— Ну ты хоть раз спросила, что мне нужно?! — Марина резко захлопнула дверцу стиральной машины. — Я два месяца тут живу как квартирантка у чужих людей!
— Ой, не начинай, — свекровь Зоя Аркадьевна сидела за кухонным столом в халате с облезшими ромашками, щёлкая семечки и поглядывая в окно. — Квартира моего мужа, между прочим. И твоего мужа — в том числе. Так что не надо тут страдать.
— Так это же мне отец её оставил! — Марина сжала руки в кулаки. — По завещанию. Чёрным по белому: «Квартиру дочери — Марине Николаевне Зориной».
— Ну и что? — фыркнула Зоя Аркадьевна. — Женщина в трёхкомнатной одна жить не должна. Женщина без мужчины — это, знаешь ли, всегда тревожный звоночек.
— А мужчина с мамой в сорок лет — это, по-твоему, нормально?
Стук. Семечка ударилась о донышко банки.
Так выглядела бытовая война в отдельно взятой квартире в Балашихе. Квартира — трофей, о котором грезили сразу трое. Хотя по закону — она была Марины. Её отец умер в октябре, аккуратно и бесшумно — как всегда и поступал. Тихий, добрый, с глазами школьника. Мама давно ушла в другой брак, а вот Марина… Марина осталась одна.
Сергей появился в её жизни не то чтобы случайно. Коллега по бухгалтерии: спокойный, вежливый, чай заваривает правильно, с лимончиком. Говорил мало, но вовремя. На фоне предыдущего — пьяницы и развалины — казался прямо-таки находкой. Через месяц он переехал. Ещё через месяц — его мама.
— На время, — сказал Сергей, отводя глаза. — У неё там затопило.
У неё — это на Лухмановской. Там действительно была вода, но не с потолка, а в трубах. А затопила она — соседей. Из-за старого смесителя. Соседи подали в суд, и Зоя Аркадьевна «на время» вселилась в квартиру Марины.
Вот с тех пор и пошло. Марина вставала на час раньше, чтобы занять ванную, готовила на всех, потому что «Сергей любит, чтобы было домашнее», терпела тонкие уколы: «Раньше тут, наверное, мужчины-то и не было, да? А то всё как в гостинице».
Иногда Марине казалось, что даже стены на стороне Зои Аркадьевны. Плитка в ванной треснула, хотя ремонт был свежий. Люстра мигала, как нервный тик. А дверь на кухню постоянно скрипела, когда она проходила, будто возмущалась.
— А ты не думала, — однажды спросила Марина у Сергея, — что мы могли бы жить отдельно?
— В смысле?
— Ну… Я. Ты. Без мамы.
— Слушай, — он почесал затылок, — у мамы сейчас сложный период. Ей нужно тепло, семья. А ты… ты бывала резкая с ней.
— Резкая?! — Марина выдохнула. — Это она меня «бездетной эгоисткой» назвала. За то, что я отказалась покупать ей стиральную машину с сушкой!
— Она в возрасте, — развёл руками Сергей. — Ей виднее.
И вот тут что-то сломалось. Щелчок. Как пластинка на старом проигрывателе — резкий, с царапиной.
В выходные Марина поехала в офис. Под предлогом срочной отчётности. На самом деле — чтобы спокойно подумать.
На работе пахло кофе и принтерами. Она включила комп, открыла почту — и зависла. Список писем был длинным, но глаза зацепились за одно.
«Извещение о госрегистрации. Собственник: Зорина Марина Николаевна».
Она кликнула. Там было подтверждение из Росреестра — квартира оформлена. На неё. Вся.
Марина посмотрела на экран — и впервые за три месяца почувствовала почву под ногами. Закон на её стороне. Документы — её. И квартира — тоже.
А потом пришла СМС от Сергея:
«Мам спрашивает, можно ли её подруге у нас остановиться на недельку. Из Воронежа. Ночевать будет в зале. Мы ж не против? :)» Марина закрыла ноутбук. Сидела минут пять. Без эмоций. Потом достала лист бумаги и написала:
«Уважаемые Зоя Аркадьевна и Сергей. В связи с личными обстоятельствами, прошу вас в течение 14 дней освободить квартиру. Спасибо за понимание. С уважением, М.Н. Зорина». Она положила бумагу в сумку.
И, впервые за долгое время, почувствовала, что ей есть, что сказать. Громко. Спокойно. И без истерик.
На следующее утро Марина проснулась раньше всех. Не от будильника — от тишины. Впервые за долгое время никто не шаркал по коридору в пуховых тапках, не хлопал дверью холодильника и не ругался с телевизором из-за цен на лекарства. В квартире стояла та самая драгоценная утренняя тишина, которую она так ценила в одинокой жизни. До Сергея. До его мамы. До того, как её квартира стала проходным двором.
Марина прошла на кухню, включила чайник и, пока он шумел, выложила письмо на стол. На белом фоне стола оно выглядело как официальный приговор — аккуратное, напечатанное, с подписями. Рядом она положила выписку из ЕГРН — чтобы не возникло лишних вопросов.
В тот день она специально задержалась после работы. Купила себе большой стакан кофе с сиропом, что обычно считала расточительством, и прошлась пешком три остановки. Хотелось вдохнуть поглубже. Подготовиться. Хотя вряд ли можно быть готовой к урагану имени Зоя Аркадьевна.
Когда она пришла, в квартире стояла тревожная тишина. На кухонном столе — пустая чашка. Записку никто не тронул.
Она сняла пальто, только собралась переодеться, как из спальни вылетела Зоя Аркадьевна.
— Это что ещё за цирк?! — Она трясла листком, будто тот собирался удрать. — Ты совсем обалдела, девочка?!
— Я думаю, вам и Сергею будет комфортнее жить отдельно, — спокойно ответила Марина. — Это моя квартира. Я имею право…
— Имеешь?! — перебила свекровь. — Ой, да брось ты! Если бы не Сергей, ты бы до сих пор ходила с кошкой по вечерам! А теперь, значит, выписала всех? Выгнала? За что? За то, что я иногда салат солю побольше?
Марина молчала. Внутри у неё всё кипело, но она сжала руки в кулаки и не дала голосу сорваться.
— Да мы с Серёжей вообще думали здесь ремонт сделать, — продолжала Зоя Аркадьевна, будто и не слышала. — Я уже дизайнеру писала. А ты… Как ты вообще смеешь?!
— Я не выгоняю, — наконец сказала Марина. — Я предлагаю вам жить отдельно. Или вместе с Сергеем — но в другом месте. Мне нужно личное пространство. И я устала.
— Ах, ты устала! — закатила глаза свекровь. — А ничего, что Сергей вкладывался? Мебель собирал, занавески вешал, да и вообще — мужчина в доме нужен!
Марина только кивнула. Вложился. За всё время — один пылесос, купленный на её карту. И занавески, которые она сама выбрала в IKEA.
Вечером Сергей вернулся с пакетом пельменей и недоумённым лицом.
— Что происходит? — спросил он, зайдя на кухню. — Мама сказала, ты всех выгоняешь. Это что, шутка такая?
— Это не шутка, Серёжа. Я больше не хочу так жить.
Он уставился на неё так, будто увидел впервые.
— Подожди. Мы же семья. Мы же вместе всё… А ты теперь — вот так? Бумажкой?
— Это не бумажка, — Марина подняла документ. — Это право собственности. И моя жизнь, между прочим.
Он замолчал. Потом медленно опустился на стул.
— Ты, может, с ума сошла? А как же мы? Любовь? Совместное будущее?
— У нас нет будущего, если я каждый вечер плачу в ванной. А ты закрываешься наушниками, потому что «мама в возрасте».
Он тихо вздохнул. Потом буркнул:
— Мама переедет. Сама.
Марина посмотрела на него внимательно.
— Ты поедешь с ней?
Он поднял глаза. Было в них что-то усталое и странное.
— Я не знаю. Я между двух огней. Ты и мама. Мне тяжело. А тебе, похоже, всё равно.
— Мне не всё равно. Мне просто надоело сгорать.
Он молчал. Она тоже.
На следующий день Зоя Аркадьевна устроила настоящий спектакль: громко собирала вещи, звонила подругам, комментируя каждую мелочь. «Вот, уходим мы! Из родной квартиры! Сыну родную кровь перекрыли!» — вещала она на весь подъезд. У соседей, наверное, был праздник. Или, как минимум, шоу.
Марина не вмешивалась. Только спряталась на кухне с чашкой чая и смотрела в окно.
Через два дня они уехали. Сергей позвонил на следующее утро:
— Я пока у мамы. Дай мне подумать.
— Хорошо, — сказала Марина. — Только думай там. А здесь теперь будет тихо.
Она повесила трубку — и впервые села ужинать одна. Без упрёков. Без чужих кастрюль. Без того, что она «слишком холодная, чтобы быть женой».
И даже одиночество показалось на вкус сладким, как мед. Или свобода. Или и то, и другое.
Через неделю после их отъезда Марина впервые всерьёз улыбнулась. Не просто вежливо — а по-настоящему, с тёплой щекочущей радостью. Она сама себе купила новые тюли, те самые, которые смотрела год назад, но Зоя Аркадьевна сказала, что «в деревне на клубе такие висели». И заказала шкаф-купе. За свои деньги. По своим меркам. Не спрашивая мнения «семейного совета».
Жизнь вошла в тихое русло. Утром — кофе и радио, вечером — сериал с вином и кошкой (теперь у неё была кошка, Муська, подобранная у подъезда). Никто не занимал ванную на сорок минут, не комментировал её покупки, не зачитывал слух о погоде в Самаре. И хотя поначалу было непривычно спать одной в кровати на двоих, через неделю она развалилась в ней поперёк. С чувством.
Но в пятницу вечером раздался звонок в дверь. За дверью стоял Сергей. Без чемоданов. Но с глазами, полными страха и… надежды? Или просто растерянности.
— Привет, — неуверенно сказал он. — Можно?
Марина молча посторонилась.
Он прошёл на кухню, сел на табурет и посмотрел на неё снизу вверх — как в студенчестве, когда был голоден и виноват одновременно.
— Мам… то есть, мама… — начал он. — Мы с ней не поладили. Она, оказывается, думала, что я на постоянку у неё поселюсь. А я… Я же взрослый человек.
Марина присела напротив.
— Ты взрослый человек, Серёжа. Только живёшь как сынок.
Он замялся.
— Я скучаю. Здесь было тепло. Ты готовила. Мы смотрели кино…
— Я готовила. Ты засыпал на втором акте. А потом твоя мама говорила, что я борщ неправильно варю.
Он покивал, глядя в пол.
— Я не знал, как вам угодить обеим. Мама — она же одна. У неё кроме меня — никого. И ты… Ты теперь как чужая.
Марина глубоко вдохнула. Не злилась. Устала.
— Я не чужая. Я просто вернула себе своё.
Он протянул ей что-то — ключи от квартиры. Те, что она отдала ему полгода назад с фразой: «Добро пожаловать домой». Теперь он возвращал их с немой просьбой.
— Я не знаю, как дальше, — тихо сказал он. — Но, может, мы сможем… ну, по-новому?
Марина посмотрела на него. Долго.
— Серёж, ты хороший. Просто не для меня. У меня нет больше сил быть компромиссом между женщиной и её сыном.
Он кивнул. Потом поднялся. Пошёл к выходу — медленно, как будто сердце оставалось за спиной.
На пороге он остановился.
— Если вдруг… если что… я всегда рядом.
— Я знаю, — сказала она. — Но теперь рядом со мной — только я.
И закрыла дверь.
Позже вечером, наливая себе бокал вина, она подумала, что одиночество — это не проклятие. Это пространство, где дышится. Где нет третьих лиц на твоей подушке, где никто не объясняет, как «правильно жить». Это был её дом. Её правила. Её жизнь.
Телефон зазвонил. Это была Тоня, подруга из университета, с которой она давно не общалась.
— Марин, привет! Слушай, у нас встреча курса через две недели. В пансионате под Рязанью. Поехали?
Она взглянула в окно. Там, за стеклом, светился июнь, и пахло свободой.
— Поехали, — сказала она. — А чего бы и нет?
