Иногда одно сказанное в гневе слово сильнее удара. История девушки, которая не простила. А потом научилась прощать — не всем.
Глава 1: Ты никому не нужна
Тарелка разбилась о стену совсем рядом с моей головой. Я даже не вздрогнула — привыкла. Последний год мама словно с цепи сорвалась. Раньше хоть иногда бывали светлые промежутки, а теперь каждый вечер одно и то же.
— Двадцать два года на шее сидишь! — кричала Алевтина Степановна, сжимая в руке полотенце так, что костяшки побелели. — У Верки Сидоровой дочь уже замуж вышла, квартиру купили! А ты? Университет бросила, работу найти не можешь! Кому ты такая нужна?!
Я смотрела на крошки супницы на полу и думала о том, что завтра придется покупать новую. Денег на нее, конечно, нет. А это значит — еще один повод для скандала.
— Я ищу работу, мама, — тихо сказала я, наклоняясь, чтобы собрать осколки.
— Ищешь она! — передразнила мать. — Неделю уже ищешь! Вон, Петровы сыну машину купили, а он всего-то институт закончил. А ты что? Ничтожество! Вся в отца — ни рыба, ни мясо!
Отец умер, когда мне было шесть. Помню только его большие теплые руки и запах табака. Мама говорила, что он пил, что бросил нас, что из-за него мы в нищете. Со временем я перестала спрашивать о нем — каждый вопрос вызывал такую бурю, что легче было молчать.
— Я завтра пойду в ту кофейню, — прошептала я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Они обещали перезвонить…
— Обещали они! — снова взвилась мать. — А ты веришь! Дура! Кому ты там нужна, с твоими-то кривыми руками!
Я выпрямилась, держа в ладонях осколки. Мои руки дрожали, но не от страха — от бессильной ярости, которая копилась годами. Они вовсе не кривые, мои руки. Тонкие, с длинными пальцами. Бабушка, пока была жива, говорила, что у меня руки пианистки.
— Не смей так со мной разговаривать, — вдруг сказала я, и собственный голос показался мне чужим.
Мама замерла на секунду, а потом ее лицо исказилось, став совсем некрасивым, почти страшным.
— Ты еще указывать мне будешь? — прошипела она. — Я тебя растила, я тебя кормила, я из-за тебя замуж не вышла! А ты?! Неблагодарная тварь! Да ты никому не нужна! Слышишь? НИКОМУ!
Что-то оборвалось внутри. Словно последняя ниточка, которая связывала меня с этим домом, с этой женщиной. Я медленно положила осколки на стол, вытерла руки о джинсы и пошла в свою комнату. Там, под кроватью, стоял старый рюкзак, который я собрала еще месяц назад. На всякий случай.
— Куда это ты? — мать встала в дверях, загораживая проход. — Думаешь, сбежишь — и все? А кто за квартиру платить будет? Кто продукты покупать будет?
Я молча надела куртку и повесила рюкзак на плечо. В нем лежали документы, немного одежды, зарядка для телефона и альбом с фотографиями бабушки. Все, что мне по-настоящему дорого.
— Отойди, пожалуйста, — сказала я.
— Не пущу! — закричала мать, вцепившись в дверной косяк. — Ты никуда не пойдешь! Ты мне должна!
Я посмотрела ей в глаза — злые, покрасневшие, с расширенными зрачками. Чужие глаза.
— Я тебе ничего не должна, — тихо ответила я. — Ты права. Я никому не нужна. Поэтому ухожу.
Она не ожидала, что я просто отодвину ее в сторону. Легонько, даже не толкнув. Просто отстранила и вышла в коридор.
— Уйдешь — не возвращайся! — крикнула она мне вслед. — Сдохнешь под забором!
Дверь захлопнулась за моей спиной с такой силой, что штукатурка посыпалась с потолка подъезда. Я медленно спустилась по лестнице, вышла во двор и только там поняла, что на улице февраль, мороз, а у меня только легкая куртка и совсем нет плана.
Глава 2: Холод и вокзал
Вокзал нашего городка был маленьким, но хотя бы теплым. Я сидела на деревянной скамейке, прижимая к себе рюкзак, и смотрела на электронное табло. Последняя электричка на Москву ушла час назад. Следующая — только в шесть утра.
Старушка-уборщица подозрительно косилась на меня, подметая пол рядом со скамейкой уже третий раз. Я понимала: еще немного, и она позовет охранника, который выставит меня на мороз.
— Доченька, — вдруг сказала она, останавливаясь, — ты что, на поезд опоздала?
Я кивнула, не доверяя своему голосу. Горло перехватило.
— А куда ехать-то собралась?
— В Москву, — прошептала я.
— Далеко собралась, — покачала головой старушка. — А там тебя кто ждет?
Я опустила голову. Никто. Меня никто не ждет. Ни в Москве, ни здесь, ни где-либо еще.
— Я найду работу, — сказала я скорее себе, чем ей. — У меня есть деньги на первое время.
В кармане лежали три тысячи рублей — все, что я скопила за полгода, подрабатывая расклейщицей объявлений. Мама не знала об этих деньгах. Она вообще мало что знала обо мне настоящей.
Старушка вздохнула, оперлась на швабру и вдруг сказала:
— Идем, чаю попьем. До утра еще долго.
Подсобка была крошечной, пахло хлоркой и сырыми тряпками. Но чай в эмалированной кружке оказался горячим и сладким.
— Меня Зинаида Петровна зовут, — представилась старушка, доставая из шкафчика пакет с баранками. — А тебя как?
— Таисия, — ответила я. — Тая.
— Редкое имя, красивое, — кивнула Зинаида Петровна. — От мамки, что ль, сбежала?
Я вздрогнула. Откуда она знает?
— Да ты не пугайся, — махнула рукой старушка. — Не первую такую вижу. Глаза красные, вещей мало, денег еще меньше. Обидела мать?
— Она сказала, что я никому не нужна, — слова вырвались сами собой. — Что я ничтожество. Что я ей всю жизнь испортила.
Зинаида Петровна покачала головой:
— Эх, девонька, горячие вы все. Сказала и сказала. Мало ли что в сердцах говорится. Остынет — и забудет.
— Нет, — я сжала кружку так, что пальцы побелели. — Она всегда так. Сколько себя помню. Ничего я не могу сделать правильно. Все не так, все плохо. А я… я просто хочу, чтобы меня кто-нибудь… — голос предательски дрогнул.
— Любил? — закончила за меня старушка. — Это понятно. Всем хочется. Только Москва тебя не полюбит, девонька. Она тебя сожрет и не подавится.
— Мне некуда больше идти, — призналась я.
Зинаида Петровна вздохнула, порылась в кармане фартука и достала сложенный вчетверо листок.
— На, держи, — протянула она мне. — Тут объявление, соседка моя давала. Общежитие у них, комнату сдают. Не Москва, конечно, но хоть крыша над головой. А там, глядишь, и работу найдешь.
Я развернула листок. Общежитие было студенческим, на окраине города. Почти час на автобусе от нашего… от маминого дома.
— Почему вы мне помогаете? — спросила я, поднимая глаза.
Зинаида Петровна отвернулась, гремя чайником.
— У меня дочка была, — сказала она так тихо, что я едва расслышала. — Тоже вот так ушла. В Москву. И пропала. Двадцать лет уже прошло, а я все жду…
Мы просидели в подсобке до утра. Зинаида Петровна рассказывала про свою жизнь, я — слушала. Когда на улице начало светать, она проводила меня до автобусной остановки.
— Береги себя, Таюша, — сказала она на прощание. — И матери позвони. Хоть через неделю. Чтоб не волновалась.
Я кивнула, хотя знала, что не позвоню. Не скоро. Может быть, никогда.
Глава 3: Общежитие и Юля
Общежитие оказалось серым пятиэтажным зданием с облупившейся краской и выбитыми кое-где стеклами. Я стояла перед входом, крепко сжимая в руке листок с адресом, и думала: может, вернуться? Может, мама уже остыла? Может, она волнуется?
Телефон в кармане молчал. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Я даже проверила — не отключился ли. Нет, работал исправно. Просто никто не искал меня.
— Эй, ты чего тут стоишь? Замерзнешь же! — окликнул меня звонкий голос.
На крыльце стояла девушка в ярко-розовой куртке, с копной рыжих кудрявых волос. Она улыбалась так широко и открыто, что невольно хотелось улыбнуться в ответ.
— Я… — я протянула ей листок. — Тут написано, что сдается комната. Вернее, место в комнате.
— А, так ты к нам! — обрадовалась рыжая. — Я Юля! Пойдем скорее, покажу! Правда, у нас небогато, но зато весело!
Комната на третьем этаже оказалась маленькой, но удивительно уютной. Две кровати, стол у окна, шкаф и полочки, заставленные книгами и какими-то безделушками.
— Это моя сторона, — Юля указала на кровать, заваленную разноцветными подушками. — А это будет твоя. Если захочешь остаться, конечно.
— Сколько стоит? — спросила я, пытаясь подсчитать, на сколько мне хватит моих трех тысяч.
— Три с половиной в месяц, — Юля плюхнулась на свою кровать. — Коммуналка включена. Душ на этаже, но нормальный, чистый. А ты откуда к нам?
Я молчала, не зная, что ответить. Сказать правду — что сбежала из дома? Что у меня нет ни работы, ни перспектив, ни плана?
— Эй, все в порядке? — Юля подошла и легонько тронула меня за плечо. — Ты плачешь?
Я не заметила, как по щекам потекли слезы. Первые слезы за этот безумный день. Юля, не говоря ни слова, обняла меня — крепко, по-настоящему. И я разрыдалась, уткнувшись в ее розовую куртку, пахнущую ванилью и корицей.
— Все будет хорошо, — шептала она, гладя меня по спине. — Что бы ни случилось, все будет хорошо.
И почему-то я ей поверила.
Потом мы пили чай с печеньем, и я рассказывала свою историю. Про маму, про вечные унижения, про тот последний скандал. Юля слушала, не перебивая, только иногда качала головой.
— У меня семеро братьев и сестер, — сказала она, когда я замолчала. — Родители фермеры, в деревне под Воронежем. Денег не хватало, но мама всегда говорила: «Главное — любить друг друга, остальное приложится».
Я смотрела на нее и не понимала: как так? Почему одним достается любовь, а другим — постоянная критика и унижения?
— Не кисни, — Юля хлопнула в ладоши. — Первым делом тебе нужна работа. А я как раз знаю одно место!
Оказалось, Юля работала официанткой в кофейне «Кардамон» в трех кварталах от общежития. Там как раз нужна была уборщица на полставки — утром, до открытия, и вечером, после закрытия.
— Платят немного, — предупредила она, — но зато каждый день и без задержек. И кормят бесплатно. А еще хозяин, Илья, он нормальный. Не орет, не придирается.
Уже на следующее утро я стояла перед дверью кофейни с тряпкой в руках. Илья оказался худощавым мужчиной лет тридцати пяти, с аккуратной бородкой и усталыми глазами.
— Работа простая, — сказал он, показывая мне подсобку с инвентарем. — Моешь полы, протираешь столы, выносишь мусор. Платим пятьсот рублей за выход, плюс обед. Справишься?
Я кивнула. За 500 в день можно было оплатить комнату и еще останется на жизнь. Не разгуляешься, конечно, но и с голоду не умрешь.
Первый месяц пролетел как в тумане. Я вставала в пять утра, шла в кофейню, мыла полы и протирала пыль. Потом возвращалась в общежитие, спала несколько часов, а вечером снова шла на работу. Юля часто подкладывала мне лишний кусок пирога или сэндвич, хотя я уверяла, что не голодна.
Однажды вечером, когда я домывала пол у входа, в кофейню зашла женщина с ребенком. Илья уже закрывал кассу, остальные официантки разошлись.
— Извините, мы закрыты, — вежливо сказал он.
— Пожалуйста, — женщина выглядела измученной, ребенок — заплаканным. — Нам надо всего лишь погреться. Мы из Донецка, автобус только через час, а на улице холодно…
Илья колебался. Я видела, как он смотрит на часы, на кассу, на усталое лицо женщины.
— Конечно, проходите, — вдруг сказала я, отставляя ведро. — Присаживайтесь. Я сделаю вам чаю.
Илья удивленно поднял бровь, но не стал возражать. Я быстро сняла фартук, вымыла руки и прошла за стойку. За три недели я уже неплохо изучила кухню.
— Мальчик, наверное, голодный? — спросила я, доставая с полки чашки. — У нас остались сэндвичи с курицей и сырные булочки.
Женщина покраснела:
— Мы не можем… у нас мало денег…
— За счет заведения, — твердо сказала я, не глядя на Илью. — Правда ведь?
Он помолчал секунду, а потом кивнул:
— Конечно.
Через полчаса женщина с мальчиком ушли — согревшиеся, накормленные, с пакетом еды на дорогу. Я мыла посуду, чувствуя на себе взгляд Ильи.
— Ты понимаешь, что раздала продуктов на тысячу рублей? — спросил он наконец.
Я вздрогнула. Две дневных зарплаты.
— Вычтите из моего заработка, — пробормотала я, не поднимая глаз.
— Не в этом дело, — Илья подошел ближе. — Почему ты это сделала?
Я наконец посмотрела на него:
— Потому что знаю, каково это — быть никому не нужной. Каково это — замерзать и быть голодной.
Илья долго смотрел на меня, а потом неожиданно улыбнулся:
— Знаешь, у меня через неделю увольняется одна официантка. Не хочешь попробовать? Зарплата в два раза больше.
Так началась моя новая жизнь.
Глава 4: Кофейня и Илья
— Нет, Тая, так не пойдет, — Илья покачал головой, глядя на мою мятую футболку и потертые джинсы. — Официантка должна выглядеть аккуратно.
Я покраснела. Все мои вещи выглядели примерно одинаково — поношенными и дешевыми. В рюкзаке, с которым я сбежала из дома, поместилось не так уж много.
— У меня нет других вещей, — призналась я. — И денег на них тоже пока нет.
Илья задумчиво постучал пальцами по столу, а потом достал из кассы пять тысяч рублей.
— Аванс, — сказал он, протягивая мне деньги. — Купи себе что-нибудь приличное. Черные брюки, белая блузка. И какие-нибудь туфли. Не кроссовки.
Я хотела отказаться, но деньги были так нужны. Поэтому я просто кивнула:
— Спасибо. Я верну.
— Конечно вернешь, — усмехнулся он. — Из зарплаты вычту.
В тот же вечер мы с Юлей отправились в торговый центр. Она с энтузиазмом помогала мне выбирать одежду, периодически восклицая: «Смотри, как идет к твоим глазам!» или «С твоей фигурой это будет смотреться обалденно!»
Я никогда раньше не слышала таких слов. Мама всегда говорила, что я бледная, тощая и некрасивая. А Юля видела во мне что-то другое.
— Знаешь, я даже завидую, — сказала она, когда мы возвращались в общежитие, нагруженные пакетами. — У тебя такие красивые волосы, длинные, шелковистые. А у меня вот это гнездо, — она дернула себя за рыжий локон.
— Что ты! — воскликнула я. — У тебя потрясающие волосы! Как огонь!
Мы обе рассмеялись. И в тот момент я поняла, что обрела то, чего у меня никогда не было — настоящую подругу.
Работа официанткой оказалась намного сложнее, чем уборка. Нужно было запоминать заказы, успевать обслуживать по несколько столиков, постоянно улыбаться, даже когда посетители грубили или придирались.
— Ты слишком медленная, — заметил Илья после моей первой смены. — И путаешься в заказах.
— Я научусь, — упрямо ответила я, хотя ноги гудели от усталости, а голова раскалывалась от напряжения. — Дайте мне время.
И он дал. Неделю за неделей я училась — запоминала меню, разбиралась в сортах кофе, училась правильно расставлять приборы. Училась не вздрагивать, когда кто-то повышал голос, не краснеть, когда делала ошибки.
Илья наблюдал за мной — молча, внимательно. Иногда поправлял, иногда хвалил, но всегда — уважительно. Ни разу он не повысил голос, не унизил, не сказал, что я ни на что не способна.
Через три месяца я уже была одной из лучших официанток. Посетители часто просили, чтобы их обслуживала именно я. Некоторые оставляли щедрые чаевые, которые я откладывала на отдельный счет — на мечту. Правда, я еще не знала, на какую.
Однажды вечером, когда мы с Ильей закрывали кофейню, он вдруг спросил:
— А почему ты не возвращаешься в университет? Юля говорила, ты училась на экономическом.
Я вздрогнула. О том, что я бросила учебу, знали немногие.
— Не могу, — призналась я. — Там платное обучение. Мама платила, но теперь…
Илья кивнул, понимая без слов.
— Знаешь, мы расширяемся, — сказал он, протирая кофемашину. — Открываем вторую кофейню в центре. Мне нужен помощник администратора. Кто-то, кто разбирается в цифрах, в графиках, в организации работы. Зарплата в полтора раза выше, чем у официантки.
Я замерла, боясь поверить своим ушам.
— Вы… предлагаете мне эту должность?
— А почему нет? — пожал плечами Илья. — Ты ответственная, умная, быстро учишься. И у тебя экономическое образование.
— Незаконченное, — напомнила я.
— Так закончи, — просто сказал он. — График будет гибкий, сможешь совмещать. А я даже помогу с оплатой, если согласишься работать у меня не меньше трех лет после выпуска.
В тот вечер я долго не могла уснуть. Смотрела в потолок общежития и думала: неужели жизнь действительно может измениться? Неужели я и правда могу чего-то добиться?
А потом достала телефон и набрала номер, который не набирала почти полгода. Трубку сняли после первого гудка.
— Тая? — мамин голос звучал странно. — Это ты?
— Да, мама, — сказала я, чувствуя, как сжимается горло. — Это я. Просто хотела сказать, что у меня все хорошо.
Тишина на том конце была такой долгой, что я уже решила, что связь прервалась.
— Я рада, — наконец произнесла мама. — Ты… вернешься?
— Нет, — твердо ответила я. — Не сейчас. Может быть, когда-нибудь… потом.
— Понимаю, — в ее голосе была странная смесь облегчения и разочарования. — Береги себя.
Она повесила трубку, а я еще долго лежала, глядя на телефон. Странно, но я не чувствовала ни обиды, ни злости. Только усталость. И легкую грусть.
Глава 5: Михаил и шанс
Время летело незаметно. Вот уже два года я работала у Ильи. Сначала помощником администратора, потом — администратором, а теперь управляла целой сетью из трех кофеен. Одновременно училась в университете — на вечернем отделении, с перерывами, но упрямо. Осталось всего полгода до диплома.
Юля уехала — вышла замуж за программиста и переехала в Питер. Мы переписывались почти каждый день. Она ждала ребенка и была невероятно счастлива. Я тоже была за нее рада, хотя немного завидовала — у меня на личную жизнь просто не хватало времени.
— Тая, там пришел этот бизнесмен из центра, — сообщила мне Лена, новая официантка. — Говорит, у него встреча с тобой.
Я кивнула. Михаил Аркадьевич Соловьев был владельцем бизнес-центра, в котором располагалась наша третья, самая новая кофейня. Суровый, немногословный мужчина лет пятидесяти, он периодически проверял, все ли в порядке с арендаторами.
— Добрый день, Михаил Аркадьевич, — улыбнулась я, подходя к его столику. — Кофе как обычно? Американо без сахара?
Он кивнул, внимательно глядя на меня.
— Знаете, Таисия, я наблюдаю за вами уже полгода, — сказал он, когда я поставила перед ним чашку. — Вы умеете организовать работу. Люди вас уважают. Это редкое качество.
Я смутилась. К комплиментам я все еще не привыкла.
— Спасибо, но это заслуга всей команды, — ответила я. — У нас отличные сотрудники.
— Не скромничайте, — Михаил отпил кофе. — Я видел, как было до вас. И как стало при вас. Разница колоссальная. Поэтому у меня к вам деловое предложение.
Я насторожилась. За годы самостоятельной жизни я научилась с подозрением относиться к «деловым предложениям» от малознакомых мужчин.
— Я открываю сеть бизнес-центров в разных районах Москвы, — продолжил он, не замечая моей настороженности. — Мне нужен управляющий. Человек, который сможет контролировать все процессы, работать с арендаторами, решать проблемы. Вы бы справились.
— Но я никогда… — начала я.
— Не работали с недвижимостью? — перебил он. — Это не проблема. Я предлагаю сначала стажировку. Три месяца вы учитесь, я плачу вам стипендию. Если все пойдет хорошо — берем вас в штат. Зарплата в три раза выше, чем сейчас. Плюс служебная машина и квартира.
Я смотрела на него, не веря своим ушам.
— Почему я? — наконец спросила я. — Вы наверняка знаете множество профессионалов с опытом…
Михаил отставил чашку и посмотрел мне прямо в глаза:
— Я читал ваше резюме, когда вы устраивались сюда. Знаю, что вы из маленького города, что у вас не было связей, денег, поддержки. И тем не менее, за три года вы смогли подняться с позиции уборщицы до управляющей сетью кофеен. Закончить университет. Снять квартиру, пусть и маленькую. Это говорит о характере и о способностях. Остальному можно научить.
В тот вечер я долго разговаривала с Ильей. Он был расстроен, что я ухожу, но понимал — такой шанс упускать нельзя.
— Ты заслужила это, Тая, — сказал он, обнимая меня на прощание. — Я всегда знал, что ты способна на большее.
Так начался новый этап моей жизни. Трехкомнатная квартира в новостройке казалась дворцом после маленькой студии, которую я снимала последний год. Иметь личного водителя было непривычно, почти неловко. А вот работа… работа была сложной. Намного сложнее, чем я ожидала.
Первые месяцы я работала по 14-16 часов в сутки. Учила законы об аренде, разбиралась в тонкостях налогообложения, изучала основы технического обслуживания зданий. Часто засыпала прямо за компьютером, просыпалась на рассвете и продолжала работать.
Михаил наблюдал за мной так же внимательно, как когда-то Илья. Иногда критиковал, иногда хвалил, но всегда — справедливо.
— Ты слишком добрая с должниками, — говорил он. — Бизнес не терпит сентиментальности.
— Но у них трудности, — возражала я. — Им просто нужно немного времени…
— Или они используют твою доброту, чтобы не платить, — парировал Михаил. — Научись различать тех, кто действительно в беде, и тех, кто просто ищет выгоду.
Я училась. Со временем стала тверже, решительнее, но никогда не переступала ту грань, за которой твердость превращается в жестокость. Михаил это ценил.
Через полгода я уже управляла тремя бизнес-центрами. Через год — десятью. Моя зарплата выросла до размеров, о которых я раньше не могла и мечтать. Я купила собственную квартиру — небольшую, но в хорошем районе. Потом — машину. Стала откладывать деньги на будущее.
Иногда по ночам я просыпалась от странного чувства нереальности. Неужели это все происходит со мной? С той самой девочкой, которой мама кричала: «Ты никому не нужна»? Но утром я шла в офис, где меня ждали документы, встречи, решения. Где меня уважали. Где я была нужна.
О маме я думала все реже. Пару раз в год звонила, спрашивала, как дела. Она отвечала односложно — «нормально», «здорова», «работаю». Никогда не спрашивала, как я. Будто боялась услышать, что у меня все хорошо.
Так прошло еще три года. Я полностью погрузилась в работу, почти не оставляя времени на личную жизнь. Михаил стал не просто начальником — наставником, почти другом. Он научил меня всему, что знал сам. И доверял мне все больше.
— Тая, у меня для тебя новость, — сказал он однажды, вызвав меня в свой кабинет. — Я расширяю бизнес. Открываю филиал в Санкт-Петербурге. Хочу, чтобы ты возглавила его.
Я замерла. Переезд в другой город, новая команда, новые вызовы…
— Это повышение, — продолжил Михаил. — Ты станешь вице-президентом компании. Полная самостоятельность в принятии решений. И, конечно, соответствующая зарплата.
— Я… мне нужно подумать, — пробормотала я.
Михаил удивленно поднял брови:
— О чем тут думать? Это шанс, о котором мечтают многие. Переезд, кстати, за счет компании. И квартиру мы тебе там купим, не снимать же.
Я покачала головой:
— Дело не в этом. Просто… это так далеко от дома.
— От какого дома? — нахмурился Михаил. — Ты же говорила, что у тебя никого нет. Что ты ни с кем не общаешься из прошлой жизни.
Я молчала. Действительно, что меня держит? Юля в Питере, это даже плюс — будем видеться чаще. С Ильей мы давно только переписываемся. Мама… с мамой мы чужие люди.
И все же что-то внутри сопротивлялось.
— Хорошо, — наконец сказала я. — Я согласна. Но мне нужна неделя, чтобы съездить домой. Есть незаконченные дела.
Михаил кивнул, хотя видно было, что он не понимает.
Уже в машине, по дороге домой, я достала телефон и набрала номер, который не набирала больше года.
— Тетя Рая? Это Тая. Как мама?
Глава 6: Звонок из прошлого
Тетя Рая была маминой младшей сестрой. Они не особо ладили, виделись редко, только по большим праздникам. Но тетя всегда относилась ко мне по-доброму, хоть и сдержанно.
— Таечка? — ее голос звучал встревоженно. — Господи, наконец-то! Я звонила тебе всю неделю!
Холодок пробежал по спине. Я сменила номер три года назад, когда перешла на работу к Михаилу. Дала новый только Юле и Илье.
— Что случилось? — спросила я, уже зная, что услышу что-то плохое.
— Мама твоя в больнице, — сказала тетя Рая. — Упала на улице, сломала ногу. Сложный перелом, с осложнениями. Выписали уже, но она дома одна, сама не справляется. Я приезжаю, когда могу, но у меня работа, сама понимаешь…
Я закрыла глаза. Перед внутренним взором встала картина: мама, одна в пустой квартире, не может дойти до туалета, до кухни…
— Сколько ей еще в гипсе ходить? — спросила я.
— Минимум месяц, — вздохнула тетя Рая. — И то, если все хорошо будет. А потом реабилитация. Ей бы сиделку нанять, но где ж денег взять? Пенсия у нее сама знаешь какая.
Я знала. Маленькая. Едва на еду и коммуналку хватает.
— Я приеду, — сказала я, не узнавая собственного голоса. — Завтра буду.
Тетя Рая помолчала, а потом тихо произнесла:
— Она не знает, что я тебе звонила. Говорит, не хочет тебя беспокоить. Гордая она у нас.
«Не у нас, а у меня», — хотела сказать я, но промолчала.
— Спасибо, что сообщили, — сухо поблагодарила я. — До свидания.
Всю ночь я не могла уснуть. Ворочалась, думала: зачем я еду? Что скажу? Что сделаю? Шесть лет прошло с того дня, как я ушла из дома. Шесть лет мы с мамой были практически чужими людьми.
Утром я позвонила Михаилу, объяснила ситуацию. Он был удивлен, но отпустил меня на неделю. Я заказала билет на самолет — теперь могла себе это позволить. Собрала небольшую сумку с вещами. Остановилась перед шкафом, размышляя, что надеть. Раньше я не задумывалась об этом, но сейчас…
Выбрала простое синее платье. Не слишком дорогое, но элегантное. Убрала волосы в аккуратный пучок. Никакой вычурности, никакого хвастовства. Просто хотела выглядеть… достойно.
Родной город встретил меня серым дождем и прохладой. Я взяла такси от аэропорта, назвала адрес. Водитель — пожилой мужчина с усталым лицом — всю дорогу говорил о том, как изменился город за последние годы. Я кивала, не слушая. Думала о том, что будет, когда я постучу в дверь.
Узнает ли меня мама? Я изменилась. Не только внешне — мои движения стали увереннее, взгляд — тверже. Спина прямая, голос спокойный. Я больше не боялась чужого крика, не вздрагивала от резких звуков.
— Приехали, — сказал водитель, останавливаясь у знакомого пятиэтажного дома.
Я расплатилась, взяла сумку и вышла под дождь. Постояла, глядя на окна третьего этажа. Там, за пыльными занавесками, была моя прошлая жизнь. И женщина, которая когда-то сказала мне, что я никому не нужна.
Подъезд не изменился — все те же облупившиеся стены, запах кошек и готовки. Я медленно поднялась по лестнице, каждый шаг давался с трудом, будто ноги наливались свинцом.
Остановилась перед дверью с цифрой 17. Бронзовая семерка висела криво, как и шесть лет назад. Сделала глубокий вдох и позвонила.
Долго никто не открывал. Я уже подумала, что тети Раи здесь нет, а мама не может подойти к двери. Но потом послышалось шарканье, звяканье ключей, и дверь медленно отворилась.
На пороге стояла пожилая женщина с седыми волосами, в старом халате. Опиралась на костыль. Осунувшееся лицо, потухшие глаза. Я не сразу узнала в ней свою мать — так она постарела за эти годы.
— Здравствуй, мама, — сказала я, и голос предательски дрогнул.
Она смотрела на меня так, словно видела призрака. Бледные губы дрогнули, но она не произнесла ни слова.
— Можно войти? — спросила я, когда молчание затянулось.
Она молча отступила, опираясь на костыль. Я прошла в квартиру, оглядываясь. Все было почти так же, как в день моего ухода. Те же обои, та же мебель. Только повсюду — пыль и беспорядок. На кухонном столе — грязная посуда, на полу — крошки.
— Тетя Рая сказала, что ты сломала ногу, — сказала я, ставя сумку в коридоре. — Как ты себя чувствуешь?
Мама доковыляла до кресла, тяжело опустилась в него и только тогда подняла на меня глаза.
— Зачем ты приехала? — спросила она хрипло.
Не «здравствуй», не «как ты», не «я скучала». Просто — «зачем ты приехала».
— Тетя Рая сказала, тебе нужна помощь, — ответила я, стараясь говорить спокойно.
— Она не должна была тебе говорить, — мама отвернулась к окну. — Я справляюсь.
Я огляделась. В раковине — гора немытой посуды. На полу — мусор. В воздухе — затхлый запах давно не проветриваемого помещения.
— Вижу, как ты справляешься, — сказала я, снимая плащ. — Давно ела?
Она пожала плечами, не глядя на меня. Я прошла на кухню, открыла холодильник. Пусто. Только полбуханки черствого хлеба и банка сметаны с истекшим сроком годности.
— Я закажу доставку продуктов, — сказала я, доставая телефон. — Что тебе нужно?
— Ничего мне не нужно, — огрызнулась мама. — Особенно от тебя.
Я глубоко вдохнула, считая до десяти. Не для того я приехала, чтобы снова ссориться.
— Мама, — сказала я как можно мягче. — Я здесь, чтобы помочь. Только помочь. Не нужно гордости.
Она фыркнула, но промолчала. Я заказала продукты — самые простые, те, что она любила. Хлеб, молоко, творог, курицу, овощи. Потом засучила рукава и принялась за уборку.
Мыла посуду, подметала пол, протирала пыль. Мама наблюдала за мной молча, только изредка вздыхая. Когда привезли продукты, я приготовила простой обед — куриный бульон и гренки.
— Поешь, — сказала я, ставя перед ней тарелку. — Тебе нужны силы, чтобы кость срослась.
Она взглянула на меня с подозрением, но ложку взяла. Ела медленно, с трудом. Я видела, как дрожат ее руки, как она морщится от боли при каждом движении.
— Давно ты такая? — не выдержала я.
— Какая? — она подняла бровь.
— Слабая. Больная. — Я смотрела на нее прямо, без страха. — Ты всегда была… сильной. Громкой.
Она усмехнулась — криво, горько.
— Постарела, — сказала она просто. — Всем нам суждено стареть. И тебе тоже.
Я промолчала. Убрала тарелки, помыла их. Потом помогла ей добраться до ванной, оставила там чистое полотенце и свежую одежду.
— Справишься? — спросила я через дверь. — Или помочь?
— Справлюсь, — буркнула она. — Не маленькая.
Пока она мылась, я перестелила постель, проветрила комнаты. Нашла в шкафу чистое белье — мятое, но свежее.
Когда мама вышла из ванной — чистая, с мокрыми волосами, в свежем халате — я помогла ей дойти до кровати. Она легла, вытянув больную ногу.
— Спасибо, — вдруг сказала она тихо. Слово прозвучало непривычно, будто на иностранном языке.
— Не за что, — ответила я, поправляя одеяло. — Отдыхай.
Я вышла из комнаты, закрыла дверь и только тогда позволила себе сесть прямо на пол в коридоре, прижавшись спиной к стене. Сердце колотилось так, словно я пробежала марафон.
Эта женщина, эта квартира, этот город — все казалось далеким сном. Будто и не было этих шести лет. Будто я снова та испуганная девочка, которая боится лишний раз вздохнуть, чтобы не вызвать мамин гнев.
Я достала телефон и написала Михаилу: «Останусь на две недели. Потом сразу в Петербург». Он ответил почти мгновенно: «Как скажешь. Если нужна помощь — звони».
Мама спала почти до вечера. Я успела прибраться во всей квартире, постирать белье, приготовить ужин. Когда она проснулась, я принесла ей легкий салат и запеченную рыбу.
— Откуда у тебя деньги? — спросила она, наблюдая, как я расставляю тарелки. — На все это?
— Я работаю, — ответила я коротко.
— Где? — она прищурилась. — Официанткой? Или продавщицей?
Я вздохнула. Сказать правду? Что я вице-президент крупной компании? Что мой годовой доход больше, чем ее пенсия за десять лет? Что у меня квартира в центре Москвы и машина с личным водителем?
— Я управляю компанией, — сказала я просто. — В сфере недвижимости.
Она фыркнула:
— Конечно. А я балерина.
Я промолчала. Какой смысл что-то доказывать? Она все равно не поверит. Или, что еще хуже, поверит — и начнет просить денег, одалживать, требовать.
Вечер прошел в напряженном молчании. Я помогла ей принять лекарства, устроиться на ночь. Сама легла в своей старой комнате — крохотной, с узкой кроватью и пожелтевшими обоями. Странно, но я даже не заметила, что она осталась нетронутой. Будто мама ждала, что я вернусь.
Засыпая, я думала о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не ушла тогда. Если бы не было того скандала, тех страшных слов. Кем бы я стала? Такой же озлобленной, как она? Или сломалась бы, смирилась, потеряла себя?
Утром я проснулась от шума на кухне. Мама, опираясь на костыль, пыталась поставить чайник.
— Зачем ты встала? — я бросилась к ней. — Я бы все сделала.
— Я не инвалид, — огрызнулась она. — Могу чай себе вскипятить.
— Конечно, можешь, — согласилась я, осторожно забирая чайник. — Но пока я здесь, можно и мне позволить что-то сделать. Садись, я приготовлю завтрак.
Она недоверчиво посмотрела на меня, но села. Я заварила чай, поджарила яичницу с помидорами, нарезала хлеб.
— Вкусно, — неохотно признала мама, попробовав. — Ты научилась готовить.
— Пришлось, — улыбнулась я. — Или умереть с голоду.
— Ты всегда была драматичной, — поморщилась она. — Не умерла бы.
Я хотела возразить, сказать, что без Юли, без Ильи, без их помощи я действительно могла оказаться на улице. Но промолчала. Не хотелось начинать день со ссоры.
— Когда ты уезжаешь? — вдруг спросила мама, отставляя пустую тарелку.
— Через две недели, — ответила я, собирая посуду. — Потом за тобой будет ухаживать сиделка. Я уже договорилась, она придет знакомиться завтра.
— Сиделка? — мама нахмурилась. — Я не могу себе позволить сиделку.
— Я плачу, — сказала я спокойно. — Это не обсуждается.
Она смотрела на меня долго, изучающе, будто видела впервые.
— Ты изменилась, — наконец сказала она. — Стала… жесткой.
— Пришлось, — повторила я, отворачиваясь к раковине. — Иначе не выжила бы.
— Из-за меня? — вдруг спросила она тихо.
Я замерла, не веря своим ушам. Неужели она действительно спрашивает? Неужели понимает?
— Нет, мама, — я повернулась к ней. — Не из-за тебя. А благодаря тебе. Ты научила меня быть сильной. По-своему, но научила.
Она опустила глаза, комкая салфетку в руках.
— Я думала, ты не придешь, — сказала она так тихо, что я едва расслышала. — Когда Рая сказала, что позвонила тебе. Я думала, ты пошлешь ее к черту.
— Я так и хотела сделать, — призналась я. — Но потом подумала: а что бы сделала ты на моем месте?
Она вскинула голову:
— Я бы пришла. Я бы всегда пришла. Ты моя дочь.
— Вот и я пришла, — сказала я просто. — Ты моя мать.
Глава 7: Возвращение
Дни потекли странно — одновременно быстро и медленно. Я вставала рано, готовила завтрак, помогала маме с гигиеническими процедурами, давала лекарства. Потом работала удаленно — проверяла отчеты, участвовала в конференц-звонках, решала проблемы. Мама наблюдала за мной с нескрываемым удивлением.
— Ты правда… управляющая? — спросила она на третий день, когда я закончила очередной звонок.
— Вице-президент, — поправила я. — Скоро буду управлять филиалом в Петербурге.
Она помолчала, разглядывая меня так, будто видела впервые.
— Ты поэтому так одеваешься? И прическа эта… — она кивнула на мой строгий костюм и аккуратный пучок.
— Мне нужно выглядеть представительно, — пожала я плечами. — Люди не будут уважать растрепанную девчонку в джинсах.
— Ты всегда была красивой, — вдруг сказала она. — Даже в джинсах.
Я замерла, не веря своим ушам. За всю мою жизнь она ни разу не сказала, что я красивая. Только критиковала — то волосы слишком длинные, то юбка слишком короткая, то походка неправильная.
— Спасибо, — выдавила я, пытаясь скрыть замешательство. — Ты тоже… выглядишь лучше.
Это была правда. За несколько дней регулярного питания и ухода мама действительно изменилась. Лицо порозовело, появился аппетит. Она даже начала интересоваться тем, что происходит вокруг — раньше только смотрела в окно часами, ни на что не реагируя.
Сиделка — спокойная женщина средних лет по имени Надежда — понравилась маме сразу. Они неожиданно нашли общий язык, обсуждая сериалы и делясь рецептами.
— Она хорошая, — сказала мама, когда Надежда ушла после первого знакомства. — Не шумная.
— Она будет приходить утром и оставаться до вечера, — объяснила я. — Готовить, убирать, помогать тебе с процедурами. А на ночь приходить не будет — ты уже достаточно окрепла, чтобы справляться самостоятельно.
Мама кивнула. Потом вдруг спросила:
— А ты? У тебя есть кто-нибудь? Мужчина? Семья?
Я покачала головой:
— Нет времени на личную жизнь. Работа отнимает все силы.
— Зря, — она поджала губы. — Нельзя жить только работой. Останешься одна, как я.
Я промолчала. Хотела сказать, что она осталась одна не из-за работы, а из-за своего характера. Из-за вечной злости, вечных претензий, вечной неудовлетворенности. Но не стала. Какой смысл?
На седьмой день моего пребывания случилось неожиданное. Мама попросила помочь ей дойти до шкафа в ее спальне.
— Там, наверху, коробка, — сказала она, опираясь на мою руку. — Достань.
Я подтянула стул, встала на него и нашла на антресоли старую картонную коробку из-под обуви. Она была перевязана выцветшей лентой и покрыта толстым слоем пыли.
— Что это? — спросила я, осторожно спускаясь со стулом.
— Посмотри сама, — мама отвернулась к окну, будто ей было неловко.
Я развязала ленту, открыла коробку и замерла. Внутри лежали фотографии — десятки фотографий. Я на выпускном в детском саду, с бантами больше головы. Я в первом классе, с огромным букетом астр. Я на соревнованиях по плаванию — тощая, мокрая, но счастливая, с медалью на шее.
— Ты хранила все это? — прошептала я, перебирая снимки.
— Конечно, — буркнула мама, не глядя на меня. — Ты же моя дочь.
Я продолжала доставать фотографии. Вот газетная вырезка — заметка о школьной олимпиаде, где я заняла первое место. Вот мой рисунок — корявый домик с дымящейся трубой и надписью «Для мамочки». Вот засушенный цветок в прозрачном конверте — ромашка, которую я подарила ей на День матери в третьем классе.
А под всем этим — еще одна стопка фотографий. Более старых, выцветших. Молодой мужчина с светлыми волосами и знакомыми серо-зелеными глазами. Моими глазами.
— Папа? — я подняла взгляд на мать.
Она кивнула, все еще не глядя на меня.
— Почему ты никогда не показывала мне эти фотографии? — спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Почему всегда говорила, что он бросил нас, что он был плохим?
Мама наконец повернулась ко мне. В ее глазах стояли слезы — впервые на моей памяти.
— Потому что так было легче, — сказала она хрипло. — Легче злиться на него, чем признать, что… что его больше нет. Что он никогда не вернется.
— Он не бросал нас? — я сжала фотографию так крепко, что уголки смялись.
— Нет, — мама покачала головой. — Он погиб. Автокатастрофа. Ехал домой с ночной смены. Уснул за рулем.
Я закрыла глаза, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Всю жизнь я считала отца предателем, человеком, который отказался от нас. А оказалось…
— Почему ты не сказала правду? — спросила я, когда снова смогла говорить. — Почему позволила мне думать, что он… что он не любил нас?
— Потому что я сама не справлялась с правдой, — тихо ответила мама. — Я любила его больше жизни. Когда его не стало, во мне что-то сломалось. Я не могла… не могла говорить о нем. Не могла вспоминать. И злилась. На него — за то, что оставил нас. На себя — за то, что не настояла, чтобы он взял выходной в тот день. На весь мир.
Она помолчала, вытирая слезы рукавом халата.
— А потом привыкла злиться. Это стало… проще, чем любить. Чем заботиться. Я знала, что делаю тебе больно своими словами. Но не могла остановиться. Будто что-то внутри толкало меня говорить все эти ужасные вещи.
Я смотрела на нее и видела не грозную, жестокую женщину из моих воспоминаний, а просто сломленного человека. Человека, который потерял любовь всей своей жизни и не смог с этим справиться.
— Он тебя обожал, — вдруг сказала мама, глядя на фотографию в моих руках. — Всегда говорил, что ты особенная. Что у тебя будет яркая, необычная жизнь. Он даже имя тебе выбрал — Таисия. Я хотела что-нибудь попроще, Катя или Лена. Но он настоял. Сказал, что ты заслуживаешь редкого имени.
Я молча перебирала фотографии, пытаясь найти в чертах молодого мужчины что-то от себя. Высокий лоб? Форма бровей? Улыбка?
— Ты похожа на него, — сказала мама, словно прочитав мои мысли. — Особенно когда улыбаешься. У него был такой же прищур.
— Я почти не помню его, — призналась я. — Только руки. И запах табака.
— Он бросил курить за месяц до смерти, — мама горько усмехнулась. — Сказал, что хочет дожить до твоей свадьбы.
Мы долго сидели молча, разглядывая фотографии. Две женщины, связанные кровью, но разделенные годами недомолвок, обид, непонимания.
— Прости меня, — вдруг сказала мама так тихо, что я едва расслышала. — За все. За каждое злое слово. За каждую обиду. Я не была… хорошей матерью.
Я подняла глаза. Хотела сказать, что все в порядке, что я давно простила. Но это было бы неправдой.
— Мне нужно время, — честно ответила я. — Я не могу просто… забыть все.
Она кивнула, принимая мой ответ.
— Я понимаю. Но я рада, что ты приехала. Что ты… стала такой. Сильной. Успешной. Он бы гордился тобой.
В тот вечер мы впервые за много лет поужинали вместе — не в напряженном молчании, а тихо беседуя. О прошлом, о будущем. Об отце, которого я почти не знала. О моей работе, о маминой жизни здесь, в маленьком городке.
Когда я помогала ей лечь спать, она вдруг сказала:
— Знаешь, я ведь всегда боялась, что ты уйдешь. Что однажды поймешь, какая я… и просто уйдешь. И не вернешься.
— Так и вышло, — заметила я, поправляя подушку.
— Да, — она вздохнула. — Я сама это приблизила. Своими словами, своими поступками. Как будто хотела убедиться, что мои страхи оправданы.
Я молчала, не зная, что ответить.
— Тая, — она вдруг взяла меня за руку — сухие, горячие пальцы сжали мои. — Я не прошу тебя простить. Не прошу любить меня. Просто… не исчезай снова. Хотя бы изредка звони. Рассказывай, как ты. Мне этого будет достаточно.
Я кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывают слезы.
— Обещаю, — сказала я. — Не исчезну.
Глава 8: Точка без возврата
Две недели пролетели незаметно. Мама постепенно поправлялась — уже могла ходить по квартире с одним костылем, сама готовила простые блюда, даже начала выходить на короткие прогулки во двор. Надежда, сиделка, оказалась настоящим сокровищем — терпеливая, внимательная, с медицинским образованием.
— Я буду приходить каждый день на шесть часов, — объясняла она маме. — Утром помогу с гигиеной, приготовлю еду на весь день, приберусь. Потом днем снова загляну, проверю, как вы, принесу что нужно из магазина или аптеки.
Мама кивала, слушая внимательно. Она изменилась за эти две недели — не только физически, но и внутренне. Стала мягче, спокойнее. Меньше хмурилась, больше улыбалась. Я даже застала ее однажды за чтением — раньше она никогда не брала в руки книги, говорила, что это пустая трата времени.
Накануне моего отъезда мы сидели на кухне, пили чай. За окном шел дождь — тихий, осенний.
— Значит, завтра в Петербург? — спросила мама, вертя в руках чашку.
— Да, — кивнула я. — Самолет в два часа дня. Михаил уже забронировал квартиру, ждет меня на следующей неделе.
— Он… твой мужчина? — она подняла на меня взгляд.
Я рассмеялась:
— Нет, что ты! Он мой начальник. И друг, наверное. Ему за пятьдесят, у него жена, двое детей и внук.
— А у тебя правда никого нет? — она спросила это без упрека, просто с интересом.
— Правда, — я пожала плечами. — Как-то не до этого было. Сначала выживала, потом училась, потом работала без передышки.
— А теперь?
Я задумалась. Действительно, а теперь? Что держит меня от личного счастья сейчас, когда финансовая стабильность достигнута, карьера построена?
— Наверное, страх, — призналась я. — Боюсь, что не смогу… любить. Правильно любить. Заботиться. Не знаю, как это.
Мама долго смотрела на меня, потом тихо сказала:
— Я тоже не знала. До твоего отца. А потом… потом разучилась. Когда его не стало.
Мы помолчали. Потом она вдруг спросила:
— Ты счастлива, Тая? По-настоящему счастлива?
Я не знала, что ответить. У меня было все, о чем можно мечтать — деньги, карьера, уважение. Но счастье?
— Не знаю, — честно сказала я. — Иногда мне кажется, что я просто научилась жить без счастья. Довольствоваться тем, что есть.
— Как я, — она горько усмехнулась. — Только я даже этому не научилась. Всегда хотела большего, лучшего. И в итоге потеряла самое главное.
— Меня? — я посмотрела на нее.
— Способность радоваться, — покачала она головой. — Видеть хорошее в жизни. В людях. В тебе.
На следующее утро такси ждало меня у подъезда. Мама вышла проводить — с костылем, но сама, без моей помощи. Стояла на крыльце, кутаясь в старый кардиган.
— Звони, — сказала она, когда я обняла ее на прощание. — Хотя бы раз в неделю. И… приезжай, если сможешь.
— Обязательно, — пообещала я. — А ты следи за здоровьем. Не пропускай визиты к врачу.
Она кивнула. А потом вдруг сказала то, чего я не слышала от нее никогда в жизни:
— Я люблю тебя, Тая. Всегда любила. Просто не умела показать.
Я застыла, не веря своим ушам. Потом обняла ее еще раз — крепче, дольше.
— И я тебя, мама, — прошептала я. — И я тебя.
В самолете я думала о том, как странно устроена жизнь. Шесть лет назад я убегала из дома с рюкзаком и тремя тысячами рублей, убежденная, что никому не нужна. А теперь возвращалась — успешная, уверенная в себе, нужная многим. Нужная даже той, кто когда-то отвергла меня.
Петербург встретил меня солнцем — редким для октября. Юля ждала в аэропорту с огромным букетом и плакатом «Добро пожаловать, босс!». Ее живот уже заметно округлился под свободным свитером.
— Боже, ты такая красивая! — воскликнула я, обнимая её. — Беременность тебе к лицу.
— Лучше скажи, как прошла встреча с мамой, — Юля взяла меня под руку, ведя к выходу. — Ты почти ничего не рассказывала в сообщениях.
— Сложно, — призналась я. — Но… хорошо, наверное. Мы начали говорить. По-настоящему говорить, впервые за всю жизнь.
— И?
— И я поняла, что она тоже человек. Со своими страхами, болью, ошибками. Что она не монстр, а просто… сломанная женщина, которая не справилась с горем.
Юля слушала внимательно, без перебиваний. Мы уже сидели в ее машине, выезжая с парковки аэропорта.
— Ты простила ее? — спросила она наконец.
Я задумалась. Простила ли?
— Не знаю, — честно ответила я. — Наверное, начала прощать. Это процесс. Долгий процесс.
— Но ты будешь с ней общаться? — Юля бросила на меня быстрый взгляд.
— Буду, — кивнула я. — Она моя мать. Единственная. Со всеми ее недостатками и ошибками.
Юля улыбнулась:
— Знаешь, что сказала моя мама, когда я рассказала ей о твоей ситуации? «Держаться за обиды — всё равно что пить яд и надеяться, что отравится кто-то другой».
Я рассмеялась:
— Твоя мама мудрая женщина.
— Да, — Юля погладила живот. — Надеюсь, я буду хотя бы вполовину такой же хорошей матерью.
— Будешь, — уверенно сказала я. — У тебя перед глазами был прекрасный пример.
Мы замолчали, каждая думая о своем. Петербург проплывал за окнами машины — величественный, строгий, прекрасный.
— Значит, ты теперь большой босс? — Юля сменила тему. — Мой муж сказал, что компания, где ты работаешь, очень серьезная.
— Да, — я кивнула. — Филиал в Петербурге — это большая ответственность. Но я справлюсь.
— Я даже не сомневаюсь, — Юля сжала мою руку. — Ты всегда справляешься.
В тот вечер мы долго сидели у Юли дома, вспоминая наши первые дни в общежитии, первую работу, все трудности и радости, которые пережили вместе. Ее муж Андрей — высокий, очкастый программист с доброй улыбкой — приготовил ужин и деликатно оставил нас наедине, сказав, что у него ночной сеанс онлайн-игры с друзьями.
— Он потрясающий, — улыбнулась Юля, глядя ему вслед. — Каждый день благодарю судьбу, что встретила его.
— Вы заслуживаете друг друга, — искренне сказала я. — Два самых светлых человека, которых я знаю.
— А ты заслуживаешь счастья, — серьезно сказала Юля, глядя мне в глаза. — Настоящего счастья, Тая. Не только работы и карьеры.
— Я знаю, — кивнула я. — И я готова к нему. Впервые в жизни по-настоящему готова.
Первый день в петербургском офисе был нервным, но воодушевляющим. Михаил представил меня команде — двадцати сотрудникам, которые смотрели с любопытством и легкой настороженностью. Я понимала их чувства — молодая женщина на руководящей должности всегда вызывает вопросы.
— Таисия Андреевна прошла путь от администратора до вице-президента за шесть лет, — сказал Михаил, обводя взглядом аудиторию. — Это рекорд компании. И поверьте, он заслуженный. Я полностью доверяю ей и прошу вас оказать всю необходимую поддержку.
После собрания ко мне подошла Елена Викторовна — главный бухгалтер, женщина лет пятидесяти с умным, внимательным взглядом.
— Добро пожаловать, — сказала она, пожимая мне руку. — Не обращайте внимания на косые взгляды. Они скоро поймут, что вы на своем месте.
— Спасибо, — улыбнулась я. — Надеюсь, мы сработаемся.
— Уверена, что да, — кивнула она. — Михаил Аркадьевич плохих людей на такие должности не ставит.
В первую неделю я работала до ночи, изучая документацию, встречаясь с ключевыми клиентами, налаживая процессы. Новая квартира — просторная трешка в историческом центре — оставалась почти неосвоенной. Я приходила туда только спать.
В пятницу вечером, когда я уже собиралась уходить, в дверь постучали. На пороге стоял Сергей — начальник отдела продаж, высокий мужчина с приятной улыбкой и спокойным голосом.
— Таисия Андреевна, — сказал он немного смущенно. — Мы с коллегами хотели пригласить вас на ужин. Неформально познакомиться, так сказать.
Я колебалась. С одной стороны, ужасно устала и хотела просто упасть в кровать. С другой — понимала, как важно наладить отношения с командой.
— Спасибо за приглашение, — улыбнулась я. — С удовольствием присоединюсь.
Ресторан оказался уютным, с видом на Неву. За столом собрались ключевые сотрудники — отдел продаж, бухгалтерия, юристы. Поначалу все были скованны, но после бокала вина атмосфера стала более непринужденной.
— Расскажите о себе, — попросила Елена Викторовна. — Не о работе — о вас. Откуда вы родом? Как пришли в компанию?
Я помедлила. Раньше я всегда избегала таких разговоров. Придумывала обтекаемые формулировки, меняла тему. Стыдилась своего прошлого, своего происхождения.
— Я из маленького городка, — начала я, решив быть честной. — Из не самой благополучной семьи. В 22 ушла из дома с одним рюкзаком. Спала на вокзале, потом в общежитии. Работала уборщицей, официанткой, администратором.
За столом стало тихо. Все слушали, не перебивая.
— Мне повезло встретить хороших людей, — продолжила я. — Девушку, которая стала моей лучшей подругой. Начальника, который поверил в меня. Михаила Аркадьевича, который дал мне шанс, когда никто другой не дал бы.
— Но вы же сами всего добились, — заметил Сергей. — Своим трудом, своей головой.
— Не только, — покачала я головой. — Без поддержки, без веры в меня я бы не справилась. Никто не справляется в одиночку. Мы все нуждаемся в ком-то, кто скажет: «Ты можешь больше. Ты справишься».
— А ваши родители? — спросила молодая девушка из юридического отдела. — Они гордятся вами?
Я улыбнулась:
— Отец умер, когда я была маленькой. А с мамой у нас сложные отношения. Но мы… работаем над этим.
Разговор потек дальше — о работе, о планах, о Петербурге. Я чувствовала, как напряжение постепенно уходит, как люди за столом начинают видеть во мне не просто начальницу, а человека. Человека с прошлым, с историей, со шрамами.
Вечер закончился поздно. Сергей вызвался проводить меня до дома — оказалось, что мы живем недалеко друг от друга.
— Спасибо за откровенность, — сказал он, когда мы шли по набережной. — Это многое объясняет.
— Что именно? — я посмотрела на него с любопытством.
— Ваш взгляд, — он улыбнулся. — В нем есть что-то… я не знаю, как объяснить. Сила и уязвимость одновременно. Теперь я понимаю, откуда это.
Мы остановились у моего подъезда. Ветер с Невы трепал мои волосы, выбившиеся из пучка.
— Знаете, — вдруг сказал Сергей, глядя мне в глаза. — Я бы хотел пригласить вас на ужин. Не с коллегами. Просто… вас и меня.
Я замерла. Впервые за много лет мужчина приглашал меня на свидание. И впервые я была готова сказать «да».
— С удовольствием, — улыбнулась я. — Но давай на «ты», хорошо? Вне офиса — точно.
Он просиял:
— Договорились!
Поднимаясь в квартиру, я чувствовала странное волнение. Будто что-то новое, светлое начиналось в моей жизни. Что-то, о чем я даже не мечтала.
Зайдя в квартиру, первым делом я набрала номер мамы. Был поздний вечер, но она взяла трубку после второго гудка.
— Тая? Что-то случилось? — в ее голосе слышалось беспокойство.
— Все хорошо, мама, — сказала я, улыбаясь. — Просто хотела рассказать, как прошла моя первая неделя в Петербурге.
— Правда? — она не скрывала удивления. — Я… я слушаю.
И я рассказала. Обо всем — о работе, о коллегах, о Юле, о Сергее. О том, как красив Петербург в октябре. О том, как я скучаю по ней, хоть никогда не думала, что такое возможно.
— Я рада за тебя, — сказала она, когда я закончила. — Правда рада.
— Спасибо, мама, — я помолчала, а потом добавила: — Может, приедешь ко мне на Новый год? Когда нога совсем заживет? Я покажу тебе город, мою квартиру…
— Ты правда этого хочешь? — недоверчиво спросила она.
— Правда, — ответила я. И это действительно было так.
Положив трубку, я подошла к окну. Петербург расстилался передо мной — огни, мосты, величественные здания. Новый город, новая жизнь. Но теперь я знала: прошлое не нужно отрезать. Его нужно принять, понять, простить. И двигаться дальше — с открытым сердцем.
Той ночью мне приснился отец — молодой, улыбающийся, такой, каким я его видела на фотографиях. Он ничего не говорил, просто смотрел на меня с гордостью и любовью.
Я проснулась с улыбкой на губах и ощущением, что наконец-то нашла свой путь. Путь не просто к успеху, а к настоящему счастью.
Оказалось, что быть нужной — это не только о работе, деньгах, карьере. Это о связях между людьми. О умении давать и принимать любовь. О прощении — себя и других.
И я была готова учиться этому. Каждый день, каждый час.
Ведь у меня впереди была целая жизнь.
Эпилог
Прошло пять лет.
Я стою на пороге дома — нашего с Сергеем дома на окраине Петербурга. Большой, светлый, с садом, где растут яблони и сирень. Два года назад мы поженились, а год назад у нас родилась дочь — Анна. Сейчас она спит наверху, в детской с нарисованными на стенах звездами.
Сергей вышел встречать гостей — мою маму и тетю Раю. Они приезжают каждое лето, остаются на месяц. Мама помогает с Аней, возится в саду, готовит свои фирменные пироги. Она изменилась — стала мягче, спокойнее. Научилась улыбаться, научилась говорить о своих чувствах. Мы обе научились.
Юля с мужем и двумя детьми живут через три дома от нас — мы специально покупали участки рядом. Почти каждый вечер собираемся вместе — большой, шумной компанией. Готовим барбекю, играем в настольные игры, просто разговариваем.
Я все еще работаю в компании Михаила, но теперь только три дня в неделю. Остальное время посвящаю семье и благотворительному фонду, который основала два года назад. Фонд помогает молодым людям из неблагополучных семей получить образование, найти работу, встать на ноги.
Каждый раз, когда кто-то из них добивается успеха — поступает в университет, находит хорошую работу, открывает свое дело — я чувствую особую гордость. Потому что знаю: иногда всего один человек, который поверит в тебя, может изменить всю твою жизнь.
Сергей обнимает маму, помогает ей выйти из такси. Она уже неплохо ходит, но в дальних поездках все еще использует трость — скорее по привычке, чем по необходимости. Они о чем-то оживленно беседуют — наверное, обсуждают новый сорт яблонь, который Сергей посадил этой весной. Мама увлеклась садоводством, даже на своем маленьком участке в родном городе устроила настоящий цветник.
Тетя Рая выходит следом, неся объемную сумку — наверняка опять привезла домашние заготовки и вязаные носочки для Ани. В свои шестьдесят пять она энергична и полна сил, недавно освоила смартфон и теперь постоянно присылает нам фотографии своих котов и рецепты из интернета.
Я смотрю на них и чувствую, как к горлу подкатывает комок нежности. Моя семья. Не идеальная, со своими шрамами и трещинами, но настоящая. Моя.
— Мамочка! — доносится сверху сонный голосок, и я вижу, как в окне детской появляется растрепанная головка Ани. — Бабушка приехала?
— Да, солнышко, — улыбаюсь я. — Спускайся скорее!
Аня мчится по лестнице с топотом маленького слоненка, в розовой пижаме, с любимым плюшевым зайцем в руках. Мама поднимает глаза, и ее лицо озаряется такой светлой улыбкой, что у меня сжимается сердце.
— Бабулечка! — Аня бросается к ней, обнимает за колени. — Я так скучала! Ты привезла мне сказки?
— Конечно, моя хорошая, — мама гладит ее по растрепанным волосам. — Целую книжку! И знаешь что? Там есть сказка про девочку по имени Таисия.
Аня восторженно пищит — она обожает истории с героями, которые носят имена ее близких. Сергей подхватывает дочку на руки, и они все вместе идут к дому. Я стою на пороге, глядя, как две самые важные женщины в моей жизни — мама и дочь — держатся за руки, о чем-то увлеченно разговаривая.
Кто бы мог подумать, что все так обернется? Кто бы мог представить, что та девочка с рюкзаком, сидевшая на вокзале и не знавшая, куда идти, однажды будет стоять на пороге собственного дома, встречая маму, которая когда-то сказала ей самые жестокие слова?
«Ты никому не нужна». Эта фраза, которая когда-то разбила мое сердце, теперь кажется нелепой, невозможной. Потому что я нужна — мужу, который смотрит на меня с любовью каждое утро. Дочери, которая засыпает, крепко держа меня за руку. Маме, которая звонит каждое воскресенье, чтобы рассказать о своей неделе. Юле, которая все еще делится со мной самыми сокровенными секретами. Сотням молодых людей, которым помогает мой фонд.
И самое главное — я наконец-то нужна самой себе.
Вечером, когда все угощения съедены, все новости рассказаны, и Аня засыпает, слушая бабушкину сказку, мы с мамой выходим в сад. Садимся на скамейку под старой яблоней. Пахнет сиренью и свежескошенной травой.
— Знаешь, — говорит мама, глядя на звезды, — я часто думаю о том дне. О том, что я тебе сказала.
Я знаю, о чем она. Нам не нужно уточнять.
— Это в прошлом, мама, — говорю я мягко.
— Да, — она кивает. — Но иногда прошлое не отпускает. Иногда я просыпаюсь ночью и думаю: что, если бы ты не вернулась тогда? Если бы Рая не позвонила тебе? Если бы ты не оказалась таким… прощающим человеком?
Я беру ее за руку — сухую, морщинистую, с выступающими венами. Руку, которая когда-то давно не умела обнимать, но теперь так нежно гладит мою дочь по волосам.
— Но я вернулась, — говорю я. — И буду возвращаться всегда.
Она сжимает мою руку, и мы сидим молча, глядя на звезды. Две женщины, связанные не только кровью, но и общей историей — историей боли, непонимания, а потом прощения и исцеления.
— Я люблю тебя, мама, — говорю я, и эти слова, которые когда-то казались невозможными, теперь звучат просто и естественно.
— И я тебя люблю, доченька, — отвечает она. — Всегда любила.
В этот момент я чувствую, что круг замкнулся. Что рана, которая кровоточила столько лет, наконец зажила — оставив шрам, но не боль.
Мы возвращаемся в дом, где нас ждут самые близкие люди. Где смех Ани смешивается с голосом Сергея, где пахнет яблочным пирогом и счастьем.
Той ночью я долго не могу уснуть. Лежу рядом с мирно сопящим Сергеем и думаю о своем пути. О том, как странно и непредсказуемо складывается жизнь. О том, что иногда самые болезненные слова и самые тяжелые испытания ведут нас к самому большому счастью.
Шесть лет назад я ушла из дома, убежденная, что никому не нужна. А сегодня я знаю: быть нужной — это не привилегия, которую дают другие. Это право, которое ты даешь себе сама.
И с этой мыслью я наконец засыпаю — спокойно, глубоко, без страхов. Зная, что завтра проснусь в доме, полном любви. В мире, где я точно кому-то нужна.
