— Алло, Кристин, это я. Ну, ты, как всегда, не перезвонила. — Голос матери звучал раздражённо, будто именно Кристина должна была появиться с пакетом гречки и новым телевизором.
Кристина закатила глаза, но всё же не повесила трубку.
— Доброе утро, мама. Я была на работе, извини, что не читаю мысли.
— А ты, значит, работаешь, да? А у Лены температура! Тридцать семь и два, между прочим! Ты бы заехала, помогла хоть чем-нибудь. Молока бы купила. Или денег дала.
Кристина оглянулась на кипящий чайник, тяжело вздохнула и села на табурет возле окна.
— Мама, Лене тридцать четыре. У неё свои дети. Почему я должна ей молоко возить?
— Да потому что ты у нас всегда была… такая… важная! — Мать сменила интонацию на обиженно-загнанную. — Всё у тебя по расписанию, всё тебе «не до семьи». А мы тут, между прочим, без твоих подачек бы давно с голоду сдохли. Бабушка, царствие ей небесное, хоть помогала…
— Ой, мам, не начинай. — Кристина почувствовала, как в ней начинает подниматься старая злость. — Бабушка помогала, потому что любила. А вы с Ленкой, прости, только и делали, что тянули из неё.
— Ой, конечно, конечно! — воскликнула мать. — Это ты, значит, у нас единственная любимица, да? Хотя, по мне, бабушка была немного с приветом. Кто нормальный всё добро внуку завещает, когда у неё дочь и ещё одна внучка на шее висят?!
Тишина в трубке повисла секунд на десять. Кристина стиснула зубы.
— Подожди… Что ты сейчас сказала?
— Что слышала. Твою бабку мы похоронили, а ты даже не спросила — кому она квартиру оставила. А зря. Потому что оставила, внезапно, тебе. Всё. Абсолютно всё.
У Кристины потемнело в глазах.
— Как ты узнала?
— Наташка, нотариус, твоя одноклассница. Ты думала, она не скажет? А вот сказала. И мне стыдно за тебя, Кристина. Прямо с гроба — в агентство! Дом на продажу, да? Деньги к Аркадию понесла, да? А мать с сестрой пусть на вокзале ночуют?
— Мама, ты… Ты понимаешь, что говоришь? — голос Кристины дрожал. — Бабушка сама так решила. Потому что она знала. Всё знала.
— Знала, что ты всегда была змеёй, вот что она знала! — Мать не орала. Нет. Она произносила каждое слово тихо, почти с наслаждением. — С детства завистливая, злая, с прищуром. А мы тебе всё отдавали! Всё! Даже Лене куклу твою любимую отдали — помнишь?
Кристина встала, машинально закидывая чайник обратно на плиту. Её трясло. Детская обида, которой не было места в тридцатилетнем возрасте, внезапно врезалась в память с такой силой, что чуть не вырвало. Кукла. Да, помнит.
— Мам, — она выдохнула, — если ты звонишь, чтобы шантажировать меня «больной Леной», ты не туда попала. У меня своя семья. У меня Аркадий, у меня работа, у меня — жизнь. А вы… Вы только тянете и орёте.
— Ах, у неё, значит, «жизнь»? — презрительно переспросила мать. — Да ты знаешь, сколько бабка копила на эту квартиру? Сколько я с ней по ночам сидела, когда ты с муженьком по «ресторациям» шлялась?
— Я сидела с ней, мама! Каждую субботу и воскресенье. И ты это знаешь.
— Ой, не надо! Всё враньё! У тебя — маникюры, косметологи, а у нас — седина и долги! А ты, сука, всё у бабки забрала!
В трубке гудки. Мать бросила. Честно говоря, Кристина была даже благодарна.
Вечером она сидела с Аркадием на кухне. Он молча помешивал суп, в котором плавала сосиска — ужин, не достойный драматической сцены, но весьма реалистичный.
— Они начнут давить, — тихо сказала Кристина. — Мама… она всегда умела превращать себя в жертву. А теперь у неё козырь — завещание.
— Ты уверена, что хочешь связываться? — спросил Аркадий, отставляя ложку. — Мы можем всё оставить как есть. Пусть себе визжат.
— А если в суд подадут?
Он пожал плечами.
— Тогда будем судиться. Только помни: бабушка выбрала тебя. Не потому что ты её навещала, а потому что ты — человек.
— А я… — Кристина не договорила. Она вдруг ощутила, что готова к этому бою. Годы молчания, снисходительности, попыток «наладить» — всё выгорело.
С неё хватит.
На следующее утро Лена прислала сообщение:
«Считаешь себя лучше? Поделим всё по-человечески, или будет по-плохому. Предупреждаю: адвокат у нас крутой». Кристина не ответила. Она просто заблокировала номер.
Но у неё сжалось в груди — звоночек прозвенел.
Это была ещё не война. Но запах пороха уже стлался по коридору.
— Отпирай, Кристина! — голос матери гремел с такой силой, что даже бабушки в соседнем подъезде, кажется, на секунду перестали обсуждать внуков.
Кристина стояла за дверью, прижимая телефон к груди, будто это была икона.
Сердце стучало. Она не собиралась открывать. Но шаги по лестничной клетке не затихали, а наоборот — приближались. Второй голос, более высокий и визгливый, тут же подхватил:
— Ну чё, она заперлась, да? Вот и правильно. Сидит там в своей «наследственной норе», как крыса! — это Лена. — Думает, королевой стала! Пусть только попробует через окно выпрыгнуть — я ей покажу, как прыгать на чужом горбу!
Кристина не выдержала.
— Отойди от двери! — выкрикнула она и резко распахнула её.
Перед ней стояли две фигуры: мать в норковой шапке 1997 года (на улице +14) и Лена — в леопардовой кофте и с банкой «Адреналина Раша» в руке. От обеих разило злобой, как от застоявшегося борща — кислым, горячим, удушающим.
— А! — Мать театрально взвизгнула. — Вот она! Вылезла, наконец. Какое у тебя, смотри, личико сытое стало, ага? На костях матери своё счастье строишь!
— Проходите, раз уж пришли, — процедила Кристина, — Только сразу предупреждаю: бить посуду будете — заплачу копейку в копейку. У меня всё застраховано.
— Ой, как смешно, — Лена метнулась в прихожую, будто её тянул магнит. — Ирония у нас, да? А где чувство вины? Где совесть?!
Кристина закрыла дверь и поставила руки в боки.
— У вас дома. Где и осталась.
— Дома? — Мать кинула сумку на пол. — У нас больше нет дома! У тебя, тыква, теперь дом. У нас — ничего. Мы бомжихи теперь!
— Да ладно! — Лена вскрикнула. — Мама! Покажи ей снимки! Покажи, как ты в больнице лежала после смерти бабушки! Сердце, давление, всё пошло по одному месту! И она даже не пришла! Даже валидол не передала!
Кристина молча посмотрела на мать.
— Ты в больнице лежала?
— Ну… неофициально, — смутилась та. — Но давление было! 180 на 120! Сама мерила.
— Утром, после пельменей, — добавила Лена. — Ты пельмени ела, и тебе стало плохо. От шока!
— Шок был не от завещания, а от полупрозрачной Леныной совести, — парировала Кристина. — Что вы от меня хотите?
— Квартиру. Половину. Или деньгами. — Лена достала из пакета папку. — Вот. Адвокат составил досудебную бумагу. До пятницы жду ответ. Потом — всё. Суд. Пресса. Шум.
— Пресса? — Кристина усмехнулась. — Ну давай, напиши в газету. «Мать требует квартиру у дочери за вредность и невыплаканные слёзы». Или: «Сестра требует компенсацию за душевную травму после того, как не получила халяву».
— Смотри, как изгаляется! — Лена подскочила. — А знаешь, что? — она кинула папку на стол. — Ты думаешь, я не докажу? У бабки была деменция, ясно? Мы найдём врача, наймём эксперта. Завещание оспорим! Она не в себе была, когда тебе всё это оставила!
— Не в себе?! — Кристина подалась вперёд. — Она стихи Пастернака читала лучше вас обеих вместе взятых. Последний месяц перед смертью — абсолютно в уме. И если вы думаете, что сможете вывернуть её волю наизнанку…
— А мы не думаем! — Мать повысила голос. — Мы знаем! И если ты не хочешь, чтоб Аркадий тоже узнал, кто ты такая…
— Что?! — Кристина побледнела.
— Ты думаешь, я не знаю, как ты с Вадиком из бухгалтерии шушукалась, а? — Лена коварно прищурилась. — В коридоре, между прочим, камеры. Я у тебя в офисе была — тебя там не любят!
— Вы… Вы с ума сошли! — Кристина не верила, что это происходит.
— Нет, это ты нас до грани довела! — Мать почти кричала. — Мы тебе жизнь дали, а ты нас за порог. Без копейки. А ну поди сюда! — Она рванулась к Кристине и резко толкнула её за плечо.
Кристина пошатнулась, но устояла. В следующее мгновение она со всей силы хлопнула ладонью по столу — чайная ложка подпрыгнула.
— Вон! Обе! Сейчас же! Пока я не вызвала полицию!
— Ах, полиция?! — Лена выхватила из кармана флакончик с перцовкой. — Думаешь, я шутить буду?! Я тебя защищаться не учила, ты! Я в тебя верила, как в семью!
— Да ты же мне с восьмого класса записку писала: «сдохни», — холодно ответила Кристина. — А теперь — «верила»?
Пауза. Мать заплакала. Напоказ. Как в театре районного масштаба.
— Доченька… — всхлипывала она, — ты ведь и вправду всё продашь, да? Оставишь нас ни с чем? И тогда… тогда… я себе вены перережу. Вот прямо на кухне!
— Только не забудь подложить газету под руки. Я недавно линолеум поменяла.
Выпроваживала она их без криков. Спокойно. Холодно. Сжав кулаки и с камнем в животе.
А потом закрыла дверь, уткнулась в стену лбом… и выла. Тихо. Сдавленно. Чтобы не разбудить соседей и свою надежду, что это всё как-нибудь пройдёт.
Ночью раздался звонок. Не с номера матери. Не Лена.
— Здравствуйте, Кристина Аркадьевна? Это Алексей Анатольевич, адвокат. Я представляю интересы вашей матери и сестры. Завтра в 11:00 я вас ожидаю в своём офисе. Желательно с пакетом документов и предложением по компенсации. Иначе дело перейдёт в публичную плоскость.
Кристина посмотрела на телефон. Потом — в окно. Луна светила, как софит на пустой сцене.
Пьеса только началась.
— А ты не думала, что ты у нас убийца, Кристина? — голос Лены в трубке звучал с каким-то извращённым торжеством. — УБИЙ-ЦА. Потому что бабушка твоя из-за тебя умерла. Да, да! От нервов! Поняла?
Кристина молчала. Она сидела в офисе адвоката, а телефон лежал перед ней на громкой связи.
— Что это сейчас было? — удивился Алексей Анатольевич, подтянутый мужчина с бархатным голосом, в идеальных очках и с безукоризненной дикцией. — Это шантаж, Кристина Аркадьевна. Это уголовно наказуемо. Я сохраню запись.
— Да, пожалуйста. Только к ней потом ещё восемь томов бреда приложите. Они, кажется, всерьёз думают, что можно отмотать завещание назад, как плёнку на кассете, — Кристина откинулась на спинку стула и впервые за несколько дней позволила себе чуть-чуть усмехнуться.
Но усмешка тут же стерлась. За дверью кабинета хлопнули. Вбежал секретарь.
— Там женщина. Говорит, что… — Он замялся. — Что она мать вашей клиентки. И что она… привезла доказательства.
— Какого… — начала было Кристина, но дверь уже распахнулась.
Влетела мать. С разметавшимися волосами, в чёрном пальто и с пластиковым контейнером в руках. За ней — Лена, у которой в руках был фотоальбом и… пакет с каким-то трупным запахом. Да-да. Пакет из «Магнита», но пах от него формалином.
— Так! — мать вскинула руку. — Сейчас! Вот прямо здесь мы покажем, что ты с бабкой сделала!
— Что вы… — адвокат вскочил.
— Вот заключение из морга! — воскликнула Лена, выкладывая измятые бумаги на стол. — Мы заказали эксгумацию! Ты же не думала, что всё так просто пройдёт?
— Вы ЧТО сделали?! — Кристина подскочила. — Вы… выкопали бабушку?!
— Нет! Пока только подали заявление! — гордо заявила мать. — Но мы докажем, что она была под снотворным! А ты ей подписала всё — втихаря, по-тихому, подсыпала что-то, и вуаля! Завещание!
— Это абсурд, — сказал адвокат. — Полный.
— Абсурд?! — Лена хлопнула по столу. — Тогда откуда у бабушки была аллергия на твоё кольцо?! Вот, смотри! — Она вытащила фото из альбома. — Это её рука! Видишь? Видишь, как опухла?! Потому что она тебя боялась, Кристина! Боялась! Понимаешь?
Кристина медленно, почти механически посмотрела на фото. Это и правда была бабушкина рука. Только опухоль там была не от кольца. Это был снимок после инфузии. Она помнила тот день. Помнила, как бабушке ставили капельницу. Помнила, как сидела рядом. И как Лена в этот момент шастала по кухне, выискивая — нет ли в шкафах дорогих чаёв или забытого золота.
— Вон из офиса. — Алексей Анатольевич встал. — Сейчас. Или я вызываю охрану.
Мать завыла. Настоящим гробовым воем.
— Да забери ты себе эту квартиру! Забери! Но ты запомни — ты осталась одна! Слышишь?! ОДНА! Ты отреклась от семьи! От матери! От сестры! От родных! А это не прощается!
Кристина встала. Глаза у неё горели.
— Вы не родные. Вы вампиры. Кровопийцы, которых интересует только имущество. Бабушка вас терпеть не могла. Она мне это говорила. И вы её забыли сразу, как поняли, что в завещании пусто.
— Зато у нас остались друзья! — выкрикнула Лена. — Знаешь, кто нас поддерживает? Твоя дочь! Вот так-то, мамочка.
В комнате воцарилась тишина.
Кристина едва не потеряла равновесие.
— Что ты сказала?
— Она у нас! — Лена вытянула из сумки планшет и включила видеосвязь. — Мила, покажись! — В кадре появилась 17-летняя Милана — дочь Кристины от первого брака. — Она с нами. Она тоже считает, что ты сволочь.
— Мила?! — голос Кристины сорвался на визг. — Что ты там делаешь?!
— Я… мама… ты ведь ничего мне не рассказывала. Ни про квартиру, ни про завещание. А бабушка Лида сказала, что ты всё утаила. Что ты хочешь всё забрать себе. А я… я хотела бы знать правду.
— Мила! Ты ушла к ним?! — Кристина обомлела. — Ты живёшь у Лены?
— Временно. Пока… — Девочка замолчала. Глаза её были полны сомнений.
— Они используют тебя, милая. — Кристина шагнула ближе к экрану. — Они никогда не любили тебя. Ты для них — аргумент. Давление. Рычаг. Ты вспомни, кто с тобой был в больнице, когда тебе удаляли аппендикс? Кто учил тебя читать?
— Хватит! — Лена выдернула планшет. — Всё! Этого достаточно. Следующий звонок — из суда.
Дома Кристина молчала. Ирина Михайловна — её свекровь — сидела рядом, обнимала её за плечи. Аркадий стоял у окна.
— Забери Милу, — тихо сказал он. — Езжай. Прямо завтра.
— А если она не поедет? — прошептала Кристина. — А если она… верит им?
— Тогда борись. До последнего. Ты ведь знаешь, откуда у тебя это упрямство. От бабушки. А она бы не простила, если бы ты сдалась.
Кристина кивнула. Глаза были сухие. Странно. После всего — ни слезинки.
Через неделю Милана вернулась. Без скандала. Без истерик.
Она просто вошла и сказала:
— Прости. Я поняла. Ты — моя семья. Настоящая. Эти… нет.
— Я тебе борщ сварила, — сказала Ирина Михайловна с улыбкой. — Без перца. В этот раз.
Квартиру Кристина продала. На деньги купила дом. В саду стоял старый дуб, на котором она повесила бабушкин кулон — в память.
Она больше не отвечала на звонки. На письма. На угрозы.
Свою семью она выбрала сама. И только это имело значение.
