Ложка звякнула о дно чашки — третий раз за последние пять минут. Анфиса размешивала уже остывший кофе, хотя сахар давно растворился. За стеной слышался приглушенный голос Сергея — он снова говорил по телефону с матерью.
— Да, мамочка, конечно… Анфиса? А что с ней не так?.. Ну да, я с ней поговорю…
Анфиса перестала размешивать кофе. Сердце забилось чаще, словно предчувствуя неизбежное. Тридцать семь лет прожито, из них последние двенадцать — в браке с человеком, который так и не научился различать, где заканчивается его мать и начинается жена.
Сергей вошел в кухню, сунув телефон в карман рубашки. Лицо напряженное, взгляд виноватый.
— Слушай, мама звонила…
— Догадалась, — Анфиса поставила чашку на стол с чуть большей силой, чем нужно.
— Она расстроилась, что ты вчера так рано ушла. Говорит, не успела даже толком поговорить с тобой.
Поговорить. Рита Викторовна называла «разговором» двухчасовые монологи о том, как неправильно Анфиса ведет хозяйство, воспитывает детей и вообще существует в этом мире.
— А что мне там было делать? Она же сама сказала, что мой борщ — водичка, а не еда.
— Ну зачем ты так? Она же не со зла… Просто хочет помочь.
Сергей сел напротив, протянул руку через стол — попытался накрыть ее ладонь своей. Анфиса убрала руки под стол.
— Сережа, мне сорок через три года. Я умею готовить борщ.
— Конечно умеешь! Но мама же просто… у нее большой опыт. Она хочет поделиться.
Опыт. Рита Викторовна работала всю жизнь бухгалтером в сельпо, а готовить научилась у свекрови, которая не любила ее так же яростно, как сама Рита Викторовна теперь не любила Анфису.
— И что она предлагает на этот раз?
Сергей замялся, покрутил в руках солонку.
— Она думает… может, тебе стоит почаще к ней заходить? Ну, помогать по хозяйству… Она же одна, ей тяжело…
— Одна? У нее же тетя Маша живет.
— Так тетя Маша старенькая уже, что с нее взять?
Анфиса встала, подошла к окну. За стеклом моросил противный октябрьский дождь. Серое небо висело низко, словно потолок в тесной комнате.
— А работа? У меня, между прочим, тоже работа есть.
— Ну можешь же после работы заскакивать… На часок-другой… Мама будет так рада!
Мама будет рада. Всегда мама. Мамочка. Мамуля. Сергей произносил это слово с такой нежностью, с какой другие мужчины говорят о любимых женщинах.
— А я? А что я буду делать после одиннадцатичасового дня? Мыть полы у твоей матери?
— Фиса, ну что ты так? Она же семья…
— Семья — это мы с тобой! — Анфиса резко обернулась. — Это наш дом, наша жизнь! А не театр одного актера, где твоя мать — режиссер, ты — главный герой, а я — статистка!
Сергей встал, подошел к ней. Попытался обнять.
— Не говори так… Мы же любим друг друга…
Анфиса отстранилась.
— Любим? Когда ты последний раз принял решение, не спросив маму? Когда ты выбрал меня, а не ее мнение?
— Это разные вещи! Мама — это мудрость, опыт…
— А я что — дура безмозглая?
— Конечно нет! Просто… ну почему ты не можешь идти навстречу? Ей осталось жить немного…
Немного. Рите Викторовне шестьдесят два года, и она здорова как лошадь. Немного — это лет двадцать, которые Анфисе предстояло прожить под неустанным контролем свекрови.
— Знаешь что, Сережа? — голос Анфисы стал тише, но в нем появилось что-то стальное. — Вчера я поняла одну вещь.
— Что?
— Когда твоя мать сказала мне, что я «девочка неопытная и своенравная», а ты стоял рядом и молчал… Я поняла, что у меня нет мужа.
Сергей побледнел.
— Как это?
— У меня есть сосед по квартире, который делит со мной кровать. А муж — это тот, кто защищает свою жену. Даже от собственной матери.
— Я не могу встать против мамы! Она всю жизнь для меня жила!
— А для кого ты живешь, Сережа?
Он растерянно посмотрел на нее, словно впервые увидел.
— Ну… для всех… для семьи…
— Для какой семьи? Для мамочки?
— И для тебя тоже!
— Неправда. Ты живешь для Риты Викторовны. Работаешь для нее, планы строишь с ней, советуешься с ней. А я… я декорация в вашей семейной пьесе.
Анфиса прошла мимо него к двери.
— Куда ты?
— В спальню. Собирать тебе вещи.
— Что?!
Она обернулась. На лице — спокойствие, которое пугало больше любого крика.
— Вон пошел из моей квартиры, раз маманя твоя ненаглядная дороже меня, — прошипела она, и в этом шипении было столько накопившейся боли, что Сергей шагнул назад.
— Фиса, ты что, совсем?!
— Совсем. Идиально совсем. Езжай к своей мамочке, прислуживай ей, разговаривай с ней до утра. А я буду жить своей жизнью.
— Но это же наша квартира!
— Наша? — Анфиса горько усмехнулась. — Ты хоть раз спросил мое мнение, когда мы ее покупали? Или сразу поехал с мамой выбирать?
Сергей молчал.
— То-то же. Между прочим, оформлена она на меня. Помнишь? Для налогов так выгоднее было, мама твоя сама предложила.
Лицо Сергея исказилось.
— Ты не можешь меня выгнать! Я здесь прописан!
— Могу. И прописка — дело поправимое.
Она вышла в коридор, он — за ней.
— Анфиса! Остановись! Мы же можем все обсудить!
— Обсудить с кем? Со мной или с мамочкой?
— С тобой, конечно!
— Тогда позвони ей и скажи, что больше не будешь обсуждать со свекровью мою жизнь.
Сергей замялся.
— Ну… это же не так просто…
— Вот именно. Не так просто выбрать жену вместо мамы.
Анфиса достала из шкафа чемодан, бросила на кровать.
— Что ты делаешь?
— Помогаю тебе собраться. Или сам справишься?
— Я никуда не поеду!
— Поедешь. Потому что завтра я подаю на развод.
Слово «развод» прозвучало как выстрел. Сергей осел на стул.
— Ты не можешь… У нас же дети…
— Дети уже взрослые. Максим в армии, Ира в университете. Им хватит одного невротичного родителя.
— Какого невротичного?!
— Тебя, Сережа. Ты сорокалетний мужчина, который не может принять ни одного решения без маминого одобрения. Это диагноз.
Анфиса открыла комод, начала складывать его вещи в чемодан.
— Послушай… может, мне действительно стоит меньше с мамой общаться…
— Поздно.
— Как поздно? Мы же можем все исправить!
Анфиса замерла, держа в руках его любимую рубашку.
— Знаешь, что меня окончательно добило?
— Что?
— Позавчера я упала на работе. Подвернула ногу, вызывали скорую. А ты… ты даже не приехал в больницу. Потому что в это время помогал маме картошку перебирать.
— Но ты же сама сказала, что ничего серьезного!
— Сережа, я лежала в травматологии с растяжением связок, а мой муж перебирал картошку с мамочкой. Ты понимаешь, как это выглядит?
— Ну мама же просила… У нее спина болит…
— А у жены нога не болит?
Сергей растерянно помолчал.
— Я не подумал…
— Вот именно. Ты не думаешь. О чем угодно — кроме мамы.
Анфиса продолжила складывать вещи. Движения резкие, злые.
— Хорошо, я понял! Буду меньше времени у мамы проводить!
— Сколько меньше?
— Ну… может, не каждый день…
— А сколько? Через день? Два раза в неделю?
— Ну… посмотрим…
— «Посмотрим» — это после консультации с мамой?
Сергей не ответил.
— Вот и весь разговор, — Анфиса защелкнула замок чемодана. — Забирай вещи и езжай.
— А если я откажусь?
— Вызову участкового. Объясню, что муж агрессивен и угрожает.
— Я не угрожаю!
— Сережа, ты сейчас кричишь на меня в моей квартире, требуя остаться против моей воли. Как это называется?
Он замолчал.
Анфиса подошла к окну, спиной к нему.
— Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?
— Чего?
— Проснуться утром и не думать о том, что скажет твоя мать о моем завтраке. Купить платье и не гадать, одобрит ли Рита Викторовна цвет. Пригласить подругу в гости и не спрашивать разрешения у свекрови.
— Она же не запрещает…
— Не запрещает? А помнишь историю с Олей?
Сергей поморщился. Полгода назад Анфиса пригласила подругу на день рождения. Рита Викторовна всю неделю потом рассказывала соседям, какая у невестки «сомнительная компания».
— Мама просто беспокоится о нашей репутации…
— О своей репутации, Сережа. Только о своей.
Анфиса повернулась к нему лицом.
— Я устала быть плохой. Плохой женой, плохой хозяйкой, плохой матерью — по мнению твоей мамы. И устала от того, что ты с ней согласен.
— Я не согласен!
— Врешь. Ты никогда меня не защищал. Ни разу за двенадцать лет.
Сергей опустил голову.
— Мне трудно идти против мамы…
— А против жены — легко?
Молчание затянулось. За окном смерклось, включились уличные фонари.
— Ладно, — тихо сказал Сергей. — Я поеду к маме на несколько дней. Пока мы все не обсудим.
— Не на несколько дней. Навсегда.
— Но…
— Сережа, послушай меня внимательно. Я больше не буду жить в треугольнике. Либо ты выбираешь семью со мной — без маминых советов и контроля. Либо идешь к ней и живешь, как хочешь.
— А третий вариант?
— Нет третьего варианта.
Он взял чемодан, медленно пошел к двери.
— Я позвоню завтра…
— Не звони. Если захочешь поговорить — приходи. Но только тогда, когда будешь готов выбрать.
— А если я выберу маму?
Анфиса посмотрела на него долго и грустно.
— Тогда я буду знать, что двенадцать лет прожила не с мужем, а с сыном чужой женщины.
Дверь закрылась тихо. Анфиса постояла в прихожей, прислушиваясь к звуку шагов на лестнице. Потом прошла на кухню, села за стол.
Тишина показалась оглушительной. Но в ней не было страха — только облегчение.
Впервые за много лет она была одна. Настоящая, живая, свободная от чужого мнения.
Анфиса улыбнулась и заварила себе свежий кофе. Такой, какой любила она, а не какой одобряла Рита Викторовна.
Звонок раздался в половине седьмого утра. Анфиса проснулась от резкого трезвона, нащупала телефон на тумбочке.
— Алло?
— Анфиса Петровна? — голос незнакомый, женский, встревоженный.
— Да, слушаю.
— Это тетя Маша, Сергея тетя… Рита Викторовна в больнице.
Анфиса села в кровати, мгновенно проснувшись.
— Что случилось?
— Гипертонический криз. Ночью скорую вызывали. Сергей весь измученный, говорит, что-то у вас случилось… Может, приедете?
Конечно. Даже после вчерашнего Анфиса не могла оставить человека в беде. Какой бы этот человек ни был.
— Еду, — коротко ответила она.
В больнице Сергей сидел на пластиковом стуле в коридоре кардиологии. Лицо серое, плечи опущены, в руках мятый носовой платок.
— Как она? — спросила Анфиса, садясь рядом.
— Стабильно. Врач говорит, стресс спровоцировал. — Он посмотрел на нее покрасневшими глазами. — Я ей рассказал про наш разговор.
— И?
— Она сказала, что всегда знала — ты меня от нее отобьешь.
Анфиса вздохнула.
— Сережа, твоя мать попала в больницу не из-за меня. Она попала туда из-за многолетнего нежелания отпустить взрослого сына.
— Как ты можешь так говорить?! Она при смерти!
— Она при жизни. И будет жить еще долго, если научится не воспринимать каждое твое решение как личную трагедию.
Появился врач — молодая женщина в белом халате.
— Родственники Семеновой Риты Викторовны?
— Да, — встали они оба.
— Состояние стабильное, но нужно исключить стрессовые факторы. Больная очень возбудима, постоянно что-то бормочет про сына и невестку… Семейные проблемы?
Сергей замялся, Анфиса ответила:
— Да, есть некоторые разногласия.
— Понятно. В таком возрасте и с такими показателями давления нервничать нельзя категорически. Постарайтесь не расстраивать больную.
Врач ушла. Сергей посмотрел на Анфису с надеждой.
— Ну видишь? Теперь ты понимаешь, что…
— Что что, Сережа?
— Что мы не можем разводиться! Мама этого не переживет!
Анфиса медленно встала.
— Ты хочешь сказать, что я должна всю жизнь жить в несчастливом браке, чтобы твоя мать не расстраивалась?
— Ну почему несчастливом? Мы же можем все наладить!
— Как? Ты готов перестать обсуждать с ней мою жизнь?
— Но если она заболеет опять?
— Сергей, послушай себя. Ты предлагаешь мне стать заложницей маминого здоровья.
— Это же временно! Пока она не поправится…
— А когда она поправится, что тогда? Найдется новый повод не расстраивать мамочку?
Он не ответил.
— Знаешь что, — Анфиса взяла сумку, — иди к ней. Посиди, поговори. А я пойду домой.
— Подожди! — Сергей схватил ее за руку. — Не уходи! Мама хочет с тобой поговорить!
— О чем?
— Ну… помириться хочет…
Анфиса высвободила руку.
— Сергей, твоя мать не хочет мириться. Она хочет, чтобы я извинилась за то, что посмела иметь собственное мнение.
— Откуда ты знаешь?
— Двенадцать лет опыта.
Она дошла до лифта, нажала кнопку.
— Фиса, ну пожалуйста! Хотя бы выслушай ее!
Анфиса обернулась.
— Хорошо. Но при одном условии.
— Каком?
— Ты сидишь рядом и не даешь ей меня унижать. Защищаешь, как защищал бы любую другую женщину.
Сергей замялся.
— Но она же больна…
— Больна, но не глупа. Если она достаточно здорова, чтобы устраивать разборки, значит, достаточно здорова, чтобы услышать правду.
Рита Викторовна лежала в палате на четыре места, но была одна. Увидев Анфису, лицо ее исказилось выражением мученической скорби.
— Ну вот, добилась своего, — слабым голосом произнесла она. — Сына отобрала, старуху в больницу упекла…
— Рита Викторовна, как самочувствие? — нейтрально спросила Анфиса.
— Какое самочувствие? Сердце болит, голова раскалывается… А все из-за чего? Из-за того, что сын женился на эгоистке!
Анфиса посмотрела на Сергея. Тот уставился в пол.
— Рита Викторовна, мы пришли узнать о вашем здоровье, а не выяснять отношения.
— А что тут выяснять? Все ясно! Двенадцать лет я смотрела, как ты моего сына отравляешь! Как вбиваешь ему в голову, что мать — это лишняя!
— Никто не говорил, что вы лишняя.
— Не говорила? А почему тогда Сереженька каждый день не приходит? Почему внуки меня не навещают?
— Потому что вы каждый их визит превращаете в допрос с пристрастием.
Рита Викторовна резко села в кровати.
— Что?! Как ты смеешь?!
— Мама, успокойся, — наконец подал голос Сергей.
— Как я могу успокоиться, когда эта… эта… — она задыхалась от возмущения, — когда она мне дерзит?!
— Рита Викторовна, — спокойно сказала Анфиса, — я не дерзю. Я говорю правду. Максим перестал приходить к вам после того, как вы при нем назвали его мать «плохой хозяйкой». Ира не звонит, потому что каждый разговор с вами заканчивается слезами.
— Это все выдумки! Я же бабушка!
— Вы токсичная бабушка, — Анфиса не повышала голос, но каждое слово било точно в цель. — Вы не умеете любить, не контролируя. Не умеете радоваться чужому счастью, если оно не проходит через ваше одобрение.
— Сережа! — Рита Викторовна повернулась к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?!
Сергей молчал, переминаясь с ноги на ногу.
— Сережа! — голос стал пронзительным. — Защити мать!
— Мам, может, действительно стоит поговорить спокойно…
— Что?! Ты встаешь на ее сторону?!
— Я ни на чью сторону не встаю…
— Встаешь! Против родной матери! Я всю жизнь для тебя жила, а ты…
— Вот именно в этом и проблема, — перебила Анфиса. — Вы жили для него, а не для себя. И теперь требуете, чтобы он жил для вас.
— А для кого еще?! Я же мать!
— А он — взрослый мужчина! У него есть жена, дети, своя жизнь!
— Какая жизнь?! Какая жена?! — Рита Викторовна попыталась встать, но головокружение усадило ее обратно. — Ты же его несчастным делаешь!
— Я? Или вы?
— Я?! Я, которая его родила, выкормила, в люди вывела?!
— Вы, которая не дает ему стать мужчиной! — Анфиса наконец повысила голос. — Сорок лет, а он до сих пор спрашивает у мамы разрешения на каждый шаг!
— Это правильно! Дети должны родителей слушаться!
— Дети — да. А взрослые люди должны жить своим умом!
Рита Викторовна заплакала — громко, демонстративно.
— Ой, не могу… сердце… Сереженька, у меня сердце болит…
Сергей бросился к матери.
— Мам, не плачь, пожалуйста… Все будет хорошо…
— Не будет! Пока эта змея в доме, ничего хорошего не будет!
Анфиса встала.
— Все, я ухожу.
— Фиса, подожди! — Сергей метнулся к ней.
— Куда подожди? Твоя мать назвала меня змеей, а ты ее утешаешь вместо того, чтобы одернуть.
— Но она же больна!
— Больна, но не глухая. Она прекрасно слышит, что говорит.
— Ну не оставляй меня одного с ней!
— Сережа, я уже поняла. Ты никогда не выберешь между нами. Ты всегда будешь пытаться усидеть на двух стульях.
— А что мне делать?!
— Решать самому. Без мамы.
Анфиса вышла из палаты. В коридоре ее нагнала тетя Маша — маленькая, сухонькая старушка.
— Анфиса Петровна, подождите…
— Что, тетя Маша?
— Вы правы, — тихо сказала старушка. — Рита всегда такая была. Мужа своего замучила, теперь за сына взялась.
Анфиса удивленно посмотрела на нее.
— Я с ней сорок лет живу, все вижу, — продолжала тетя Маша. — Она Сережу никому не отдаст. Никому. Лучше уж вы от греха подальше уходите.
— Спасибо, что сказали.
— А что делать? Жалко молодую женщину. Вы еще пожить можете, а она…
Тетя Маша махнула рукой и поплелась обратно в палату.
Дома Анфиса села за стол, достала блокнот. Написала сверху: «План действий». Ниже — пункты:
-
Подать заявление на развод
-
Решить вопрос с квартирой
-
Найти работу получше
-
Записаться к психологу
-
Начать жить
Последний пункт подчеркнула дважды.
Телефон зазвонил около полуночи. Сергей.
— Фиса, мама дома. Врачи отпустили.
— Хорошо.
— Она хочет извиниться.
— Серьезно?
— Да. Говорит, что погорячилась… Может, завтра приедешь?
Анфиса помолчала.
— Сережа, ответь на один вопрос честно.
— Какой?
— Если бы твоя мать сегодня не попала в больницу, ты бы ушел к ней?
Долгая пауза.
— Не знаю… Наверное, нет… Я бы попытался все уладить…
— Уладить как?
— Ну… поговорил бы с ней… объяснил…
— И что бы ты ей объяснил?
— Что ты хорошая… что мне с тобой хорошо…
— А если бы она не согласилась?
Еще одна пауза.
— Тогда… не знаю…
— Вот и весь ответ. Ты не знаешь. В сорок лет ты не знаешь, кого выбрать — жену или маму.
— Это же тяжелый выбор!
— Для десятилетнего ребенка — да. Для взрослого мужчины — нет.
— Но я же не могу бросить маму!
— Никто не просит ее бросать. Речь идет о том, чтобы научиться быть сыном, не переставая быть мужем.
— А разве я не могу быть и тем, и другим?
— Можешь. Но не так, как ты это делаешь сейчас.
Сергей замолчал.
— Фиса, я не хочу терять тебя…
— Тогда учись быть мужем. Не маминым сыном, который женился. А мужем.
— А если не получится?
— Тогда я буду знать, что попыталась.
— А я?
— А ты будешь знать, что выбрал.
Анфиса положила трубку. Завтра подаст заявление на развод. Не из мести, не из обиды — из понимания того, что некоторые люди не могут измениться. И это нормально.
Нормально было и то, что она больше не хотела ждать.
Через месяц Сергей приехал с цветами. Анфиса встретила его в дверях.
— Что случилось?
— Я съехал от мамы.
— Куда?
— Снимаю квартиру. Рядом с ней, но отдельно.
Анфиса пропустила его в прихожую.
— И как она это восприняла?
— Истерика была. Говорила, что я предатель, что умрет без меня… Но я не пошел на поводу.
— Серьезно?
— Серьезно. Сказал, что буду навещать ее через день, помогать по хозяйству. Но жить буду отдельно.
Анфиса внимательно посмотрела на него.
— А что изменилось?
— Я понял, что тетя Маша права. Мама меня никому не отдаст. А я… я хочу быть с тобой.
— Сережа, ты понимаешь, что одного переезда мало?
— Понимаю. Я записался к психологу. Буду разбираться с собой.
— И что дальше?
— А дальше… — он протянул ей цветы, — я хочу попросить у тебя второй шанс. Не как маменькин сынок, а как мужчина, который понял, что может потерять самое дорогое.
Анфиса взяла букет, понюхала.
— Красивые слова. А что конкретно изменится?
— Я больше не буду обсуждать с мамой наши отношения. Не буду спрашивать у нее разрешения на свои решения. И буду защищать тебя — от кого угодно, включая собственную мать.
— А если она снова попадет в больницу?
— Я буду ее навещать, заботиться о ней. Но не буду жертвовать нашей семьей ради ее спокойствия.
Анфиса поставила цветы в вазу.
— Знаешь, Сережа, я готова попробовать. Но с условиями.
— Какими?
— Первое — семейная терапия. Не только ты один, мы вместе.
— Согласен.
— Второе — я хочу видеть поступки, а не слова. Если ты сорвешься, вернешься к старым привычкам — это будет конец.
— Понятно.
— И третье — твоя мать должна извиниться. Не передать через тебя, что «погорячилась». А лично, глядя в глаза, признать, что вела себя неправильно.
Сергей поморщился.
— Это будет сложно…
— Зато честно. Я устала от полуправды и недомолвок.
— Хорошо. Я с ней поговорю.
Анфиса подошла к нему, взяла за руки.
— Сережа, ты правда готов измениться? Или это просто страх одиночества?
— Я готов. Впервые за сорок лет — готов.
Она поцеловала его в щеку.
— Тогда давай попробуем. Но помни — это последний шанс.
Рита Викторовна пришла через неделю. Сидела на кухне прямая, натянутая, словно готовая к бою.
— Сергей сказал, что мне нужно с вами поговорить, — сухо произнесла она.
— Да, Рита Викторовна.
— Я… — свекровь помолчала, глядя в стол. — Я, возможно, иногда… слишком резко высказываюсь.
— Возможно?
— Хорошо. Я была слишком резкой. Сержусь просто, когда вижу, что сын от меня отдаляется.
— А почему вы думаете, что он отдаляется?
— Потому что раньше все со мной обсуждал, а теперь… теперь решения принимает сам.
Анфиса кивнула.
— Рита Викторовна, а как вы думаете — это хорошо или плохо, что сын принимает решения сам?
— Для него — может, и хорошо. А для меня…
— А для вас?
— Для меня страшно. Что если он ошибется? Что если выберет не то?
— Тогда он получит опыт. Свой собственный.
— Но я же могу его предостеречь!
— Можете. Но не можете прожить его жизнь за него.
Рита Викторовна подняла глаза.
— Вы хотите, чтобы я совсем не вмешивалась?
— Я хочу, чтобы вы любили его как сына, а не как собственность.
— А разве я не люблю?
— Любите. Но собственнически. Это разные вещи.
Свекровь помолчала, потом тихо спросила:
— А что мне делать? Как жить, если не знаешь, что у сына происходит?
— Радоваться тому, что вы его вырастили самостоятельным мужчиной.
— Но я привыкла быть нужной…
— Вы и останетесь нужной. Но по-другому. Не как руководитель, а как мудрый советчик, к которому приходят, когда сами просят помощи.
Рита Викторовна вздохнула.
— Это тяжело — отпускать.
— Знаю. Но это единственный способ сохранить близость с сыном.
— А с вами… с вами у нас получится нормально общаться?
Анфиса улыбнулась.
— Получится. Если мы обе этого захотим.
— Я… я хочу. Просто не знаю как.
— Начните с малого. Не критикуйте мою еду. Не давайте советы, которых не просят. И помните — я не ваша конкурентка. Я просто женщина, которая любит вашего сына.
Рита Викторовна кивнула.
— Попробую.
***
Год спустя Анфиса готовила на кухне, когда позвонила Рита Викторовна.
— Анфиса Петровна, как дела?
— Хорошо, спасибо. Как ваше самочувствие?
— Нормально. Слушайте, а у вас случайно нет рецепта того пирога, что вы на прошлой неделе делали? Очень вкусный был.
Анфиса улыбнулась.
— Конечно есть. Продиктовать?
— Да, пожалуйста. И… спасибо.
— За что?
— За терпение. И за то, что не сдались.
Анфиса посмотрела в окно, где играл с соседскими детьми Сергей — ее муж, которого она чуть не потеряла, но смогла вернуть.
— Пожалуйста, Рита Викторовна. Мы же семья.
И впервые за много лет это слово не резануло ухо, а согрело сердце.
