Рот закрой, нахалка, отдашь свою премию на юбилей моей сестры и точка — прошипела наглая свекровь

— Хватит тут корчить из себя принцессу! — рявкнула Анфиса Юрьевна, размахивая руками. — Отдавай свою премию на юбилей Фаи и не рассуждай!

Милана замерла у порога своей же квартиры, ключи всё ещё в руке. Она только что вернулась с работы, где сегодня торжественно вручили премию за лучший проект квартала. Пятнадцать тысяч рублей — деньги, которые она уже мысленно потратила на новую стиральную машину. Старая совсем развалилась, и стирать приходилось руками.

— Что вы сказали? — голос у Миланы был тихий, но в нём слышалось что-то опасное.

Свекровь стояла посреди гостиной, как генерал на поле боя. Седые волосы торчат, тёмные глаза горят праведным гневом. Руки на бёдрах — поза, которую Милана знала наизусть. Так Анфиса Юрьевна выглядела перед каждым своим «приказом».

— Я сказала то, что сказала. Фаюшке исполняется семьдесят пять. Юбилей! А денег на достойное празднование нет. — Свекровь сделала театральную паузу. — Вот ты и поделишься. Что тебе стоит?

Милана медленно сняла туфли, аккуратно поставила их на полку. Каждое движение было выверенным, словно она готовилась к бою. В животе всё сжалось в тугой комок.

— Анфиса Юрьевна, это моя премия. Я работала на неё три месяца, переделывала проект семь раз…

— Ах, работала! — свекровь всплеснула руками. — А кто тебе борщ варит? Кто рубашки Игнату гладит? Кто дом в порядке держит?

— Я сама себе борщ варю, — устало ответила Милана. — И рубашки Игнат сам гладит уже два года, как помните.

Анфиса Юрьевна поджала губы. Этот факт её явно раздражал. Когда сын перестал принимать её «материнскую заботу», она потеряла важный рычаг влияния.

— Не умничай! Семья — это святое. Фая — моя единственная сестра. Она всю жизнь работала санитаркой, копейки получала. Заслужила красивый праздник.

В этот момент дверь хлопнула, и в прихожей послышались тяжёлые шаги. Игнат вернулся с работы.

— Что здесь происходит? — он появился в дверном проёме, галстук расстёгнут, лицо усталое.

— Твоя мать требует мою премию отдать тёте Фае на юбилей, — сказала Милана, не отводя взгляда от свекрови.

Игнат покосился на мать, потом на жену. Его лицо приобрело то самое выражение, которое Милана научилась читать как «только бы не связываться».

— Мам, может, не стоит…

— Не стоит?! — Анфиса Юрьевна повернулась к сыну. — Твоя тётя Фая тебя на руках носила, когда ты маленький был! Она тебе первые ботинки купила на свою зарплату!

Милана видела, как Игнат мысленно сдаётся. Она знала этот процесс по годам совместной жизни: сначала слабая попытка сопротивления, потом капитуляция перед материнским напором.

— Милаша, может, действительно… — начал он.

— Нет, — твёрдо сказала Милана. — Я премию не отдам.

Воздух в комнате сгустился. Анфиса Юрьевна медленно выпрямилась, словно кобра, готовящаяся к броску.

— Повтори-ка.

— Я сказала — не отдам. Это мои деньги. Я их заработала.

— Заработала! — свекровь рассмеялась, но смех был колючий, злой. — А на чьи деньги ты жила первые два года после свадьбы, когда работу найти не могла? Кто тебя кормил, поил, одевал?

— Игнат, — тихо ответила Милана. — Мой муж.

— Мой сын! На мои деньги, которые я ему передала! — Анфиса Юрьевна ткнула пальцем себе в грудь. — Значит, ты мне должна!

Милана почувствовала, как в висках забилось. Старая песня. Вечная тема их конфликтов. Долг. Благодарность. Вечная зависимость.

— Анфиса Юрьевна, те деньги давно отработаны. Я три года подряд на праздники подарки всей вашей родне дарила. Я ваши банкеты оплачивала, когда дядя Витя из Тулы приезжал…

— Это всё мелочи! — отмахнулась свекровь. — А тут юбилей! Семьдесят пять лет! Я уже всё спланировала: ресторан «Максим» заказала, на сорок человек. Меню составила — салат «Цезарь», жульен в горшочках, утка с яблоками, торт «Наполеон» трёхъярусный…

От одного перечисления у Миланы в горле пересохло. Она представила себе эту сумму и похолодела.

— Сколько это всё стоит?

— Двадцать восемь тысяч, — гордо ответила Анфиса Юрьевна. — Но у меня есть только тринадцать. Вот твоя премия и закроет дырку!

— Вы с ума сошли! — взорвалась Милана. — Я не банкомат! У меня свои планы на эти деньги!

— Какие планы? — презрительно фыркнула свекровь. — Очередную тряпку купить? Или косметику дорогую?

— Стиральную машину! — крикнула Милана. — Нормальную стиральную машину, чтобы не стирать руками в тазу!

Анфиса Юрьевна замолчала на секунду, но потом лицо её исказилось усмешкой.

— Подумаешь, стиральная машина. Мы всю жизнь руками стирали и ничего. Избаловались вы, молодые.

— Игнат! — Милана повернулась к мужу. — Скажи что-нибудь! Я же твоя жена! Или тётя Фая тебе дороже?

Игнат стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его лоб покрылся мелкими капельками пота.

— Милаша, ну что ты… Может, действительно поможем? Тётя Фая — она же… она же семья…

— А я что, не семья? — голос у Миланы сорвался. — Я твоя жена! Пять лет замужем! Или я для тебя до сих пор чужая?

— Конечно, чужая! — ядовито вставила Анфиса Юрьевна. — Кровь не наша, корни не наши. Мы Игнаше другую жену выбирали, с местными корнями, из приличной семьи. А он на тебя позарился, на пустышку!

Милана почувствовала, как что-то внутри неё обрывается. Пять лет терпения, пять лет попыток угодить, пять лет надежды, что когда-нибудь эта женщина примет её как родную.

— Всё, — сказала она тихо. — Я больше не буду этого слушать.

Она развернулась и направилась к выходу.

— Куда ты идёшь? — крикнула свекровь.

— К подруге. Переночую там.

— Милана, постой! — Игнат сделал шаг вперед, но мать схватила его за рукав.

— Пусть идёт! — прошипела она. — Пусть идёт и думает! А завтра вернётся с деньгами!

Дверь хлопнула.

Милана спустилась во двор, села на скамейку под окнами и заплакала. Не от обиды — от бессилия. Игнат так и не встал на её сторону. Как всегда.

А наверху, в квартире, Анфиса Юрьевна уже планировала следующий ход. Она знала, где Милана прячет деньги…

Три дня спустя

Юбилей тёти Фаи прошёл с размахом. Ресторан «Максим» гудел от голосов и смеха. На столах красовались хрустальные вазы с фруктами, дымился ароматный жульен в керамических горшочках, а золотистая утка с яблоками источала такой запах, что даже официанты облизывались.

— Фаюшка, дорогая! — Анфиса Юрьевна обняла именинницу, сияя от довольства. — Как тебе наш сюрприз?

Тётя Фая — маленькая, сухонькая старушка с добрыми глазами — растерянно оглядывала роскошное торжество.

— Анфиса, дорогая… Это же сколько денег стоит? Откуда у тебя такие средства?

— Это семейное дело, — загадочно улыбнулась Анфиса Юрьевна. — Главное, что ты довольна.

За столом сидели все: дальние родственники, соседи, старые коллеги тёти Фаи. Игнат молчал, тыкая вилкой в салат «Цезарь». Милана не пришла. Третий день она не ночевала дома.

— А где же Миланочка? — спросила тётя Фая. — Она такая милая девочка, всегда меня навещает…

— Заболела, — отрезала Анфиса Юрьевна. — Простудилась.

Но радость от удачно проведённого праздника длилась недолго. На следующий день раздался звонок в дверь. Анфиса Юрьевна открыла и увидела незнакомого мужчину в строгом костюме.

— Анфиса Юрьевна Комарова?

— Да, а вы кто?

— Следователь Петров. Можно пройти?

У Анфисы Юрьевны ёкнуло сердце, но она попыталась сохранить спокойствие.

— А в чём дело?

— В отношении вас подано заявление о краже. Пятнадцать тысяч рублей.

Следователь прошёл в квартиру, огляделся.

— Где вы были позавчера с утра до вечера?

— Дома была, — пробормотала Анфиса Юрьевна. — То есть… готовилась к юбилею сестры.

— Ключи от квартиры невестки у вас есть?

— Какие ключи? — но голос выдал её.

— Анфиса Юрьевна, не усложняйте ситуацию. Есть свидетели, которые видели вас возле дома, где живёт Милана Сергеевна. Вас видела консьержка.

В этот момент дверь в квартиру зашел Игнат.

— Мама, что здесь происходит? — Игнат появился в дверном проёме и замер, увидев мужчину.

— Вы сын? — следователь повернулся к нему. — Игнат Комаров?

— Да…

— Вы знаете о том, что ваша мать взяла деньги у жены без её согласия?

Игнат побледнел.

— Какие деньги?

— Мама, — тихо проговорил он, — скажи, что это неправда.

Анфиса Юрьевна опустилась на диван. Вся её надменность испарилась.

— Я хотела как лучше… Для семьи… Фая заслужила красивый праздник…

— Господи, — прошептал Игнат. — Мама, ты украла у моей жены деньги?

— Я не украла! — вспыхнула Анфиса Юрьевна. — Я взяла то, что по праву принадлежит семье! Мы её столько лет содержали, кормили…

— Замолчите, — строго сказал следователь. — Где сейчас эти деньги?

— Потрачены, — едва слышно ответила она. — На юбилей.

В комнате повисла тишина. Игнат сел рядом с матерью, закрыл лицо руками.

— Мама… как ты могла?

— Я думала, она поймёт, — всхлипнула Анфиса Юрьевна. — Подумаешь, премия. Она ещё заработает. А у Фаи юбилей один раз в жизни…

— Анфиса Юрьевна, — сказал следователь, — вам придётся пройти с нами для дачи показаний. А деньги нужно будет вернуть.

— Какие деньги? — истерично закричала она. — Я же сказала — всё потрачено! На ресторан, на торт, на цветы!

— Значит, будете возмещать ущерб, — спокойно ответил следователь.

Игнат поднял голову.

— Я верну. Все пятнадцать тысяч. Только… только не сажайте её.

— Это будет решать суд, — следователь закрыл блокнот. — Но факт возмещения ущерба, конечно, будет учтён.

Когда следователь ушёл, Игнат долго молчал. Потом встал и пошёл к выходу.

— Ты куда? — окликнула его мать.

— К жене. Просить прощения.

— Игнат! — Анфиса Юрьевна поднялась. — Сын, ты же не бросишь меня? Я же всё для семьи делала!

Он остановился у порога, не оборачиваясь.

— Мама, я тебя очень люблю. Но то, что ты сделала… это непростительно.

— Но она же простит! — отчаянно крикнула Анфиса Юрьевна. — Милана добрая, она поймёт!

— Не знаю, — тихо сказал Игнат. — Честно не знаю.

Дверь закрылась. Анфиса Юрьевна осталась одна в квартире, которая вчера ещё казалась ей крепостью, а сегодня стала тюрьмой.

А через час раздался ещё один звонок. На пороге стояла тётя Фая с большой сумкой.

— Анфиса, дорогая, — сказала она грустно, — я всё узнала. Соседи рассказали.

— Фая… что ты…

— Я продала свои золотые серьги, — старушка достала из сумки конверт. — Тут как раз пятнадцать тысяч. Верни девочке деньги.

— Но юбилей… твой праздник…

— Какой праздник, Анфиса? — в голосе тёти Фаи прозвучала такая печаль, что Анфиса Юрьевна вздрогнула. — Праздник, купленный краденными деньгами? Я всю жизнь честно работала. Думаешь, я могу быть счастлива от такого подарка?

Она положила конверт на стол.

— Верни девочке деньги и попроси прощения. Пока не поздно.

— Но я же хотела…

— Я знаю, чего ты хотела, — тётя Фая покачала головой. — Ты хотела показать всем, какая ты заботливая сестра. Но добрые дела не делаются за чужой счёт, Анфиса.

Старушка развернулась и пошла к выходу.

— Фая, подожди!

— Что, дорогая?

— Прости меня, — прошептала Анфиса Юрьевна.

— Не у меня проси прощения, — грустно ответила тётя Фая. — У Миланы. Если она тебя ещё простит.

И снова дверь закрылась. Анфиса Юрьевна взяла конверт дрожащими руками. Неужели всё можно исправить? Неужели ещё не поздно?

На следующий день

Милана сидела в кафе напротив своего дома и мешала остывающий кофе. Подруга Оксана молча наблюдала за ней.

— Ты так и будешь здесь сидеть? — наконец спросила она.

— Не знаю, — честно ответила Милана. — Домой возвращаться не хочется. А жить у тебя вечно не могу.

— Игнат звонил уже десять раз за утро.

— Знаю. Телефон отключила.

— Милаш, может, стоит выслушать?

— Что выслушать? — Милана подняла голову. — Очередные оправдания? Объяснения, как мама права, а я эгоистка?

— Но он же…

— Он опять встал на её сторону, Окс. Как всегда. Пять лет одно и то же.

Оксана хотела что-то сказать, но в этот момент к их столику подошёл незнакомый мужчина в строгом костюме.

— Милана Сергеевна Комарова?

— Да, — настороженно ответила Милана.

— Следователь Петров. Можно присесть?

— Что случилось?

— Ваше заявление о краже мы рассмотрели. Подозреваемая призналась. Деньги готова вернуть.

Милана побледнела.

— Призналась?

— Да. Анфиса Юрьевна подтвердила, что взяла деньги из вашей квартиры без разрешения. Правда, она настаивает, что это было «во благо семьи».

— Боже мой, — прошептала Милана. — Значит, она действительно…

— Вы сомневались?

— Я… я надеялась, что ошибаюсь.

Следователь кивнул с пониманием.

— Семейные дела — они всегда сложные. Но закон есть закон. Впрочем, ущерб возмещается полностью. Ваша свекровь может отделаться условным сроком.

Когда следователь ушёл, Милана долго молчала.

— Теперь что? — спросила Оксана.

— Не знаю. Честно не знаю.

В этот момент телефон задрожал. Смс от неизвестного номера: «Милана, это тётя Фая. Можно встретиться? Это важно.»

Милана показала сообщение подруге.

— Иди, — сказала Оксана. — Тётя Фая — она другая. Не такая, как свекровь.

Через час

Тётя Фая сидела на скамейке в сквере, маленькая и хрупкая. Увидев Милану, она поднялась и неловко обняла её.

— Милаша, дорогая… Прости меня.

— Тётя Фая, при чём тут вы?

— При том, что этот проклятый юбилей устроили на твои деньги. — Старушка достала платок, вытерла глаза. — Я не знала, честное слово. Анфиса сказала, что деньги семейные.

— Но вы же не виноваты…

— Виновата! — воскликнула тётя Фая. — Я же видела, что праздник слишком дорогой для Анфисы. Должна была спросить, откуда деньги. Но поверила…

Милана села рядом с ней на скамейку.

— Тётя Фая, не расстраивайтесь. Вы тут ни при чём.

— Милаша, я всю жизнь работала санитаркой. Копеечную зарплату получала. Но никогда — слышишь, никогда! — не брала чужого. Даже когда голодала.

— Я знаю. Игнат рассказывал, какая вы честная.

— А теперь получается, что мой праздник… — тётя Фая всхлипнула. — На краденные деньги.

— Но вы же не знали!

— Знала или не знала — какая разница? Результат один.

Старушка достала из сумки конверт.

— Это твоя премия. Я продала золотые серьги, которые мне мама оставила. Единственное, что у меня ценное было.

— Тётя Фая, зачем? — Милана была потрясена. — Это же ваша фамильная реликвия!

— Какая реликвия? — грустно улыбнулась старушка. — Мне семьдесят пять лет. Кому я эти серьги оставлю? Детей нет, племянников, кроме Игната, тоже.

— Но все равно…

— Милаша, я не могу спать спокойно, зная, что мой праздник оплачен твоими слезами. Возьми деньги.

Милана взяла конверт, но не открыла его.

— Тётя Фая, а вы… вы простите Анфису Юрьевну?

— Прощу. Она моя сестра, единственная родня. Но понимаю я её? Нет, не понимаю. — Старушка покачала головой. — Всю жизнь она так. Хочет добра, а получается зло.

— Что вы имеете в виду?

— Да всё, милая. Когда Игнат женился, она хотела «как лучше для сына». Выбрала ему другую невесту — дочку своей подруги. Хорошая девочка, но Игнат её не любил. Устроила скандал, что он на тебе женился.

— Я знаю про это.

— А знаешь ли ты, что она к твоим родителям ездила? Перед свадьбой?

— Как ездила? — Милана опешила.

— Уговаривала их отговорить тебя от свадьбы. Говорила, что Игнат не серьёзный, что бросит тебя с детьми.

— Этого не может быть…

— Может, дорогая. Может. Я сама её отговаривала. Говорила — не лезь, дети сами разберутся. Но она… она же всегда знает, как лучше.

Милана сидела, не в силах поверить услышанному.

— И что мои родители?

— Они ничего тебе не сказали. Решили, что это твоё дело. Мудрые люди твои родители.

— Господи… — Милана закрыла лицо руками.

— Милаша, я тебе не для того это рассказываю, чтобы ты ещё больше на Анфису обиделась. Я хочу, чтобы ты поняла — она не злая. Она просто… не умеет любить правильно.

— А как это — любить правильно?

— Принимать близких такими, как они есть. Не пытаться их переделать под себя. Не решать за них, что им нужно.

Тётя Фая встала.

— Мне пора. Подумай над моими словами. И… если решишь простить — прости не только её. Прости и Игната. Мужчины, они как дети иногда. Между матерью и женой мечутся, никого не хотят обижать.

— Тётя Фая, подождите!

— Что, дорогая?

— А вы бы… на моём месте… простили?

Старушка задумалась.

— Знаешь, что я тебе скажу? Прощение — это не для того, кто виноват. Это для того, кто прощает. Чтобы не носить в сердце злость. Она тяжёлая, эта злость. Душу разъедает.

— Но ведь должна же быть какая-то справедливость…

— Справедливость, милая, не в том, чтобы отомстить. Справедливость в том, чтобы поставить человека перед выбором: измениться или остаться в одиночестве.

С этими словами тётя Фая ушла, а Милана осталась сидеть на скамейке с конвертом в руках и мыслями в голове.

Вечером она всё-таки включила телефон. Тридцать два пропущенных вызова от Игната. И одно сообщение от Анфисы Юрьевны: «Милана, прости меня. Я поняла, что была неправа.»

Милана долго смотрела на это сообщение. Потом набрала номер мужа.

— Игнат? Это я. Нам нужно поговорить.

Через час

Игнат сидел в том же кафе, где утром была Милана. Руки дрожали, когда он увидел жену в дверях. Она выглядела усталой, но решительной.

— Милаша… — он встал, но она жестом остановила его.

— Сядь. Послушай меня.

Они сели друг напротив друга. Между ними лежал конверт с деньгами.

— Я знаю, что мама вернула деньги, — начал Игнат.

— Не мама. Тётя Фая. Она продала свои серьги.

— Что? — Игнат побледнел. — Мамины серьги? Бабушкины?

— Да. Потому что не может жить с мыслью, что её праздник оплачен чужими слезами.

Игнат закрыл глаза.

— Господи… До чего мы дошли.

— Игнат, — голос Миланы был спокойным, но твёрдым. — Я принесла документы на развод.

— Что?! — он дёрнулся, как от удара. — Милаша, нет! Мы же можем всё исправить!

— Можем. Но не мы. Ты.

— Я не понимаю…

— Игнат, я устала быть третьим лишним в собственной семье. Пять лет я пытаюсь доказать твоей матери, что я достойна быть твоей женой. Пять лет ты мечешься между нами, никого не хочешь обижать. Но в итоге обижаешь меня.

— Но я тебя люблю!

— Знаю. И я тебя люблю. Но любви недостаточно, когда один из нас не готов сделать выбор.

Игнат схватил её руку.

— Милаша, я выбираю тебя! Я готов съехать от мамы, снять квартиру…

— Игнат, твоя мама подала заявление в полицию.

— Что? — он опешил.

— Сегодня утром. Заявление о том, что я её обокрала и оклеветала. Она утверждает, что никаких денег не брала, а я всё подстроила, чтобы её опорочить.

— Этого не может быть… Она же призналась!

— Может, — грустно сказала Милана. — Твоя мама не может пережить, что оказалась неправа. Поэтому решила, что лучше всё отрицать.

— Но следователь…

— Следователь сказал, что без веских доказательств дело закроют. Получается, что её слово против моего.

Игнат сидел, потрясённый.

— Милаша, но тётя Фая… она же свидетель…

— Тётя Фая не была свидетелем кражи. Она только знает, что деньги потратили на юбилей.

— Тогда я… я скажу правду!

— Ты не был свидетелем кражи. Ты можешь только подтвердить, что мама говорила тебе о деньгах.

— И что теперь?

— Теперь я ухожу. Насовсем.

— Милаша, нет! — Игнат схватил её за руку. — Дай мне шанс! Я поговорю с мамой, заставлю её отозвать заявление!

— Игнат, — Милана освободила руку, — посмотри на себя. Ты опять говоришь «заставлю». Ты не можешь заставить взрослого человека быть честным. Люди сами выбирают, какими им быть.

— Но…

— Нет, Игнат. Я не буду больше жить в доме, где меня считают воровкой. Я не буду больше оправдываться перед твоей матерью.

Она встала.

— Подожди! — Игнат вскочил. — А что, если я сам подам заявление на маму? За кражу?

Милана остановилась.

— Ты готов подать на собственную мать в полицию?

— Если это единственный способ доказать, что я на твоей стороне — да!

— Игнат, но тогда её посадят. Условно, но всё равно…

— Пусть! Она сама выбрала этот путь!

Милана посмотрела на него долгим взглядом.

— Знаешь что, Игнат? Не надо.

— Как не надо?

— Не подавай заявление на мать. Не выбирай между нами.

— Но тогда…

— Тогда я ухожу. И это будет правильно.

— Правильно?! — Игнат был в отчаянии. — Как это правильно?

— Потому что я не хочу, чтобы мужчина выбирал меня из-за чувства долга. Я хочу, чтобы он выбирал меня из любви. А любовь, Игнат, не требует жертв от близких.

Она направилась к выходу.

— Милаша! — крикнул он. — А если я сам приму решение? Если я сам уйду от мамы?

— Тогда найдёшь меня и скажешь об этом. Но не ради меня. Ради себя.

Два месяца спустя

Милана сидела в своей новой квартире и разбирала коробки с вещами. Маленькая однушка на окраине города, но зато своя. Тихая, уютная, без скандалов и упрёков.

Телефон молчал. Игнат не звонил уже месяц.

В дверь позвонили. Милана посмотрела в глазок и замерла. На пороге стояла Анфиса Юрьевна.

— Что вам нужно? — спросила Милана, не открывая дверь.

— Поговорить.

— Мне нечего вам сказать.

— А мне есть.

Милана колебалась, потом всё-таки открыла дверь. Анфиса Юрьевна выглядела… странно. Постаревшей, осунувшейся.

— Проходите.

Они сели в маленькой гостиной. Анфиса Юрьевна оглядела убогую обстановку.

— Вот до чего ты дошла, — сказала она.

— До чего я дошла? — Милана усмехнулась. — Это я дошла?

— Ты разрушила семью.

— Я разрушила семью? — Милана встала. — Анфиса Юрьевна, вы украли у меня деньги! Вы подали на меня ложное заявление в полицию!

— Я отозвала заявление.

— Что?

— Я отозвала заявление. Вчера. Сказала, что ошиблась.

Милана опустилась на диван.

— Зачем?

— Потому что Игнат ушёл.

— Куда ушёл?

— Из дома. Снял квартиру. Сказал, что не может жить с матерью, которая клевещет на его жену.

— Бывшую жену.

— Он не подписал документы на развод.

— Что?

— Он не подписал. Сказал, что будет ждать. Сколько потребуется.

Милана молчала.

— Милана, — голос Анфисы Юрьевны вдруг стал тихим, — он похудел на десять килограммов. Не ест, не спит. Работает как проклятый.

— Зачем вы мне это говорите?

— Потому что я поняла… — Анфиса Юрьевна замолчала, потом продолжила: — Я всю жизнь боялась, что сын меня бросит. И в итоге сделала всё, чтобы он меня бросил.

— Анфиса Юрьевна…

— Я хотела, чтобы ты ушла. Думала, что тогда Игнат останется со мной. А он ушёл тоже.

— Он взрослый человек. Сам принимает решения.

— Я знаю. Наконец-то поняла.

Анфиса Юрьевна достала из сумки конверт.

— Это что?

— Деньги. Настоящие пятнадцать тысяч. Не тёти Фаи. Я продала свои золотые украшения.

— Зачем?

— Потому что хочу, чтобы ты вернулась.

Милана покачала головой.

— Анфиса Юрьевна, так не бывает. Нельзя сначала разрушить всё, а потом просить вернуться.

— Можно. Если очень хочется исправить.

— А если я не хочу?

— Тогда… — Анфиса Юрьевна встала. — Тогда я останусь одна. И это будет справедливо.

Она пошла к выходу, но у двери остановилась.

— Милана, я знаю, что ты меня не простишь. Но если ты ещё любишь Игната… подумай о нём.

— Я думаю.

— И что думаешь?

— Что если человек по-настоящему изменился, то ему не нужно просить прощения. Это видно по поступкам.

— А если я изменилась?

— Тогда увидим.

Анфиса Юрьевна кивнула и ушла.

Через неделю

Милана сидела в офисе и работала над новым проектом, когда секретарша сообщила:

— К вам посетитель. Говорит, он ваш муж.

— Бывший муж, — поправила Милана. — Скажите, что я занята.

— Он говорит, что будет ждать. Сколько потребуется.

Милана вздохнула.

— Проводите.

Игнат вошёл в кабинет. Он действительно похудел, осунулся, но глаза… глаза были решительными.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Я не прошу тебя вернуться.

— Нет?

— Нет. Я пришёл сказать, что я изменился. И хочу показать, как именно.

Он сел напротив её.

— Игнат, я не хочу об этом говорить.

— Тогда не говори. Просто послушай.

— Хорошо.

— Я переехал от мамы. Навсегда. Она знает, что я не вернусь, пока не научится уважать мою семью.

— У тебя нет семьи.

— Есть. Ты. Пусть даже ты меня не простишь, ты всё равно моя семья.

Милана молчала.

— Я записался к психологу. Работаю над собой. Учусь говорить «нет» маме.

— Это хорошо.

— Милаша, я не прошу тебя вернуться прямо сейчас. Я просто хочу, чтобы ты знала — я стал другим. И если когда-нибудь ты захочешь дать мне шанс… я буду готов.

— Игнат…

— Я всё сказал. Больше не буду тебя беспокоить.

Он встал и пошёл к выходу.

— Игнат, — окликнула его Милана.

— Да?

— А мама? Как она?

— Плохо. Очень плохо. Но это её выбор.

— Ты её не навещаешь?

— Навещаю. Раз в неделю. Но не живу с ней.

— Понятно.

— Милаша, я знаю, что ты добрая. Но не жалей её. Она должна пройти через это сама.

— Я понимаю.

— До свидания.

— До свидания.

Когда Игнат ушёл, Милана долго сидела, глядя в окно. Потом взяла телефон и набрала номер.

— Оксана? Это я. Можем встретиться? Мне нужен совет.

Полгода спустя

Тётя Фая сидела в своей маленькой квартирке и пила чай. В дверь позвонили.

— Кто там?

— Тётя Фая, это мы.

Старушка открыла дверь и увидела на пороге Милану и Игната. Они держались за руки.

— Деточки! — воскликнула она. — Вы помирились!

— Мы пришли сказать спасибо, — сказала Милана.

— За что, дорогая?

— За то, что научили нас прощать правильно.

— Я ничего не учила…

— Учили. Своим примером.

Тётя Фая обняла их обоих.

— Проходите, проходите! Чай будем пить!

Они сели за маленький стол. Тётя Фая суетилась, доставая печенье.

— Тётя Фая, — сказал Игнат, — а как мама?

— Плохо, внучек. Совсем плохо. Не ест толком, не спит.

— Мы знаем, — сказала Милана. — Мы её видели.

— Видели? — удивилась тётя Фая.

— Мы ходили к ней на прошлой неделе. Вместе.

— И что?

— Она плакала, — тихо сказал Игнат. — Просила прощения. Говорила, что поняла, как была неправа.

— И вы простили?

— Мы предложили ей начать сначала, — сказала Милана. — Медленно, постепенно. Но при одном условии.

— Каком?

— Что она пойдёт к психологу. Будет работать над собой.

— Согласилась?

— Согласилась. Вчера была первая сессия.

Тётя Фая улыбнулась.

— Вот и хорошо. Значит, всё наладится.

— Тётя Фая, — сказала Милана, — у нас есть для вас подарок.

— Какой ещё подарок?

Милана достала из сумки маленькую коробочку.

— Это что?

— Откройте.

Тётя Фая открыла коробочку и ахнула. В ней лежали золотые серьги — точно такие же, которые она продала.

— Деточки, зачем? Это же дорого!

— Это не дорого, — сказал Игнат. — Это справедливо.

— Но…

— Никаких «но», — сказала Милана. — Вы пожертвовали самым дорогим ради справедливости. Теперь наша очередь.

— Я не могу принять…

— Можете. И примете. Это не подарок. Это возвращение долга.

Тётя Фая заплакала.

— Спасибо, деточки. Спасибо вам большое.

Они сидели, пили чай и говорили о будущем. О том, как будут строить новую семью. О том, как будут учиться любить и прощать.

А за окном садилось солнце, и начинался новый день.

Год спустя

Кафе «Счастье» было заполнено гостями. Сегодня здесь праздновали не юбилей, а годовщину примирения. Такой праздник придумала Милана — день, когда семья научилась быть семьёй.

За большим столом сидели все: Игнат и Милана, тётя Фая, Анфиса Юрьевна, несколько друзей и соседей. Но главное — на руках у Миланы была маленькая девочка.

— Фаечка, — ласково говорила тётя Фая, — вот и растёт наша принцесса.

Малышку назвали в честь тёти Фаи. Анфиса Юрьевна сначала обиделась, что внучку не назвали её именем, но потом поняла — это справедливо. Тётя Фая заслужила эту честь.

— Анфиса Юрьевна, — сказала Милана, — а вы будете читать Фаечке сказки?

— Конечно буду! — воскликнула свекровь. — Я уже купила книжку!

— Только сказки правильные читайте, — с улыбкой сказала тётя Фая. — Про добрых людей, которые умеют прощать.

— Обязательно! — Анфиса Юрьевна взяла внучку на руки. — Фаечка, моя хорошая, бабушка тебе расскажет, как важно быть честным и добрым.

Милана и Игнат переглянулись. Год назад они не могли представить, что Анфиса Юрьевна будет говорить о честности и доброте. Но люди меняются. Особенно когда им есть ради чего меняться.

— Знаете, — сказала тётя Фая, — я всю жизнь думала, что семья — это кровные узы. А теперь понимаю: семья — это когда люди выбирают друг друга каждый день заново.

— Это правда, — согласилась Милана. — Мы каждый день выбираем — любить или обижаться, прощать или мстить.

— И что мы выбираем? — спросил Игнат.

— Мы выбираем любить, — сказала Милана. — Даже когда это трудно.

Анфиса Юрьевна посмотрела на невестку.

— Милаша, прости меня ещё раз. За всё.

— Анфиса Юрьевна, мы же договорились — больше не извиняться. Мы просто живём по-новому.

— Да, — кивнула свекровь. — Живём по-новому.

Маленькая Фаечка засмеялась, и все за столом улыбнулись. Смех ребёнка — это лучшая награда для семьи, которая научилась быть семьёй.

А в углу кафе тихо играла музыка, и официантка, наблюдая за этой дружной компанией, подумала: «Вот бы у всех были такие семьи. Где умеют прощать и начинать сначала.»

Но она не знала, через что пришлось пройти этим людям, чтобы научиться быть счастливыми.

Оцените статью
Рот закрой, нахалка, отдашь свою премию на юбилей моей сестры и точка — прошипела наглая свекровь
Что там щебечет Соловьев в адрес Примадонны, слушать интереса нет. Пугачева отмахнулась одной фразой