— Опять бачок течёт, ну сколько можно! Он уже месяц капает! — голос Ирины дрогнул, она с силой закрыла дверь туалета.
— Я же сказал, починю. Уже неделю обещаю, знаю. Утром займусь. — Голос Егора доносился из комнаты, глухой, с ленцой. — Не в панике же.
Ирина стояла в тёмной кухне, босая, в старой футболке. Холодно. Открыла шкафчик — пусто. Банка из-под кофе была лёгкой, как воздушный шар. Склонилась над кастрюлей — остатки вчерашних макарон.
— Ты опять возишься с этой обувью?
Егор сидел уже на полу у входа, обложенный клеем, нитками, с распотрошённым ботинком на коленях. На нём была футболка в пятнах, волосы слиплись.
— Смотри, как подошву прихватило. Почти как в мастерской.
Он не отрывался от ролика на телефоне. В ролике кто-то вдохновлённо рассказывал, как начать обувной бизнес без стартового капитала.
— Я серьёзно, Егор. Нам платить за свет и воду, а ты… — она устало села на табурет, — …весь день клеишь ботинки. Тебе нормально так?
— Всё наладится, просто потерпи. У меня план. Скоро всё пойдёт в гору, — он подмигнул, не глядя.
— А пока пойдёт под воду. У нас долг за ЖКХ уже два месяца. И мне нужно выйти в ночную смену за Ленку, она просила. Это плюс тысяча, может, две…
— Ты слишком драматизируешь, Ира. — Егор встал, потянулся, закурил у окна. — Надо верить. Я чувствую, мы на пороге чего-то большого.
На следующий день вечером она вернулась уставшая, ноги ныли после смены. Запах жареной картошки ударил с порога. В зале шумели Егор и его друзья. На столе — пиво, газета с крошками, пустая миска с кетчупом. Обсуждали вслух идеи продвижения его «обувной лавки».
Ирина молча прошла в спальню, закрыла дверь и легла в одежде.
Утром — квитанция в почтовом ящике. Интернет: четыре с половиной тысячи. Она стояла, глядя в сумму, как в приговор. В квартире не было ни связи, ни денег. Вчера она не смогла выйти на онлайн-семинар, где ей могли предложить стажировку.
— Егор! Это что?!
Он встал, заспанный, почесал затылок.
— Я подключил тариф с хорошей скоростью. Мне нужно было ролики грузить, показывать примеры работ. Это важно, если клиентов искать через интернет.
— Ты идиот. Я потеряла шанс из-за тебя.
— Поддержи меня. Хотя бы раз. Я не прошу многого. Просто… поверь. Ты не видишь, куда я иду. У тебя нет видения.
Он ушёл в комнату, захлопнув дверь.
В поликлинике заведующая протянула ей распечатку:
— Можешь поехать в село временно. Месяц. Оплата выше, жильё дают. Подумай.
Ирина кивнула. Вечером, перебирая старые файлы на телефоне, случайно открыла старое голосовое сообщение от Егора — с дрожащим голосом и фразой: «Ты — мой свет. Обещаю: сделаю всё для нас». Запись была сделана три года назад, в день их годовщины.
Она выключила экран, села у окна, налив чай. Горло першило.
— Галя, а ты бы уехала? — спросила она у коллеги на следующий день.
Галя вытерла руки, не отрываясь от бланков:
— Ты живёшь как фельдшер при коме. Пациент давно не дышит, а ты всё дефибриллятором машешь. Хочешь выжить — закрывай отделение. Тут уже воздух спёртый, дышать трудно. Хватит держать на аппаратах тело без признаков жизни.
Это было больно. Но она кивнула.
На следующий день Ирина зашла в офис управляющей компании — нужно было забрать справку по квартплате. За столом у окна сидела Зоя, подруга со студенческих времён. Работала здесь уже много лет. Они не виделись больше года.
— Ну как ты? Всё так же пашешь? — Зоя подняла глаза, смахнула со стола какие-то квитанции.
— Да… А Егор теперь «бизнес запускает». Обувь клеит, мастерскую хочет.
Зоя фыркнула:
— Ой, Ира, таких бизнесменов я каждый день вижу. То торты пекут, то окна моют, то сайты делают. Голову пудрят, а толку — ноль на палочке.
Она сделала паузу, потом добавила тише:
— Мой тоже когда-то пытался. То кальяны в гараже, то таксовать. А потом долги и «не поняли моего гения». Только всё на мне. Тебе это знакомо, да?
Ирина не ответила. Только сжала ладони в кармане куртки. Тепла от них не было.
— Слушай, — Зоя наклонилась ближе, — я таких насмотрелась. Начинают с энтузиазма, потом месяцами «вкладываются», а в итоге ты одна крутишься и свет выключаешь.
Ирина покачала головой:
— Он говорит, что всё только начинается. Что клиенты вот-вот пойдут.
Зоя усмехнулась:
— Угу. И мой так говорил. А потом втихаря продал мой ноутбук, чтобы заменить шины на своей машине. Тоже «в дело». Ты думаешь, твой — другой?
Ирина молчала. Плечи сгорбились. Руки сжались в карманах пальто, будто искали там опору.
Вечером, когда Егор поставил чайник, она сказала тихо, но в голосе что-то хрустнуло:
— Завтра выбираешь: либо работаешь, либо уходишь. Я больше не тяну. Здесь уже дышать нечем — будто воздух застыл между стенами.
Он замер:
— Это шантаж? Ты меня предаёшь? После всего, что я пытался…
— После чего? После месяцев вранья и самозванства?
Он хлопнул дверцей холодильника, вышел. Ирина осталась стоять посреди кухни. Холодильник гудел глухо, как будто из-под воды. Воздух казался тяжёлым, как перед грозой. Даже вдохнуть нормально было трудно.
— Ты не ушёл?
Ирина стояла в дверях, сумка всё ещё на плече. В квартире пахло клеем и гарью. Она замерла на пороге спальни.
— Это что?
Егор, склонившийся над столиком, обернулся. Рядом горела настольная лампа, на газетах — ботинки, щётки, баночка с клеем.
— Я оборудовал рабочее место. Тут тише. Ты же сама говорила — уединение нужно.
— В спальне? Где мы спим?
— Ну а где? Кухня занята, в коридоре тесно. Тут свет хороший.
— И клиентам ты что, тоже сюда постель показывать будешь?
Он вздохнул:
— Ты опять начинаешь. Я просто пытаюсь. Хочу, чтобы что-то получилось.
— А я хочу хотя бы дома не чувствовать, что живу на складе.
Молчание. Он отвернулся. Она сняла обувь, медленно прошла на кухню. Поставила стакан, налила воду. Руки дрожали.
— Ты серьёзно сейчас? — её голос был глухим, сдержанным.
— Ну а что? — Егор вышел из спальни, опёрся на косяк. — Клиенты придут, надо где-то принимать. Не у плиты же.
— Клиенты. — Она поставила стакан на стол. — А ты подумал, как мне в этом всём жить?
Он пожал плечами:
— Это временно. Просто пока запустимся.
— А потом что? Приёмную откроешь в ванной?
Он ничего не ответил.
Позже Ирина пошла в душ. Пока текла вода, Егор на кухне взял её телефон — хотел проверить баланс на карте. Ему нужно было оплатить онлайн-курс по реставрации обуви, очередной «обязательный шаг» в развитии бизнеса.
На экране осталась открыта её почта. Он пролистал. Письмо от координатора конференции: регистрация, логистика, график. Вчитался. Молчал несколько минут.
Когда Ирина вернулась, полотенце на плечах, он стоял в проходе с её телефоном в руке.
— Ты собиралась просто уехать? Молчком? Без слова?
Она остановилась. Поняла всё без объяснений.
Он повысил голос. Его лицо налилось краской, подбородок дрожал.
— Я случайно увидел! Это как вообще понимать? Сваливаешь одна? Зато я — злодей, да?!
Она молчала. Смотрела в пол. Потом подняла глаза:
— Я уже свалила. Только ты не заметил.
Он хлопнул дверью ванной.
Через два дня — объявление. Она выставила на «Авито» его машинку для кожи. На следующий день продала, пока Егора не было дома. Деньги убрала в старую аптечку — хотела расплатиться за ЖКХ и закрыть накопившиеся долги, которые тянулись за ними месяцами.
Вечером он пришёл домой от своей мамы.
— Где машинка?
Он обшарил полку, сдвинул ящик, глянул под диван.
— Я спросил, где она?!
— Продала.
Он резко повернулся:
— Ты с ума сошла?! Это был мой бизнес-инвентарь!
— Ты живёшь в фантазиях. Я — в реальности.
Она говорила тихо. Он не ответил.
Через неделю — сумка на коленях, автобус гудит по трассе. Ирина едет в санаторий, где проводится конференция по медицинскому туризму. Её пригласили как участницу: слушать, наблюдать, впитывать. Возможно — войти в систему, остаться.
За окнами — лес, серое небо, обочины с пыльным снегом. Санаторий встретил прохладой и запахом влажной хвои. Здание советское, потолки высокие, двери скрипят.
Чужие лица в коридоре, тихие голоса. Ночью — тишина, которую не надо бояться. Без телевизора, без крика, без жужжания клеевого фена. Только дыхание и редкий шорох. Утром — врачебный обход, конференц-зал с зелёными шторами, обед по расписанию. Всё чужое, но не давящее.
Ирина держится в стороне. Наблюдает. Слушает. Иногда задаёт вопросы. Иногда записывает. Медленно, как после простуды, к ней возвращается способность просто находиться в моменте.
Через пару дней её зовут в кабинет:
— Мы слышали от координатора, вы сработались. Хотите остаться? Есть должность. Официальная. С жильём.
Она не отвечает сразу. Только кивает.
Позже вечером раздался звонок от матери.
— Ты мне объясни нормально. Ты где? Почему Егор говорит, что ты сбежала? Он мне сегодня звонил — как побитый!
— Я не сбежала. Я поехала работать. Там, где мне предложили. В нормальных условиях.
— А квартира? А семья? Ты вообще понимаешь, как это выглядит со стороны?
— Мам, я не предала. Просто выбралась, пока не стало поздно. Там уже нечем было дышать — не жизнью, а выживанием.
— Выжила… красиво говоришь. А ему что теперь?
— Это его жизнь. Я за него больше не отвечаю.
На том конце повисла тишина. Потом гудки.
Через неделю — возвращение. Вечер. Свет тусклый. На кухне Егор. Сидит, руки на столе, взгляд в никуда. На стене — распечатанные цитаты: «Никогда не сдавайся», «Путь длиною в тысячу миль…», «Успех — это вера в себя».
— Я подал резюме в три места. Даже отклик пришёл. Завтра собеседование. Серьёзно. Правда. Всё изменится. Я понял.
Она не садится. Стоит у порога.
— Я больше не верю словам. И не хочу это слушать. За это время я многое поняла и приняла окончательное решение. У тебя неделя, чтобы найти новое жильё и съехать.
Он молчит. Не просит. Не орёт. Просто кивает.
На следующий день вечером, когда Ирина вернулась с работы, на кухне сидели — он и его мать. Свекровь с чашкой, взглядом, полным укоризны.
— Ирина, как ты смеешь? Он же старается! Ты посмотри — вон бизнес пытается запустить! Не бросай его, это не по-человечески!
— Ваш сын бездельник. Он всё время что-то запускает, только ничего не летит.
— А ты сама что можешь? Только ноешь!
— Я всё сказала. Чтобы вас завтра уже здесь не было.
— Да что ты говоришь! Эта квартира и Егора тоже! Он здесь ремонт делал, технику покупал!
— Пусть забирает ремонт и уматывает.
Ирина смотрит на свекровь, потом на Егора — долго, почти без выражения. Губы поджаты, руки опущены вдоль тела. Ещё секунда, и она разворачивается.
Медленно идёт по коридору, будто тянет за собой весь вес этой сцены. В комнате задерживается у двери, но не оборачивается. Закрывает за собой — дверь скрипит, будто разрезает воздух. За ней — тишина.
На следующий день Ирина не пошла домой. Осталась у Зои, переночевала на её раскладушке. Разговаривать не хотелось — Зоя только молча поставила чайник и разложила одеяло.
Только через два дня Ирина решилась вернуться. Вечером, наспех перекусив в столовой поликлиники, она поднялась по лестнице — в подъезде пахло жареным и картошкой.
Квартира была пуста. Ни Егора, ни его матери. В прихожей — обрывки скотча, пара забытых стелек. Исчезли микроволновка и телевизор. Сушилка для обуви — тоже.
Ирина стояла в тишине и смотрела на всё это. Было не обидно, не страшно — просто противно. Мелочные, до копейки. Даже в прощании — на откуп.
— Мелочники, — только и выдохнула она.
Утром Ирина вызвала мастера. Через час в двери уже стоял новый замок.
— Чтобы ноги их здесь больше не было, — проговорила она про себя, глядя, как мужчина собирает инструменты.
Утро было тихим. Ирина стояла на балконе в махровом халате, в руках кружка с крепким чёрным кофе. Воздух был влажный, чуть пах плесенью и сыростью. Ирина прислушивалась к тишине. Не было ни голосов, ни шагов, ни шума телевизора. И в этом было спокойствие.
Она только отпила глоток, как на экране телефона появилось уведомление. Письмо от координатора конференции.
«Ирина Павловна, благодарим за работу! Мы готовы продлить контракт ещё на год. Условия прежние. Подтвердите участие — и начнём оформление.»
Она не улыбнулась, но задержала взгляд. Пальцы сжали кружку чуть крепче. Затем, медленно, как будто проверяя себя, кивнула. Нажала: «Согласна».
Квартира была странно светлой. Не пустой — свободной.
В кухонном шкафу — аккуратный порядок, только свои кружки, свои тарелки. На подоконнике — новая занавеска. Ирина включила плиту. Из морозилки — бульон. В кастрюле — мясо, картошка, лавровый лист. Суп.
Пока варилось, она включила музыку. Старую, плейлист с телефона, случайный порядок. Трек, под который они когда-то ездили на озеро. Она не выключила. Подпевать не стала, но в голосе звучал ритм. Она двигалась между плитой и столом без спешки.
Когда всё было готово, налила себе суп, села у окна. Запах был простой и насыщенный. Как в детстве.
Часы на стене тикали. День тек. Впервые — без тревоги.
На подоконнике стояла старая чашка. С отбитым краем. Когда-то Егор пил из неё чай. Она взяла её двумя пальцами, как чужую вещь, пошла в коридор и бросила в мусор.
Потом вернулась, смахнула крошку с подоконника, как бы невзначай.
И осталась стоять, глядя в окно.
Просто стояла. Просто смотрела. Вперёд.
Она больше не хотела никого тянуть. Ни объяснять, ни спасать. Лучше уж одной — но без забот, без чужого груза. А если и быть с кем-то, то только иначе. Только по-другому.
