила, с которым собиралась связать свою жизнь, не верил в её талант, не уважал её выбор. Для него её искусство было просто временным увлечением, от которого она «перерастёт» или откажется под давлением реальности.
— Андрюшенька прав, голубушка, — вмешалась Елена Павловна, поправляя жемчужное ожерелье на шее. — Искусство искусством, а жить-то на что-то надо. Я вот в молодости тоже стихи писала… такие возвышенные, про звёзды и любовь. А потом Валентин Григорьевич появился, и как-то стало не до поэзии. Знаете, в реальной семье романтика быстро улетучивается. Особенно когда муж задерживается на работе, а ты одна с детьми… Так что лучше сразу готовься к прозе жизни. Твои кисточки-красочки — это всё, конечно, мило, но дети пеленок не признают, им настоящая мама нужна, а не творческая личность.
— У каждого человека свой путь и свой талант, — произнесла Виктория, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Кто-то создан для бизнеса, кто-то для науки, а кто-то — для искусства. Я нашла своё призвание и верю, что смогу внести свой вклад в культурное наследие, даже если это звучит слишком амбициозно.
Андрей кивнул, довольный её дипломатичным ответом, который, видимо, воспринял как согласие с его точкой зрения. Родственники тоже одобрительно закивали — этот компромиссный тон их устраивал.
— Ха! Культурное наследие! — вмешался Валентин Григорьевич, отрезая себе большой кусок мяса. — Девочка, я тебе как человек с тремя высшими образованиями скажу: все эти разговоры про культуру — просто дымовая завеса для тех, кто не хочет работать по-настоящему. Мой друг галерею держит, так он сам признавался, что половину «шедевров» выбирает наугад — главное, чтоб подороже выглядело. А потом снобы с толстыми кошельками сами придумывают, какой там глубокий смысл якобы зашифрован. Так что давай не будем об «истинном искусстве», ладно? Андрей у нас человек серьёзный, ему жена нужна, а не… хм… муза на полставки.
Виктория заметила, как двоюродный брат Кирилл, всё время разговора внимательно наблюдавший за ней, снова поддакнул матери и продолжил рассматривать её фигуру оценивающим взглядом, словно она была манекеном в витрине магазина. В его глазах читалось что-то неприятное, почти хищное, от чего по спине пробежал холодок.
— А что, Андрюх, — внезапно протянул Кирилл с нехорошей улыбкой, — твоя художница хоть продаётся, в смысле, её картины? А то у меня в офисе как раз стены пустые… Куплю по-родственному, со скидкой. Только чтоб что-нибудь… ммм… фигуративное. Ты же рисуешь обнажённую натуру, верно? Сама позируешь или только… рисуешь?
«Что я делаю здесь?» — вдруг подумала Виктория. Это была не просто неприятная встреча с будущими родственниками. Это было столкновение с людьми, чьи ценности, взгляды на жизнь и представления о счастье были диаметрально противоположны её собственным. И среди них был Андрей — человек, которого она, как ей казалось, любила, но который на глазах превращался в чужого.
Глядя на этих людей, сидящих вокруг богато накрытого стола с презрительно-снисходительными улыбками, Виктория вдруг с пронзительной ясностью осознала — ей здесь не место. И никогда не будет.
Мужчины, сославшись на необходимость покурить, вышли на лестничную площадку. Елена Павловна с удовольствием переключилась на разговор с тёткой Ириной — они живо обсуждали какую-то последнюю семейную сплетню, то и дело понижая голос до шёпота и многозначительно переглядываясь. Виктория, поняв, что ей срочно нужно глотнуть свежего воздуха, незаметно встала из-за стола и направилась к балкону.
Она прикрыла за собой дверь и глубоко вдохнула. Вечерняя Москва раскинулась перед ней морем огней, холодный осенний ветер приятно охладил пылающие щёки. Виктория крепко сжала перила, осознавая, как постепенно отступает звон в ушах. Интуиция подсказывала — за ней наблюдают. Обернувшись, она увидела Кирилла, стоявшего в дверном проёме. Его взгляд, липкий и оценивающий, неторопливо скользил по её фигуре.
«Господи, что за семейка, — подумала Виктория, отворачиваясь к ночному городу. — Это не родственники, а какие-то оголодавшие шакалы, почуявшие добычу. Мать с её змеиными замечаниями, отец с военной выправкой и ледяным взглядом, брат, который поддакивает им во всём… И эта сестра с её ядовитыми вопросами. Как Андрей вырос нормальным человеком в этом гадюшнике?»
Она вспомнила, как жених предупреждал её перед первым знакомством с родителями: «Они немного своеобразные, но ты не обращай внимания. После свадьбы всё будет по-другому. Нужно только потерпеть».
И она терпела. Три мучительных месяца изображала из себя милую, скромную девушку, старалась не реагировать на колкости, на снисходительные взгляды, на бесконечные вопросы о её родителях, словно семья инженеров — это какой-то позор, клеймо, смывать которое придётся всю оставшуюся жизнь. Она надеялась, что после свадьбы они с Андреем поселятся в другом конце города, будут видеться с его родственниками лишь по большим праздникам, и ей не придётся постоянно находиться под этим микроскопом осуждения.
Внезапно из приоткрытого окна кабинета, расположенного рядом с балконом, донеслись приглушённые голоса. Виктория замерла, узнав голос своего жениха.
— Не переживай, пап, всё идёт по плану. Она должна выдержать, — говорил Андрей. В его голосе слышались нотки самодовольства, совершенно не вязавшиеся с ситуацией.
— Не слишком ли ты перегибаешь палку, пытаясь унизить свою невесту? — спросил Валентин Григорьевич. — Девочка держится достойно, но всему есть предел.
— Нет, я хочу проверить, где кончается её терпение, — ответил Андрей с какой-то холодной расчётливостью. — Я должен быть уверен, что она подходит нам.
— А мать что говорит?
— Мама в восторге от всей этой затеи. Особенно хвалит тётю Ирину — говорит, она точно в самое больное место ударила, про живопись. — В голосе Андрея послышался смешок. — Ты видел, как её передёрнуло, когда тётя назвала её работы «мазнёй»?
Виктория услышала звук открывающейся двери, и в кабинет вошла Марина.
— Как успехи, сестрёнка? — спросил жених.
— Всё по плану, — голос Марины звучал довольно. — Эта новая Викуля, конечно, держится лучше предыдущей. Та разревелась уже на первой встрече.
— Слушай, мы тут с папой подумали… Может, ты немного жёстче будешь в следующий раз? Задай ей парочку вопросов о её родителях, я знаю, что она очень болезненно реагирует на эту тему.
— Хорошо, — послушно ответила Марина, словно школьница, получившая задание от учителя.
Виктория стояла, застыв. Кровь стучала в висках, а в груди разливался холод. Всё это время… всё это время унижения, насмешки, колкости — всё было спланировано. И главным режиссёром этого омерзительного спектакля был не кто иной, как её жених. Человек, которому она доверяла, которого любила. Который должен был защищать её, а вместо этого устроил проверку, словно она была подопытным кроликом, чьи реакции изучают бездушные экспериментаторы.
«Предыдущая»… Значит, у неё были предшественницы? Другие девушки, которые не выдержали этой «проверки на прочность»? Её затошнило от осознания, в какую ловушку она попала.
Внезапно балконная дверь открылась, и Виктория резко обернулась. На пороге стоял Андрей с непринуждённой улыбкой на лице, словно не он только что обсуждал, как лучше сломить её дух.
— Вот ты где, — сказал он, подходя ближе. — Что-то случилось? У тебя такое лицо…
Виктория усилием воли заставила себя улыбнуться:
— Нет, просто в комнате очень душно стало. Решила подышать.
Андрей кивнул, глядя на неё изучающе:
— Ну как тебе моя семья? Уже привыкаешь?
«Какой же ты лицемер, — подумала Виктория, глядя в его глаза и не узнавая человека, с которым собиралась связать свою жизнь. — Какой же ты жестокий, бездушный лицемер».
— Своеобразная, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.
Андрей довольно улыбнулся — видимо, ответ был именно таким, какого он ожидал. Дипломатичным, сдержанным, демонстрирующим её готовность принимать их правила игры.
— Пойдём в зал, — он протянул ей руку. — Сейчас будет десерт. Кажется, ты начинаешь маме нравиться.
Виктория вернулась за стол, где уже разливали чай по фарфоровым чашкам. Елена Павловна бережно разрезала торт — многослойное кондитерское произведение, украшенное фруктами и шоколадом.
— Викуленька, вот этот кусочек для тебя, — пропела свекровь, демонстративно выбирая самый маленький. — Тебе нужно следить за фигурой. После свадьбы все так быстро полнеют… Хотя, глядя на твои бока, кажется, ты уже начала этот увлекательный процесс.
Виктория молча взяла тарелку с тортом, даже не взглянув на женщину. Внутри неё что-то неуловимо изменилось — словно перегорел последний предохранитель, сдерживавший её истинные чувства.
Марина, заметив это изменение в настроении будущей родственницы, решила продолжить свою игру. Она наклонилась вперёд, поигрывая серебряной ложечкой, и словно между делом спросила:
— Так ты не ответила на мой вопрос, Вика. Сколько всё-таки у тебя было мужчин до Андрея? Для меня это важно знать. Всё-таки мой брат, я беспокоюсь.
Все за столом притихли, ожидая реакции Виктории. В прошлый раз она изящно ушла от ответа, но сейчас, когда Марина так прямо поставила вопрос, увильнуть казалось невозможным.
Виктория медленно поставила чашку, посмотрела Марине прямо в глаза и спокойно произнесла:
— Тебя это не касается.
Марина поперхнулась чаем, на мгновение потеряв свой высокомерный вид. Елена Павловна застыла с чашкой на полпути ко рту, её брови поползли вверх от удивления.
— Что ты сказала? — переспросила Марина.
— Я сказала: тебя это не касается, — повторила Виктория спокойно, но твёрдо. — Моя личная жизнь до встречи с Андреем — это моё дело, и только моё.
Валентин Григорьевич неторопливо отложил вилку и внимательно посмотрел на будущую невестку:
— Позволь уточнить, Виктория. Что именно ты имеешь в виду? В нашей семье принято делиться информацией. У нас нет секретов друг от друга. Кроме, разумеется, налоговых деклараций и заначек от жены. Но это совсем другое дело.
— Я имею в виду, Валентин Григорьевич, именно то, что сказала, — Виктория встретила его взгляд без тени страха. — Есть вещи, которые касаются только меня и Андрея. То, что было до нашей встречи, не обсуждается с посторонними.
— Посторонними? — возмутилась Елена Павловна. — Мы — семья! А ты, дорогуша, пока что всего лишь временный экспонат в нашей коллекции претенденток на руку и сердце моего сына. Не первая и, боюсь, не последняя.
— Нет, Елена Павловна, — спокойно ответила Виктория, поднимаясь из-за стола. — Вы — не моя семья. По крайней мере, не сейчас.
Она аккуратно сложила салфетку и положила её рядом с тарелкой:
— Благодарю вас за этот великолепный ужин. Мне было… познавательно с вами побыть. Я благодарна своему жениху Андрею, что он пригласил меня, — она бросила быстрый взгляд на растерянного Андрея. — И спасибо за этот цирк, который вы устроили, чтобы проверить, кто я такая.
— Цирк? О, дорогая, это всего лишь разминка, — возмутилась Елена Павловна. — Настоящее представление начнется после свадьбы. Если она, конечно, состоится.
Валентин Григорьевич бросил тревожный взгляд на сына, который побледнел и замер.
— Андрей, не стой как монумент самому себе! Скажи уже что-нибудь своей… невесте. Хотя бы поинтересуйся, с чего она взяла, что мы её проверяем? Может, у нас просто манеры такие – королевские.
Виктория подняла руку, призывая всех к молчанию:
— Прошу вас, дайте мне сказать. Весь вечер вы говорили много, и почти всё — гадости. За этим столом не прозвучало ни одного хорошего слова обо мне. Удивительно, как вы хотели видеть меня в вашей семье, когда только и делали, что унижали.
Она повернулась к свекрови:
— Я не понимаю вас, Елена Павловна. Вы — взрослая женщина, которая мечтает о внуках, но при этом так старательно унижали ту, кто мог бы их вам подарить.
— Да как ты смеешь! — свекровь резко выпрямилась. — Я всего лишь проявляла заботу! Вот что бывает, когда пытаешься научить молодую девушку хорошим манерам – тебя же и обвиняют. Потрясающая неблагодарность!
— Лена, помолчи, — строго сказал Валентин Григорьевич. — Мы её выслушаем.
Виктория благодарно кивнула свёкру и продолжила:
— Валентин Григорьевич, неужели вы настолько очерствели, что унижение других превратилось для вас в наслаждение? Неужели в своё время вы также унижали и свою жену, Елену Павловну?
Свекровь залилась краской и открыла рот, чтобы возразить, но муж остановил её одним взглядом.
— Детка, это называется «деловая хватка». В бизнесе без этого никуда. А семья – тот же бизнес, только не приносящий прибыли. Сплошные убытки, я бы сказал.
Виктория повернулась к Марине:
— Вы всё время пытались докопаться до моих мужчин. Наверное, вы всё время мысленно сравнивали меня с собой. Но не стоит, Марина. Вы наверняка переплюнули всех, кто находится в этой комнате.
— Да как ты смеешь! — вскричала тётя Ирина. — Андрей, немедленно заставь её извиниться! Или твоя невеста считает, что может оскорблять порядочных людей? Хотя с её-то происхождением – из какого там она захолустья выползла? – удивляться не приходится. Простота хуже воровства!
— Вика, ты зашла слишком далеко, — глухо произнёс Андрей, глядя на неё с какой-то смесью гнева и страха. — Я понимаю, что моя семья может показаться немного… специфичной. Но они просто проявляют заботу. По-своему. Ты не могла бы всё-таки сесть на место и перестать устраивать это… представление? Люди же смотрят.
Виктория только сейчас обратила внимание на жениха:
— Я тебе слово не давала, — тихо сказала она, и Андрей покраснел, словно её слова попали в цель. — Спасибо, что привёл меня на этот экзамен, который ты сам же устроил. Экзамен унижения, где ты хотел проверить, как долго я буду терпеть. Я терпела и благодарна тебе за это.
Она сделала паузу, затем медленно сняла кольцо с пальца и положила его на стол.
— Я понимаю, что ты хотел как лучше, но я не могу стать женой такого подлеца, как ты.
За столом поднялся гвалт. Все заговорили одновременно — кто-то возмущённо, кто-то угрожающе. Елена Павловна кричала что-то о неблагодарности, Валентин Григорьевич требовал объяснений, Марина просто визжала, размахивая руками.
— Тихо! — попыталась перекричать их Виктория, но её голос потонул в общем шуме.
Тогда она взяла хрустальный бокал и с силой швырнула его в стену. Звон разбитого стекла мгновенно заставил всех замолчать.
— О, прекрасно! Теперь я понимаю твои манеры, дорогуша! Бить посуду – это верх аристократизма! — язвительно прокомментировала Елена Павловна. — Может, еще станцуешь на столе? Я слышала, в некоторых заведениях это хорошо оплачивается.
— Спасибо, что обратили на меня внимание, — сказала Виктория в наступившей тишине. — Итак, Андрей, ты разыграл этот спектакль, чтобы каждый из вас мог меня унижать. У каждого из вас есть свои поводы.
Она посмотрела на Елену Павловну:
— У вас, потому что вы не любите своего мужа.
— Что ты несёшь! — вскричала свекровь, но по её глазам было видно, что слова попали в цель.
— Вы, Валентин Григорьевич, ушли в бизнес и принимаете людей за пешки, даже своих детей. У вас нет любви уже давно, и была ли она вообще — никому не известно.
— Какая проницательность! А вы, милочка, случайно не экстрасенс на полставки? Может, еще погадаете мне на кофейной гуще? Расскажете о моей второй молодости и долгой дороге? — свёкор говорил спокойно, но его глаза были злыми.
Виктория повернулась к Марине:
— Ты мечтаешь о любви, но тебе её заменяют деньги и постель с мужчинами. Мне, честно, тебя жаль.
Затем она мельком взглянула на тётю Ирину:
— С вами мне даже не хочется говорить, а ваш сын просто шестерка, пустое, бесполезное место.
— Боже правый! — тётя Ирина театрально схватилась за сердце. — Какая экспертная оценка людей, которых ты знаешь всего несколько часов! Может, тебе стоит написать книгу о своих уникальных способностях? «Как распознать ничтожество с первого взгляда» – бестселлер гарантирован!
— Мама, не волнуйся, — поморщился Кирилл, — эта дешевая психологиня просто пытается произвести впечатление. Типичное поведение для людей с комплексом неполноценности. Сначала они оскорбляют всех вокруг, а потом уходят, громко хлопнув дверью. Старо как мир.
Наконец, Виктория посмотрела на Андрея, который покраснел от злости:
— Но с тобой, Андрей, я просто расстаюсь. Твоей женой я не буду. Рожать тебе детей — и подавно. Всем спасибо за это шоу.
Виктория развернулась и направилась к выходу. Её догнал Андрей, схватил за руку и развернул к себе:
— Ты сейчас же извинишься перед моей семьёй! — прошипел он. — Или ты действительно думаешь, что можешь вот так устроить скандал и уйти? Какая ирония – теперь я вижу, что ты ничем не лучше нас. Только мы хотя бы честны в своих намерениях, а ты строила из себя святую невинность!
Виктория, не раздумывая, влепила ему звонкую пощёчину. Звук удара эхом прокатился по притихшей квартире.
В глазах Елены Павловны, наблюдавшей эту сцену, на мгновение мелькнула странная улыбка. «Хорошая девка», — промелькнуло у неё в голове, хотя вслух она бы никогда этого не признала.
Валентин Григорьевич смотрел на уходящую Викторию с мрачным выражением лица. «Стерва», — думал он, но в глубине души чувствовал что-то похожее на уважение.
— И ты позволишь ей уйти? — кричала на брата Марина, глядя, как Виктория скрывается за дверью.
Тётка Ирина верещала о неприличном поведении и полном отсутствии воспитания, а её сын Кирилл, как обычно, поддакивал каждому слову матери, не забывая поглядывать на дверь, за которой скрылась единственная, кто осмелился сказать правду в этой квартире.
Виктория практически вылетела из подъезда, на мгновение задержавшись на крыльце. Свежий вечерний воздух ворвался в легкие, позволив ей дышать полной грудью. Осенняя прохлада отрезвляла, смывая липкое ощущение унижения. Она осмотрелась. Ночная Москва жила своей жизнью – мчались машины, горели окна, спешили редкие прохожие.
— Такси вызывать будете? — окликнул её охранник у шлагбаума.
— Да, пожалуйста, — кивнула Виктория, натягивая на плечи тонкий жакет.
Она отошла к скамейке в тени старого клена и опустилась на неё. Руки слегка дрожали – адреналин еще бурлил в крови, но внутри разливалось удивительное чувство свободы. Недавняя боль и обида сменились каким-то пьянящим ощущением – словно она сбросила тяжелый, душащий ее груз.
Виктория вспомнила их лица, когда она швырнула бокал в стену. Как эти самоуверенные, снисходительные люди на мгновение превратились в растерянных, потерявших дар речи манекенов. Как застыло лицо Андрея – белое, с алеющим следом ее ладони на щеке.
Телефон в сумочке завибрировал. На экране высветилось «Отец». Виктория глубоко вдохнула и ответила:
— Привет, пап.
— Викуш, как ты? Как прошла встреча с родителями жениха? Всё нормально?
Виктория посмотрела на ночное небо. Между тучами проглядывали редкие звезды, и она вдруг улыбнулась – легко и свободно, впервые за долгое время.
— Замечательно, пап, — ответила она. — Именно так, как я и предполагала. Всё идеально. Ты не поверишь, но я сейчас чувствую себя… счастливой.
— Счастливой? — в голосе отца послышалось удивление. — То есть, они тебя… приняли?
К бордюру подкатило такси. Виктория села на заднее сиденье и назвала адрес студии.
За спиной остался дом на Можайском шоссе, остались Романовы с их снисходительными улыбками и ядовитыми словами, остался Андрей с его лживой любовью и холодным расчетом.
Впереди был чистый холст, запах краски, свобода творчества и — самое главное — она сама, настоящая.
Машина мчалась по ночной Москве, унося ее всё дальше от фальшивого мира, в который она чуть было не вошла. Виктория смотрела на отражение своего лица в стекле и улыбалась.
«Самое тяжелое бремя, которое ложится на плечи человека – быть не тем, кто ты есть на самом деле.» — Оскар Уайльд
