Тула, июль 2021 года. Лето выдалось жарким, и воздух дрожал над асфальтом, пока Маша, 25-летняя копирайтер, ехала на дачу к друзьям. Ее рюкзак был набит книгами и пряжей — она обожала вязать, особенно под старые советские фильмы. На даче, среди грядок с кабачками и яблонь, она впервые встретила Артема, 27-летнего системного администратора с добрыми глазами и слегка неуклюжими манерами.
Сцена их знакомства могла бы стать сюжетом комедии. Артем, помогая хозяевам дачи, нес ведро с только что собранной малиной. Споткнувшись о корень, он опрокинул ягоды прямо на Машу, стоявшую у мангала. Ее белая футболка мгновенно покрылась алыми пятнами. Вместо криков Маша рассмеялась: «Теперь я официально ягодная королева!» Артем, краснея, начал извиняться, но Маша махнула рукой: «Зато повод поболтать».
Они проговорили до полуночи, сидя на веранде. Маша рассказывала о книгах Харуки Мураками, Артем делился историями о сбоях серверов и мечтах открыть свой IT-сервис. Их объединила любовь к совам — оба коллекционировали статуэтки этих птиц. Через полтора года, в декабре 2022-го, они сыграли свадьбу.
Свадьба была скромной, но теплой: кафе в центре Тулы, торт с фигурками сов, танцы под хиты 80-х и шампанское, льющееся рекой. Гости — только близкие друзья и родственники. Маша сияла в простом платье, а Артем, непривычный к костюмам, то и дело поправлял галстук. Они мечтали о будущем: Маша хотела написать роман, Артем — открыть бизнес. Оба грезили о путешествиях. Маша даже начала учить японский, вдохновленная культурой Страны восходящего солнца, а Артем мечтал о походе на Кавказ.
Но над их счастьем уже нависала тень. Мать Артема, Раиса Ивановна, женщина с характером, напоминающим бульдозер, считала, что невестка должна быть образцовой хозяйкой: борщи, дача, консервирование. Маша старалась угодить, но каждый визит свекрови заканчивался придирками: то картошка недожарена, то Машины вязаные салфетки «слишком вычурные».
Однажды, в субботу утром, Маша раскладывала книги на полке в их маленькой квартире. Артем заглянул в комнату, теребя край футболки. «Маш, ты сегодня , что будешь делать?» — спросил он, явно нервничая. «Да, я хотела с Ларисой в книжный, там презентация книги о японской культуре», — ответила Маша, улыбаясь. Артем замялся. «Тут такое дело… Мама с папой хотят приехать. Они уже в дороге».
Маша замерла, книга выпала из рук. «В дороге? Артем, ты мог бы предупредить!» — голос ее дрожал. «Они же родители, Маш. Мама соскучилась», — виновато ответил он. Маша вспомнила последний визит Раисы Ивановны: три часа перебирания банок с соленьями, а потом замечание, что «огурцы пересолены». «Я не останусь», — твердо сказала она, хватая сумку. «Куда ты?» — растерялся Артем. «К Ларисе. Разберись с родителями сам», — бросила Маша, хлопнув дверью.
По дороге она набрала подругу. «Ларис, я на грани. Опять свекровь едет, а я должна все бросить!» Лариса, энергичная менеджер турфирмы, ответила: «Бери такси, едем в кафе. Хватит терпеть эту дачную королеву».
Маша шагала по осенней Туле, вдыхая запах мокрых листьев. Город был уютным, с невысокими домами и фонарями, отражавшимися в лужах. Она говорила с Ларисой, едва сдерживая раздражение. «Он опять не предупредил! Раиса Ивановна едет, а я должна стоять у плиты и слушать, что мои салфетки — это «колхоз»!» Лариса расхохоталась: «Маш, ты святая. Едем в «Кофе и книги», там новый десерт с малиной. Забудешь про свою свекровь».
В кафе пахло свежесваренным кофе и теплыми круассанами. Маша, усевшись у окна, выложила все: как Раиса Ивановна критикует ее стряпню, как заставляет ездить на дачу копать картошку, как назвала ее вязаный плед «куцым». «Она считает, что копирайтер — это не работа. «Текстики для интернета строчить» — это ее слова!» — возмущалась Маша. Лариса покачала головой: «Маш, ты слишком мягкая. Пора показать зубы. Артем должен тебя защищать».
Маша вздохнула, глядя в чашку. Она любила Артема — его тихий юмор, умение починить любой гаджет, заботу, с которой он приносил ей чай, когда она засиживалась за ноутбуком. Но его неспособность спорить с матерью выводила из себя. «Я хочу писать роман, путешествовать, а не тратить выходные на дачные грядки», — призналась она. Лариса оживилась: «Тогда едем в Японию! Я найду тур, а ты уговори Артема».
Тем временем Артем метался по квартире. Холодильник был почти пуст — пара йогуртов и полбанки соленых огурцов. Он вспомнил, как Маша всегда спасала ситуацию, готовя что-то на скорую руку: пельмени с салатом или картошку с котлетами. В панике он открыл приложение доставки. «Шашлык, картошка по-деревенски, торт «Прага» — мама любит «Прагу», — бормотал он, оформляя заказ.
Маша и Лариса вошли в книжный магазин в центре Тулы. Зал был полон людей, пахло свежей бумагой и типографской краской. На сцене лектор рассказывал о японской культуре: чайные церемонии, хайку, сакуры. Маша делала заметки, чувствуя, как напряжение отпускает. Лариса толкнула ее локтем: «Смотри, какой парень на сцене! Может, познакомимся?» Маша рассмеялась: «Ларис, я замужем».
Они сели за столиком в кафе при магазине, заказав чай с облепихой. Маша призналась: «Я устала. Работа, дом, свекровь… » Лариса кивнула: «Ты заслуживаешь большего. Поехали в Японию! Я уже вижу тебя в кимоно под сакурой». Маша улыбнулась, но в груди защемило. Она любила Артема, но его зависимость от матери отравляла их жизнь.
Тем временем Артем пытался угодить родителям. Раиса Ивановна продолжала возмущаться: «Маша тебя не уважает! Ушла, бросила мужа! Где это видано?» Игорь Петрович ковырял шашлык, избегая взгляда жены. Артем набрал номер Маши, но она сбросила вызов. Он представил, как она смеется с Ларисой, и почувствовал укол вины. Почему он не предупредил ее? Почему всегда соглашается с матерью?
Лариса, заметив тоску в глазах подруги, предложила: «После лекции идем на выставку японской гравюры. Забудешь про свою свекровь». Маша кивнула, чувствуя, как внутри загорается искра. Впервые за долгое время она позволила себе просто быть собой — не женой, не невесткой, а просто Машей, которая мечтает о Токио и пишет заметки для будущего романа.
Квартира в Туле пропиталась запахом шашлыка и напряжением, которое, казалось, можно было пощупать. Артём стоял у кухонного стола, нервно вытирая руки полотенцем, пока его родители устраивались в гостиной.
Раиса Ивановна, его мать, была словно ураган в человеческом обличье: её острый взгляд обшаривал каждый угол, не упуская ни пылинки. В строгом синем пальто, с туго затянутыми в пучок волосами, она сжимала сумку, набитую банками с домашним вареньем, будто несла стратегический запас. Игорь Петрович, отец Артёма, молча повесил куртку, его сутулые плечи выдавали привычную покорность. Пластиковые контейнеры с доставкой — шашлык, картошка по-деревенски и слегка помятый торт «Прага» — нелепо смотрелись на обеденном столе, контрастируя с ожидаемым Раисой Ивановной домашним пиршеством.
— Это что, ужин? — голос Раисы Ивановны резанул воздух, как нож. Она махнула рукой на контейнеры, губы сжались в тонкую линию. — Пластиковые коробки? Где Маша? Где нормальная еда? Или твоя жена теперь считает себя выше нас?
Артём почувствовал, как лицо заливает жар. — Она с подругой, мам. У неё были планы, — пробормотал он, отводя взгляд. Он ощущал её разочарование — знакомое давление, которое сопровождало его с детства. Раиса Ивановна всегда была центром их семьи, её железная воля диктовала всё: от планов на праздники до того, как правильно чистить картошку. Артём привык кивать и соглашаться, даже если это означало подавлять свои желания. Но сейчас, когда отсутствие Маши повисло в комнате, словно обвинение, он почувствовал укол тревоги. Не ошибся ли он, не предупредив её о приезде родителей?
— С подругой? — голос Раисы Ивановны взлетел, она упёрла руки в бёдра. — В день, когда мы приехали? Какая жена бросает мужа одного? Я же говорила, Артём, она тебе не пара! Нормальная жена бы уже борщ сварила, стол накрыла, дом вычистила. А это… позор!
Игорь Петрович кашлянул, ковыряя кусок шашлыка. — Рая, может, поедим? Мальчик старался, — тихо сказал он, но его голос утонул в тираде жены. Раиса Ивановна сверкнула на него глазами: — Не начинай, Игорь! Ты вечно его защищаешь. Это не про еду — это про уважение! Маша не уважает нашу семью, а Артём ей потакает!
Желудок Артёма сжался. Он вспомнил Машу — как она, наверное, сейчас смеётся с Ларисой в книжном, её глаза сияют, пока она слушает лекцию о японской культуре. Он видел, как она показывала ему тетрадь с корявыми иероглифами, её голос дрожал от восторга, когда она учила фразы: «Конничива», «Aригато». Почему он не защитил её планы? Почему позволил звонку матери всё перечеркнуть?
— Позвони ей, — скомандовала Раиса Ивановна, указывая на телефон на столе. — Пусть сейчас же возвращается и делает, что положено жене. Это недопустимо!
Артём замер, пальцы застыли над телефоном. Он набрал номер Маши, сердце екнуло, когда после трёх гудков включился автоответчик. — Она не берёт, — сказал он, голос был едва слышен.
— Не берёт? — Раиса Ивановна побагровела, её голос сорвался на крик. — Она тебя игнорирует? Нас игнорирует? Артём, какой ты мужчина, если позволяешь жене так себя вести? Звони ещё раз!
Игорь Петрович поёрзал на стуле, ткнув вилкой в картошку. — Рая, успокойся. Они молодые, разберутся, — пробормотал он, но Раиса Ивановна оборвала его: — Молчи, Игорь! Артём, ты мужчина или кто? Управляй своей женой!
Внутри Артёма что-то закипело. Он вспомнил, как Маша терпеливо сносила придирки матери, как улыбалась, когда Раиса Ивановна назвала её вязаный плед «куцым». Он подумал о том, как редко Маша позволяла себе отдых, как её мечты о Японии оставались лишь в тетрадке. — Мам, хватит, — тихо, но твёрдо сказал он.
Раиса Ивановна замерла, будто наткнулась на стену. — Что ты сказал? — прошипела она, её глаза сузились.
— Я сказал, хватит. Маша имеет право на свои планы, — повторил Артём, сам удивляясь своей смелости. Его голос дрожал, но он не отвёл взгляд.
Раиса Ивановна побледнела, её пальцы сжали сумку. — Так вот как? — она резко повернулась к мужу. — Игорь, уходим! Пусть твой сын живёт с этой… лентяйкой! — Она схватила пальто и направилась к двери. Игорь Петрович, бросив на сына усталый взгляд, молча последовал за ней. Дверь хлопнула, оставив Артёма в звенящей тишине среди коробок с едой и разбросанных вещей.
Он медленно опустился на стул, глядя на торт «Прага», который так и не открыли. В груди смешались облегчение и вина. Впервые он сказал матери «нет», но что это значило для их семьи? И как теперь объясниться с Машей?
Артём сидел в гостиной, глядя на связанный Машей плед, небрежно брошенный на диван. Его мягкие голубые нити казались единственным тёплым пятном в комнате, где ещё витало эхо криков Раисы Ивановны. Он вспомнил, как Маша сидела по вечерам с пряжей, напевая мелодии из «Иронии судьбы», её пальцы ловко орудовали спицами. Почему он не замечал раньше, как много она делает для него? Почему не защитил её от материнских нападок?
Он снова набрал её номер, но Маша не ответила. Она была на выставке японских гравюр, любуясь тонкими линиями укиё-э, где самураи и гейши оживали на бумаге. Артём представил её там — с сияющими глазами, с тетрадкой, куда она записывает идеи для своего романа. Он почувствовал укол стыда. Она заслуживала этого вечера, а он испортил его, поддавшись привычке угодить матери.
Квартира казалась пустой без Маши. Артём прошёлся по комнатам, замечая её следы повсюду: книги по японской культуре на полке, пара статуэток сов на подоконнике, её ноутбук с открытым файлом, где она писала первые строки романа. Он остановился у окна, глядя на тульские фонари, мерцающие в осенней мгле. Что он скажет, когда она вернётся? Как объяснить, что позволил матери зайти так далеко?
Маша вернулась около десяти вечера, её щёки порозовели от прохладного воздуха, а глаза блестели от впечатлений. Она сбросила пальто, повесила его на вешалку и посмотрела на Артёма, всё ещё сидящего за столом с нетронутым шашлыком. — Ну, как твой вечер? — спросила она, её голос был лёгким, но с лёгкой насмешкой.
Артём вздохнул, теребя край скатерти. — Мама обиделась. Сказала, что не приедет, пока ты не извинишься.
Маша подняла брови, садясь напротив. — За что? За то, что я не бросила всё ради её банок с вареньем? — Она скрестила руки, её взгляд стал серьёзнее. — Артём, ты сам решил пригласить их, не спросив меня. Я планировала свой день, а ты всё перечеркнул.
Он опустил голову, чувствуя, как слова Маши бьют в цель. — Я не прав. Надо было предупредить, — тихо сказал он. Впервые он не пытался оправдаться или переложить вину на обстоятельства. Маша смотрела на него внимательно, её гнев смягчился, но не исчез. — Артём, я твоя жена. А твоя мама ведёт себя так, будто я прислуга. Я устала от её придирок, от её «Маша, это не так, Маша, то не эдак».
Артём кивнул, его пальцы нервно теребили вилку. — Ты права, — сказал он, и в его голосе была искренность, которой Маша не слышала раньше. Она почувствовала, как внутри что-то оттаяло. Может, он наконец-то начинает понимать? Она вспомнила, как Лариса в книжном сказала: «Если он не встанет за тебя, Маш, то зачем тебе такой муж?» Но сейчас, глядя на его виноватое лицо, она подумала, что, возможно, ещё есть шанс.
— Я не хочу ссориться, — тихо сказала она. — Но я не могу жить так, будто должна угождать твоей маме. Это наша жизнь, Артём.
Он поднял глаза, и в них мелькнуло что-то новое — решимость. — Я знаю. Я разберусь, — сказал он, и Маша почувствовала, что он говорит это не просто так. Они сидели молча, но тишина была не тяжёлой, а какой-то очищающей. Впервые за вечер Маша подумала, что, возможно, они смогут найти общий язык.
Раиса Ивановна сидела в своей квартире на окраине Тулы, окружённая банками с вареньем и соленьями, которые она гордо называла «дачным золотом». Её пальцы нервно теребили край скатерти, а взгляд то и дело падал на телефон. Она ждала звонка от Артёма, но его всё не было. Целую неделю она звонила родственникам, делясь историей о «неблагодарной невестке», которая «бросила мужа ради каких-то книжек». Тётя Люба из Калуги сочувственно вздыхала, а двоюродная сестра Света качала головой: «Вот молодёжь пошла!» Но в душе Раиса Ивановна чувствовала пустоту. Почему сын не звонит? Неужели он выбрал эту… Машу?
На восьмой день она не выдержала. Пальцы дрожали, когда она набирала номер Артёма. — Ты что, совсем забыл про мать? — выпалила она, едва услышав его «алло». Её голос дрожал от обиды и гнева. — Я жду извинений уже неделю!
Артём, сидя на кухне рядом с Машей, которая листала учебник японского, ответил спокойно: — Мам, мне не за что извиняться. Я люблю Машу. Если ты не можешь её уважать, нам будет сложно видеться.
Раиса Ивановна ахнула, будто её облили ледяной водой. — Я жизнь тебе отдала! — крикнула она, её голос сорвался. — А ты… ты выбираешь эту девку, которая даже борщ сварить не может?
Артём глубоко вдохнул, чувствуя, как внутри поднимается твёрдость. — Я выбираю свою семью, мам. Маша — моя жена. Если ты хочешь быть частью нашей жизни, тебе нужно принять её. Без оскорблений и упрёков.
На другом конце провода повисла тишина. Раиса Ивановна сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев. Она хотела кричать, но слова застряли в горле. Впервые сын говорил с ней так — без страха, без попыток угодить. — Ты… ты как смеешь так со мной говорить? — выдавила она наконец.
— Я просто хочу жить своей жизнью, — ответил Артём, его голос был ровным, но твёрдым. — Если ты готова уважать Машу, мы будем рады вас видеть.
Раиса Ивановна бросила трубку, её щёки горели от ярости. Она повернулась к Игорю Петровичу, который молча читал газету. — Слышал? Твой сын променял меня на эту… лентяйку! — Игорь Петрович только вздохнул, пробормотав: — Дай им время, Рая.
Тем временем в квартире Артёма и Маши жизнь начала налаживаться. Маша записалась на курсы японского, её тетрадь пестрела новыми иероглифами. Артём начал читать книги по открытию бизнеса, мечтая о своём IT-сервисе. По вечерам они ужинали на кухне, вспоминая. — Помнишь, как твоя мама назвала мой плед «куцым»? — хихикала Маша, нарезая салат. Артём улыбался: — А как она пыталась научить тебя солить огурцы?
Маша посмотрела на него, её глаза потеплели. — Спасибо, что заступился, — тихо сказала она. Артём взял её руку. — Я должен был сделать это раньше.
Раиса Ивановна, сидя у себя дома, впервые задумалась: не перегнула ли она палку? Но гордость не позволяла признать ошибку. Она решила ждать, уверенная, что сын одумается. Но дни шли, а звонка не было.
Прошёл месяц. Отношения с Раисой Ивановной оставались холодными, как тульская зима. На семейных праздниках — дне рождения тёти Любы и Новом годе — она демонстративно отворачивалась, когда Маша пыталась заговорить. Игорь Петрович, наоборот, стал мягче. Однажды, на кухне, пока Раиса Ивановна спорила с родственниками, он шепнул Маше: — Плед твой красивый, не слушай её. — Маша улыбнулась, чувствуя неожиданное тепло.
Артём и Маша тем временем строили свою жизнь. Маша писала первые главы своего романа, вдохновлённого японскими легендами, а Артём записался на онлайн-курсы по предпринимательству. Они мечтали о поездке в Японию — Маша представляла, как будет гулять под сакурой, а Артём шутил, что хочет попробовать настоящий рамен. Их квартира наполнилась новыми статуэтками сов, которые они находили на блошиных рынках Тулы, и книгами о путешествиях.
Однажды вечером Артём пришёл с работы раньше обычного. Маша сидела за столом, обложенная учебниками японского, её волосы были собраны в небрежный пучок. — Закрой глаза, — сказал Артём, хитро улыбаясь. Маша прищурилась: — Что ты задумал? — Он положил перед ней конверт. — Открывай.
Маша вскрыла конверт и ахнула: два билета в Токио, на апрель, когда цветёт сакура. На обороте билетов была записка: «Спасибо, что ты моя. Люблю». Маша почувствовала, как по щекам побежали слёзы, и бросилась обнимать мужа. — Артём, это… это невероятно! — шептала она, прижимаясь к нему. Он обнял её крепче, чувствуя, как последние месяцы напряжения растворяются в этом моменте.
Раиса Ивановна так и не позвонила с извинениями. Она продолжала рассказывать родственникам, как Маша «увела» её сына, но её голос звучал всё менее уверенно. Артём больше не чувствовал вины. Он понял, что выбрал свою семью — не ту, в которой родился, а ту, которую создал сам.
По вечерам они с Машей ужинали на кухне, воспоминая о Раисе Ивановне и её «дачном золоте». — Может, она когда-нибудь смирится? — спросила Маша, намазывая масло на хлеб. Артём пожал плечами: — Если захочет, мы будем рады. Но теперь это её выбор.
Квартира наполнялась их мечтами: фотографии Токио на холодильнике, японский словарь на столе, планы на будущее. Впервые за долгое время они чувствовали себя свободными — от давления, от ожиданий, от необходимости доказывать что-то кому-то. Маша прижалась к Артёму, глядя на билеты, и подумала, что, возможно, это и есть настоящее счастье.
