— Это что за крем на моей раковине? — голос Анастасии звучал ровно, но кто её знал — понимал: ровность эта грозила бурей. — Андрей, ты слышишь меня?
— А? — из ванной выглянул муж, обмотанный полотенцем, с бритвой в руке. — Какой ещё крем?
— Вот этот, — Анастасия взяла розовую баночку с надписью «Lift & Glow», подняла двумя пальцами, будто ядовитого паука, и повернулась к мужу. — Это не мой. У меня аллергия на всё, что блестит и пахнет малиной.
— А-а, ну… Это Лены, наверное. Она вчера забегала. Говорила, что у неё на Сходненской вода отключена, умыться негде.
— Забегала? — повторила Анастасия, чувствуя, как от висков вверх поднимается сухое, горячее раздражение. — А это что? — Она ногой открыла дверцу тумбы под раковиной. — Два полотенца, зубная щётка и… господи, тапки. Её тапки, Андрей. Это что, новое общежитие?
— Настя, ну ты чего сразу так? — Муж опустил бритву и потёр затылок. — Она просто попросила пару дней…
— В моей ванной? В моей квартире? — Анастасия говорила негромко, почти ласково. Именно так разговаривают перед тем, как кого-то вышвырнуть. — Андрей, ты помнишь, что эта квартира моя?
— Да знаю я, — буркнул он, поднимая полотенце, которое сползло на пол. — Но ты же моя жена, мы теперь семья.
— А Елена кто, интересно? Семья-экспансия? — Анастасия прошла в кухню и машинально включила чайник. — Ты знаешь, сколько раз она приходила без звонка? С ключом, который ты ей дал. Пользовалась моей косметикой. Мои колготки, между прочим, на ней однажды были. Ты думал, я не узнаю?
Андрей стоял в дверях кухни, будто что-то соображал. Плохо соображал.
— Настя, не преувеличивай. Она просто привязалась. Мы с ней с детства вместе, ей тяжело одной.
— А мне легко? — вскинулась она. — Я работала десять лет на двух работах, чтобы купить эту квартиру. Без твоей помощи, между прочим. И вот теперь твоя сестричка, извините, устраивается в моей ванной, будто это «хостел у родни».
Чайник щёлкнул, и в наступившей тишине Андрей прокашлялся.
— Ну что ты, серьёзно? Подумаешь, полотенце. Это же не значит, что она…
— Андрей, — перебила она, глядя в окно, за которым уныло моросил июньский дождь. — Ты её позвал. Без спроса. Она здесь ночевала. Без моего согласия. Ты хоть понимаешь, что это не про крем? Это про границы. Про уважение. Про то, что ты, взрослый мужик, готов предать меня ради удобства своей сестры.
— Ну подожди, не драматизируй, — Андрей попытался улыбнуться, но вышло как-то жалко. — Два дня она поживёт, и уйдёт. Что ты такая жёсткая?
Анастасия повернулась к нему резко, чашка звякнула о стол.
— Потому что если я не буду жёсткой, меня размажут. Ты меня не защищаешь, Андрей. Ты — проблема.
Он открыл рот, будто хотел возразить, но в этот момент в коридоре хлопнула дверь.
— Ой, — раздался голос Елены. — У меня ключ, я взяла у Андрюши. Надеюсь, не помешала?
— Ты как раз вовремя, Лена, — Анастасия уже шла в прихожую. — Поди, забери свои тапки. И крем. И зубную щётку. И брата, если хочешь. Я сегодня добрая.
— Что ты несёшь? — воскликнула Елена, входя в кухню в своей дежурной кожанке и с модным рюкзачком. — Я всего лишь попросила пару дней. Андрей же не против!
— Вот и обсудите это у тебя дома. Или на Сходненской, где нет воды. Или в ванной вокзала. Мне всё равно. Но здесь ты больше не живёшь. Ни ты, ни твои духи с запахом клубничного геля.
— Анастасия… — начал Андрей.
— Молчи. Один звук — и я вызову участкового. И скажу, что ты помогал постороннему человеку проникать в чужую квартиру.
В этот момент она даже удивилась, как спокойно это прозвучало.
Лена смотрела на неё, как на сумасшедшую. Андрей — как на врага народа. А Анастасия чувствовала себя… впервые за долгое время — собой.
Вечером она молча вытерла пыль с полок, сложила выстиранное бельё в шкаф, и выкинула крем. В окно лил дождь. За стенкой Андрей тихо говорил по телефону.
— Она, понимаешь, просто сошла с ума. Такая стала… жёсткая. Не знаю, что делать.
Анастасия улыбнулась. Без злобы. Просто улыбнулась. И пошла в спальню. Потому что это была её спальня. В её квартире.
И если кто-то этого не понял — понял бы. Очень скоро.
— Ну что, — голос Андрея звучал натянуто, как струна, вот-вот лопнет, — мы же взрослые люди. Можем поговорить спокойно?
Анастасия даже не оторвалась от кастрюли — помешивала суп, хотя есть не хотелось совсем. Всё внутри уже кипело.
—Спокойно? — проговорила она, не оборачиваясь. — С тобой? После всего?
— Она же твоя ровесница, Настя. Могла бы по-человечески…
— Не ровесница. И не человек. А паразит, Андрей. Паразит с маникюром и рюкзаком от Michael Kors. Очень удобно: ничего не делаешь, но всё у тебя есть — брат, ванна, квартира, холодильник.
Андрей поёжился. Он уже сидел за кухонным столом, глядя куда-то в окно, как школьник, которого оставили после уроков. Усталый, потухший, с мешками под глазами — но с остатками упрямства в подбородке.
— Ты не понимаешь. Ей плохо. Она одна.
— Ты хочешь сказать, что я не одна? — Анастасия обернулась, с поварёшкой в руке, как с дубинкой. — Мне сорок девять. Двоих родителей вытащила через инсульты. Работала на почте и на складе, чтобы выкупить этот угол. Я одна. Только я за собой ухаживаю. Только я всё это создала. Но, конечно, ты не это ценишь, а сестру, которая «одна».
Он хотел ответить, но в этот момент хлопнула дверь.
— Я снова у вас! — крикнула Лена весело. — У нас.
— Нет, — Анастасия бросила поварёшку в раковину. — У тебя глюки. Мы — это не ты, я и твой брат. Мы — это я. И мои стены. Всё. Период.
— Ну вот начинается, — Елена прошла на кухню с пакетом из «ВкусВилла». — Я взяла семгу, Андрей, ты ведь любишь на пару, да?
— Что ты тут делаешь?! — Анастасия подошла ближе. — Я ясно сказала: проваливай отсюда. Сегодня. Навсегда.
— Ты вообще кто, чтоб так со мной разговаривать? — вскинулась Лена. — Я не на улицу пришла, а к брату. Ты не одна тут хозяйка!
— А вот и да, — Анастасия открыла нижнюю полку и достала договор купли-продажи. — Смотри: владелец — одна я. Без долей, без прописок. Андрей тут живёт на основании брака. Но ты, Елена… — она подняла глаза, — ты тут никто.
— Что ты хочешь сказать, а? — Лена шагнула ближе. — Что выкинешь меня? За волосы, может?
— Лучше ты не нарывайся, — прошипела Анастасия.
И тут случилось то, чего никто не ожидал.
Елена подняла руку и толкнула Анастасию в плечо — сильно, грубо. Та отшатнулась, ударилась спиной о холодильник. Скрежет. Молчанка. Потом щелчок — внутри, в голове.
— Ах ты… — Анастасия подлетела, схватила Лену за руку и резко оттолкнула в сторону выхода. — Сама вышла — молодец. Не вышла — я тебе помогу.
— Андрей! — завопила Лена. — Она сумасшедшая! Она меня бьёт!
Андрей вскочил, но было поздно. Анастасия открыла входную дверь и с яростью в голосе крикнула:
— Вон отсюда! Пока ещё цела! И чтоб ноги твоей здесь не было!
— Ты психопатка! — захрипела Елена, собирая вещи на ходу. — Я тебе отомщу! Андрей! Ты просто так это оставишь?!
— Елена, — сказал он тихо. — Может, пока правда лучше побыть отдельно. Ты же знаешь, Настя… она… ну, она устала.
— Ты на её стороне? — Елена застыла у двери. — Ты серьёзно?
— Я просто не хочу скандала, — промямлил он.
Анастасия захлопнула дверь за Еленой и включила замок. Потом ещё один. А потом прислонилась лбом к холодному дереву.
— Поздравляю, — выдохнула она. — Теперь у тебя есть выбор. Она или я.
Он стоял в коридоре, как забытый чемодан.
— Не надо так. Это же… семья. Ну как я могу…
— Всё, ясно, — Анастасия вздохнула. — Значит, ты уже выбрал.
Она пошла в спальню. Села на кровать. Закрыла глаза. В висках стучало. В горле жгло.
А через пару часов он вышел. Молча. С сумкой. Без слов. Даже не хлопнул дверью — просто ушёл, как уходит человек, которому нечего больше сказать.
На кухне ещё пахло супом.
На полу лежал упавший из Лениных пакетов лосось.
Анастасия подошла, открыла мусорное ведро и с хрустом швырнула туда рыбу.
Пусть и угощаются вместе. Эти двое.
— Ну вот и всё, — прошептала Анастасия.
Она стояла посреди своей квартиры. Не общей. Не семейной. А своей.
Тихо. Даже холодильник молчал. Умерла техника или просто угомонилась от стресса — непонятно. Но впервые за месяцы не было ни криков, ни топота, ни открывания чужих ящиков.
И всё равно было больно.
Будто не Андрея она выгнала. А себя. Из какого-то тёплого мира, где можно было, как дура, верить, что кто-то будет тебя защищать. Где мужчина — это опора, а не почтовый ящик для писем от сестры.
Телефон лежал на тумбочке. Молчал. Уже трое суток. Ни «извини», ни «поговорим», ни «я был не прав».
Потому что он не считал, что был не прав.
Он просто ушёл — к ней. Той, с которой ему было проще. Потому что с Настей — это нужно расти. А с Леной — можно быть маленьким братом навсегда.
Анастасия надела кроссовки и вышла. На улице был ветер, резкий, как чужое мнение, и такой же настойчивый.
Села на лавку у парка. Вспомнила, как когда-то Андрей заехал к ней с сумкой сосисок и розами в газете.
— «Ты сама по себе, но может, попробуем быть вдвоём?» — сказал он тогда.
Попробовали.
Не вышло.
Рядом на лавке присела бабуля с клюкой. Села молча. Смотрела вперёд. Как будто всё понимает — без слов.
— Мужика прогнала, — сказала Настя после минуты молчания, сама не поняв, зачем.
— И правильно, — ответила та, не глядя. — Лучше одной с чайником, чем с мужиком и гастритом.
И достала конфету.
— Будешь? Коровка.
Анастасия засмеялась. Первый раз за последние недели. И взяла.
Позже дома, за чаем, Настя открыла шкаф и стала перекладывать вещи.
Сначала Андреевы рубашки — в пакет. Потом его любимую кружку с оленем — туда же.
Потом увидела зубную щётку. Задумалась.
— А чёрт с тобой, — сказала себе. — Я себе куплю новую. С розовым ворсом. Специально.
На следующий день она вызвала мастера.
— Поменяйте замки, пожалуйста.
— Украли что? — спросил он.
— Почти всё, — ответила она. — Но ничего из материального.
Сначала показалось, что сердце сжимается — от пустоты. Но через пару дней она начала слышать себя. Своё дыхание. Своё раздражение. Свою музыку в колонке. Свою жизнь.
Через неделю она развелась. Подписала бумаги, не дрожащей рукой, а спокойной.
А ещё через месяц уехала на две недели в Сочи — одна. Без страха, без претензий, без чужих тапок под дверью.
На пляже рядом загорала женщина её возраста. Пили айран, обсуждали, как дорого нынче лечение зубов и зачем, в принципе, мужчина в жизни, когда есть солнце, тапки, плеер и турпутёвка с завтраками.
Вечером, на балконе гостиницы, Настя посмотрела на горизонт. Там была тонкая грань между небом и морем — ровная, как черта под последним предложением в книге.
И она подумала, как же всё-таки хорошо — дышать одной. В своём пространстве. Без вторжений. И без компромиссов.
