— Мне стыдно за тебя перед всей семьёй! — голос свекрови дрожал от гнева, когда она ворвалась в спальню без стука.
Марина застыла с полотенцем в руках. Только что вышла из душа, волосы мокрые, халат едва накинут. А перед ней стояла Галина Васильевна — вся в чёрном, словно на похороны собралась, глаза горят праведным возмущением.
Марина медленно опустила полотенце, стараясь сохранить спокойствие. В животе неприятно сжалось — она догадывалась, что сейчас начнётся очередной скандал. Но причина была ей неясна.
— Галина Васильевна, что случилось? О чём вы?
Свекровь шагнула ближе, её ноздри раздувались от ярости.
— Как ты могла?! Все соседи уже знают! Вера Петровна мне только что позвонила — видела, как ты вчера шла из нотариальной конторы! Ты что там делала?!
Марина почувствовала, как кровь отливает от лица. Вот оно. Началось. Она надеялась, что у неё будет время подготовиться к этому разговору, выбрать правильный момент. Но в маленьком городке новости разлетаются быстрее ветра.
— Я оформляла документы, — ровно ответила она, запахивая халат плотнее.
— Какие документы?! — взвизгнула Галина Васильевна. — Не смей мне врать! Я всё знаю! Ты оформила дарственную! На свою мать!
В дверях появился Павел. Лицо мужа было бледным, губы сжаты в тонкую линию. Он знал. Конечно, он знал — мама уже успела ему всё рассказать по телефону, пока ехала сюда устраивать разборки.
— Марин, это правда? — его голос звучал глухо.
Она посмотрела на мужа, потом на свекровь. Два обвиняющих взгляда. Два судьи, которые уже вынесли приговор.
— Да, правда. Я переоформила квартиру от бабушки на маму.
— Ты с ума сошла?! — Павел шагнул в комнату. — Это же наша квартира! Наша!
— Это квартира моей бабушки, — поправила Марина. — Которую она хотела оставить мне. Но пока жива, решила переписать на мою маму. Это её право.
— Её право?! — Галина Васильевна всплеснула руками. — Да какое право?! Вы же семья! Эта квартира должна принадлежать семье! А ты что сделала? Украла у собственного мужа! У моего сына!
Марина почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Украла? У собственного мужа? Она сделала глубокий вдох, стараясь не сорваться.
— Я ничего не крала. Бабушка сама приняла это решение.
— Не ври! — рявкнул Павел. — Это ты её уговорила! Настроила против нас!
— Против вас? — Марина не выдержала. — Паш, ты хоть слышишь себя? Какое «против вас»? Бабушка просто хочет, чтобы квартира осталась в нашей семье. В моей семье.
— Мы и есть твоя семья! — закричала свекровь. — Восемь лет в браке! Восемь лет! А ты нам не доверяешь!
Галина Васильевна опустилась на край кровати, театрально схватившись за сердце. Павел тут же бросился к матери.
— Мам, тебе плохо? Воды принести?
— Нет, сынок… Просто… Я не ожидала такого предательства. Мы же её как родную приняли. А она…
Марина смотрела на этот спектакль и чувствовала только усталость. Сколько раз она уже видела эти представления. Стоило ей сделать что-то не по сценарию Галины Васильевны, как тут же начинались сердечные приступы.
— Хватит, — устало сказала она. — Галина Васильевна, прекратите. Мы все знаем, что с вашим сердцем всё в порядке. Месяц назад вы пять часов на даче грядки копали.
Свекровь мгновенно «выздоровела». Вскочила с кровати, глаза засверкали от ярости.
— Ах ты неблагодарная! Да я для вас всё делаю! Всё! А ты?!
— Что — я? — Марина скрестила руки на груди. — Что я такого ужасного сделала? Помогла бабушке оформить документы так, как она хотела?
— Ты обокрала нас! — выкрикнул Павел. — Эта квартира стоит пятнадцать миллионов! Пятнадцать! А ты просто взяла и отдала её своей матери!
— Я не отдавала. Бабушка сама решила. И вообще, с чего вы взяли, что эта квартира должна была достаться тебе?
— Мы семья! — снова завела свекровь. — В нормальных семьях всё общее! А ты… Ты с первого дня какая-то скрытная. Своя зарплата, свои планы, теперь вот квартиры от нас прячешь!
Марина подошла к шкафу, достала одежду. Нужно было одеться. Вести такой разговор в халате было невыносимо — слишком уязвимо.
— Я выйду на пять минут. Оденусь. Потом продолжим.
— Никуда ты не выйдешь! — Галина Васильевна загородила дверь. — Мы сейчас всё выясним!
— Мам, отойди, — Павел мягко отодвинул мать. — Пусть оденется.
Марина быстро прошла в ванную. Закрыла дверь на защёлку, прислонилась спиной. Сердце колотилось как бешеное. Она знала, что этот день настанет. Знала с того момента, как бабушка сказала ей о своём решении.
«Маринка, — сказала тогда бабушка, — я долго думала. Квартиру перепишу на твою маму. А она потом тебе передаст. Так надёжнее будет.»
«Баб, но зачем? Можешь сразу на меня.»
«Нет, милая. Я твоего Павлика знаю. И мамашу его знаю. Стервятники. Только и ждут, когда я ноги протяну. Если на тебя перепишу — отберут. А у твоей мамы не посмеют.»
Марина тогда пыталась возражать, говорила, что бабушка несправедлива к Павлу. Но в глубине души понимала — бабушка права. И вот сейчас, слыша крики за дверью, она в этом окончательно убедилась.
Быстро оделась — джинсы, футболка, кофта. Посмотрела на себя в зеркало. Лицо бледное, под глазами тени. Последние недели дались тяжело. Постоянное напряжение, необходимость скрывать визиты к нотариусу, встречи с мамой.
Глубоко вдохнула и вышла. В спальне к Павлу и его матери присоединился отец — Виктор Семёнович. Он стоял у окна, массивный, молчаливый, с тяжёлым взглядом.
— Папа приехал, — констатировал очевидное Павел. — Мы хотим поговорить с тобой серьёзно.
Марина села на стул у туалетного столика. Они остались стоять — три обвинителя, три судьи.
— Говорите.
— Ты должна это исправить, — начал Виктор Семёнович. Голос у него был низкий, командный. Привык, что его слушаются. — Пойдёшь к бабке, объяснишь, что погорячилась. Пусть переоформит на Павла.
— Нет.
Одно слово. Короткое, как выстрел. Виктор Семёнович дёрнулся, словно его ударили.
— Что значит «нет»?
— То и значит. Я не буду ничего менять. Бабушка приняла решение, я его уважаю.
— Ты его спровоцировала! — взвизгнула Галина Васильевна. — Не ври нам! Старуха сама бы никогда такого не придумала!
— Не смейте так говорить о моей бабушке, — голос Марины стал ледяным. — Она в здравом уме и твёрдой памяти. И прекрасно понимает, что делает.
— Понимает?! — Павел шагнул к жене. — Да она тебя использует! Настраивает против семьи!
— Против какой семьи, Паш? Против той, которая восемь лет ждёт, когда моя бабушка умрёт, чтобы получить её квартиру?
— Как ты смеешь?! — Галина Васильевна снова схватилась за сердце, но на этот раз Марина даже не посмотрела в её сторону.
— Смею. Потому что это правда. Помнишь, Паш, твои слова год назад? Когда бабушка болела? «Если что, квартира наша будет, можно будет продать и бизнес открыть». Помнишь?
Павел покраснел.
— Я не это имел в виду…
— А что ты имел в виду? И твоя мама что имела в виду, когда говорила соседке, что скоро у вас будет квартира в центре? Бабушка ещё жива, а вы уже её хороните и наследство делите!
— Мы просто… планировали будущее, — попытался оправдаться Виктор Семёнович.
— Планировали смерть моей бабушки?
В комнате повисла тишина. Тяжёлая, душная. Марина смотрела на них и видела их насквозь. Все эти годы они терпели её родственников только из-за квартиры. Улыбались бабушке в лицо, привозили дешёвые конфеты на праздники, а за спиной обсуждали, сколько можно выручить за жилплощадь.
— Знаете что? — Марина встала. — Я вам кое-что расскажу. Про то, как моя бабушка решила переписать квартиру.
Она подошла к окну, посмотрела во двор. Там, на лавочке, сидели старушки-соседки. Наверное, обсуждали последние новости. В том числе и её поход к нотариусу.
— Помните март? Бабушка тогда с пневмонией в больнице лежала. Я каждый день к ней ездила. А вы? Павел, ты сколько раз навестил?
Павел молчал.
— Два раза. За три недели — два раза. И то, один раз — чтобы ключи от квартиры забрать. Типа, полить цветы. А Галина Васильевна? Вы сколько раз были?
Свекровь поджала губы.
— У меня давление было…
— Ага, давление. Которое не мешало вам в это же время на дачу ездить. Бабушка всё видела. Всё понимала. И когда выписалась, сказала мне: «Маринка, я всё решила. Квартира — твоей маме. А то эти гиены меня живьём сожрут».
— Она так не говорила! — выкрикнул Павел.
— Говорила. И ещё много чего говорила. Про то, как ты у неё деньги на бизнес просил. Обещал вернуть с процентами. Пятьсот тысяч. Помнишь? Три года прошло. Где деньги, Паш?
— Бизнес не пошёл…
— Бизнес не пошёл, а деньги ушли. И не только бабушкины. Мои тридцать тысяч с кредитки помнишь? На «срочные нужды фирмы». Вернул?
— Марин, ну что ты…
— А помнишь, как твоя мама заняла у моей мамы двести тысяч? На операцию якобы. Которой не было. Это мама потом выяснила — никакой операции Галина Васильевна не делала. Деньги ушли на ремонт дачи.
— Как ты смеешь?! — взвилась свекровь. — Да, я взяла деньги! Но я собиралась вернуть!
— Когда? Прошло два года.
Виктор Семёнович кашлянул.
— Это семейные дела. В семье не считают, кто кому сколько должен.
— В нормальной семье — не считают, — согласилась Марина. — А у нас что за семья? Где считают только в одну сторону? Где берут и не возвращают? Где ждут смерти старого человека, чтобы поживиться?
— Хватит! — рявкнул Павел. — Ты специально всё извращаешь! Мы нормальная семья! А ты… Ты всегда была чужой! Всегда что-то скрывала, прятала!
— Я работаю, Паш. Зарабатываю. И да, после того как ты спустил мои накопления на очередной «бизнес», я стала прятать деньги. Иначе бы мы давно по миру пошли.
— Я твой муж! Я имею право…
— Что? Транжирить мои деньги? Нет, не имеешь. Как не имеешь права на бабушкину квартиру.
Галина Васильевна всхлипнула. Но на этот раз по-настоящему. Слёзы потекли по её щекам, размазывая тушь.
— Восемь лет… Восемь лет я тебя как дочь… А ты…
— Как дочь? — Марина устало усмехнулась. — Галина Васильевна, вы меня ни дня как дочь не воспринимали. Я для вас всегда была чужой. Той, которая отобрала у вас сына. Недостойной вашего драгоценного Павлика.
— Неправда!
— Правда. «Маринка опять пересолила суп». «Маринка не умеет гладить рубашки как надо». «Маринка слишком много тратит на себя». «Маринка должна была родить уже». Это всё ваши слова. За восемь лет я наслушалась.
Она снова села, вдруг почувствовав страшную усталость. Как будто вся энергия разом ушла.
— Знаете, я долго терпела. Думала — ну, свекровь, все такие. Надо найти общий язык. Старалась угодить. А потом поняла — бесполезно. Что бы я ни делала, всё не так. И Павел… Паш, ты всегда был на стороне мамы. Всегда.
— Она моя мать!
— А я твоя жена. Была. Но ты так и не научился выбирать между нами. Всегда лавировал. И в итоге выбирал её.
Виктор Семёнович подошёл ближе. Навис над Мариной, пытаясь давить массой.
— Хватит лирики. Ты пойдёшь к бабке и всё исправишь. Иначе…
— Иначе что? — Марина подняла голову, глядя ему прямо в глаза.
— Иначе мы подадим в суд. Оспорим дарственную. Докажем, что старуха не в себе.
— Попробуйте, — спокойно ответила она. — У меня есть справка от психиатра о дееспособности бабушки. И заключение нотариуса. И свидетельские показания. Вы проиграете.
— Тогда ты отсюда вылетишь! — взорвался Павел. — Это моя квартира! Я тут прописан!
Марина встала, подошла к шкафу. Достала папку с документами.
— Вообще-то, Паш, это моя квартира. Вот договор купли-продажи. На моё имя. Я покупала её на деньги, которые мне дали мои родители. Ты просто прописан. И я могу тебя выписать. Через суд, конечно, но могу.
Павел смотрел на документы, и его лицо медленно белело. Он помнил, как оформляли квартиру. Тогда решили писать на Марину — так было выгоднее по налогам. Он не думал, что это может обернуться против него.
— Ты… Ты шантажируешь меня?
— Нет. Я просто напоминаю факты. Как вы мне напоминали про «семейные ценности».
Галина Васильевна снова всхлипнула.
— Змея! Мы тебя в семью приняли, а ты змея подколодная!
— Знаете что? Хватит. — Марина убрала документы обратно. — Я устала от этого спектакля. Вы пришли сюда не разговаривать. Вы пришли давить, угрожать, заставлять. Как всегда.
Она прошла к двери, открыла её.
— Уходите. Все. Мне нужно подумать.
— Мы никуда не уйдём! — заявила Галина Васильевна. — Пока ты не пообещаешь всё исправить!
— Мам, пойдём, — вдруг сказал Павел. Он смотрел на жену, и в его взгляде было что-то новое. Страх? Осознание? — Марина права. Нам нужно поговорить. Вдвоём.
— Нет! Я не оставлю тебя с этой…
— Мам! — повысил голос Павел. — Пожалуйста. Идите домой. Я приеду позже.
Виктор Семёнович взял жену под локоть.
— Пойдём, Галя. Пусть разберутся.
Они ушли. Галина Васильевна на прощание бросила на Марину полный ненависти взгляд. Хлопнула дверь. В квартире стало тихо.
Павел сел на диван, обхватил голову руками.
— Марин… Что происходит? Как мы дошли до такого?
Она села рядом. Не близко — на расстоянии.
— Мы не дошли, Паш. Мы всегда там были. Просто раньше я закрывала глаза. Думала — любовь всё перетерпит. А потом устала.
— Но квартира бабушки… Пятнадцать миллионов… Мы могли бы…
— Что — мы? Продать и твой очередной бизнес открыть? Который прогорит через полгода?
— Не все же прогорали!
— Все, Паш. Абсолютно все. Автомойка — минус миллион. Кафе — минус полтора. Доставка — минус пятьсот тысяч. И это только то, что я знаю.
— Я пытался! Я старался для нас!
— Для нас? Или для мамы? Чтобы доказать ей, что ты успешный бизнесмен?
Павел молчал. Марина посмотрела на него. Красивый мужчина. Она когда-то влюбилась в эту красоту, в эту улыбку. А потом поняла — за красивой оболочкой пустота. Маменькин сынок, который так и не вырос.
— Паш, скажи честно. Ты меня любишь?
Он поднял голову, удивлённый вопросом.
— Конечно люблю! Как ты можешь спрашивать?
— А почему тогда всегда выбираешь маму? Почему её мнение важнее моего?
— Она моя мать… Она столько для меня сделала…
— И будет делать. Всю жизнь. А ты всю жизнь будешь ей должен. И твоя жена — неважно, я или другая — всегда будет на втором месте.
— Это не так!
— Так, Паш. Именно так. И бабушкина квартира — это не про деньги. Это про то, что вы все — ты, твои родители — считаете, что имеете право на всё моё. На мою зарплату, на моё время, на наследство моей семьи. А я не имею права даже голос повысить.
— Мы семья…
— Нет, — Марина встала. — Мы не семья. В семье люди друг друга уважают. Поддерживают. А не ждут, как стервятники, когда можно поживиться.
Она пошла в спальню. Павел — за ней.
— Что ты делаешь?
— Собираю вещи. Поеду к маме. Мне нужно время подумать.
— Марин, не надо! Давай поговорим! Я всё понимаю, правда!
Она остановилась, посмотрела на него.
— Что ты понимаешь, Паш?
— Что… Что мы были неправы. Что нельзя было так давить. Но квартира… Можно же как-то договориться? Может, половину?
Марина покачала головой. Даже сейчас, когда их брак трещит по швам, он думает о квартире.
— Нет, Паш. Никаких половин. Бабушка приняла решение. Я его уважаю. И если ты не можешь это принять…
— То что?
— То нам не по пути.
Она продолжила собирать вещи. Павел стоял в дверях, растерянный, раздавленный.
— Марин… Ты хочешь развестись? Из-за квартиры?
— Не из-за квартиры. Из-за того, что за ней стоит. Из-за неуважения. Из-за того, что я для тебя и твоей семьи — не человек, а функция. Приносить деньги, обслуживать, не возражать. А когда я пытаюсь жить своей жизнью, принимать свои решения — я становлюсь врагом.
Сумка была собрана. Марина накинула куртку, взяла ключи.
— Я уезжаю. Потом созвонимся, решим, что делать дальше.
— Марин! Подожди! Нельзя же так! Восемь лет!
Она остановилась у двери.
— Восемь лет, Паш. Восемь лет я пыталась стать частью твоей семьи. Угождала твоей маме, терпела замечания, вкладывала деньги в твои прожекты. И что получила? «Ты должна», «Ты обязана», «Это твой долг». Хватит. Я больше никому ничего не должна.
— А как же любовь?
Марина грустно улыбнулась.
— А была ли любовь, Паш? Или только привычка? Ты любил меня или идею жены? Которая будет удобной, покладистой, беспрекословной?
— Я люблю тебя!
— Тогда почему ты пришёл с родителями меня прессовать? Почему не поговорил сначала один на один? Почему сразу — угрозы, ультиматумы?
Павел молчал. Ответа у него не было.
— Вот именно, — кивнула Марина. — Пока, Паш. Береги себя.
Она вышла. Спустилась по лестнице, села в машину. Руки дрожали. Всё-таки восемь лет — это не шутка. Восемь лет жизни. Надежд. Попыток построить семью.
Телефон зазвонил. Мама.
— Мариш? Ты как? Галина Васильевна мне тут названивает, истерит.
— Еду к тебе, мам. Можно я поживу у вас?
— Конечно, доченька. Твоя комната всегда готова. Что случилось?
— Потом расскажу. Мам… Спасибо. За всё.
— За что, Мариш?
— За то, что ты и папа всегда меня поддерживали. Что не лезли в мою семью. Что уважали мой выбор. Даже когда не одобряли.
— Мариша, ты наша дочь. Мы тебя любим. Какой бы выбор ты ни сделала.
Марина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Вот она — настоящая семья. Где любят не за что-то, а просто так. Где поддерживают, а не требуют. Где уважают твои решения.
— Я скоро буду. Поставь чайник.
— Уже ставлю. И папа твои любимые эклеры купил. Как чувствовал.
Марина улыбнулась сквозь слёзы. Завела машину, выехала со двора. В зеркало заднего вида увидела окна своей квартиры. Там, наверное, Павел сидит в растерянности. Может, уже звонит маме, жалуется.
А может, думает. Может, впервые в жизни думает сам, без подсказок Галины Васильевны.
Марина не знала, что будет дальше. Развод? Примирение? Но знала одно — больше она не позволит собой манипулировать. Не позволит решать за неё. Не позволит превращать себя в удобную функцию.
Бабушка была права. Иногда нужно защищать своё. Не от чужих — от тех, кто называет себя семьёй, но видит в тебе только источник благ.
Машина свернула на проспект. Впереди был дом родителей. Тёплый, уютный. Где её ждали и любили. Просто так. Не за квартиру, не за деньги, не за покладистость. За то, что она — это она.
Марина глубоко вдохнула. Новая жизнь начинается с первого шага. И она его сделала.
