Квартира в панельной девятиэтажке на юго-западе Москвы была тесновата, зато своя. Светлана получила её по наследству от бабушки по отцовской линии, той самой, которая до последнего называла Артёма «этот молчун из Таганрога». Но Светлана бабушку обожала, а бабушка любила порядок, телевизор на кухне и жизнь без лишних гостей.
Бабушки не стало в феврале. А в марте Светлана с Артёмом переехали в эту двушку. Вся мебель осталась от прежней хозяйки: скрипучая тахта с ярким покрывалом, шкаф с горкой, на котором красовалась пыльная кукла из 80-х, и холодильник, который тарахтел по ночам, будто готовился взлететь.
— Ну и что, — говорила Света, обнимая мужа. — Будет уютно. Только бы жить без её…
Она осекалась.
Потому что её — это Галина Сергеевна. Та самая. Свекровь. Женщина с лицом, как у следователя из советского детектива, и голосом, который можно было использовать вместо строительного уровня: если заорал — точно неровно стоишь.
Она, к слову, не была приглашена. Но приехала уже на четвёртый день после переезда. С тортом «Пражский», своим пледом и одышкой.
— На автобусе. А что делать? — сказала она, хлопая глазами и глядя так, будто у них тут не двушка, а коттедж в Барвихе. — Вы ж у меня детки, я ж соскучилась… И потом, там ремонт. Стены сыпятся. Вон, Жора сказал, что проводку надо менять.
— Жора — это сантехник, — прошептал Артём на ухо жене. — Но он ещё и электрик, иногда.
— Ага, а ещё он, наверное, гинеколог в нерабочее время, — пробурчала Света сквозь зубы.
Они с Артёмом молча обменялись взглядами, и в этих взглядах было всё: отчаяние, недоверие, последняя надежда и немного матов.
— Она не останется. Ну максимум — на пару дней, — попытался обнадёжить Артём за ужином, когда его мама пошла в ванну на полтора часа с тазиком и мыльницей.
— Ага, как НАТО в Косово. Тоже «временно», — сквозь зубы прошипела Света, заедая гречку огурцом.
Всё было бы смешно, если бы не было так грустно. На четвёртый день «временного» визита Галина Сергеевна переклеила бумажки с подписями на банках в кладовке (теперь «гречка» была «рисом», а «сахар» — «пшено»), а на пятый — отодвинула кровать, отругала Светлану за пыль за тумбочкой и сказала:
— Ну, я теперь здесь надолго. Вы ж пока без ребёнка, так мне легче будет за вами приглядывать.
— За нами? — уточнила Светлана, уже чувствуя, как нерв дёргается в левом глазу.
— Ну да. А ты, Свет, тебе ж скучно одной целыми днями. А я тебе и борщ сварю, и шторы (!) поправлю…
— Даже не думай, — отрезала Света. — Только через мой труп.
— Ну это уж тебе решать, дочка, — сказала Галина Сергеевна с безукоризненной вежливостью, как будто не угрожала, а предлагала выбрать цвет скатерти.
Следующие две недели прошли, как плохо снятый сериал: каждое утро начиналось с комментариев про Светланину кофту (то слишком короткая, то «что, денег нет на новую?»), про завтрак (овсянка не солёная, а яичница — «не такая, как Артём любит») и про её новую идею учиться дизайну интерьеров онлайн.
— Это что, работа такая? — морщилась Галина Сергеевна, сидя на табуретке и листая рекламную брошюру из «Пятёрочки». — Люди вон на завод идут, а ты… Интерьеры! Люстры крутить!
— Там не только люстры, — сдержанно отвечала Света. — Там про восприятие пространства, цвета, стиль…
— Вот у меня стиль: шуба, сапоги и приличная пенсия. Всё остальное — баловство.
Света уже считала до десяти по три раза на дню. Она молчала, терпела, проглатывала. Артём вёл себя как миротворец ООН: уговаривал жену потерпеть, маму — не вмешиваться, а сам по вечерам запирался в туалете и листал рыболовные снасти на Авито.
Но всё кончилось в день, когда Галина Сергеевна впустила в квартиру тётю Валю — свою подругу из Сызрани, — без предупреждения.
— Она пока у себя капремонт делает. На недельку. Не ссорьтесь, девочки, — улыбнулась свекровь, как будто только что принесла чай, а не чужого человека с чемоданом в их и без того тесную квартиру.
Светлана взяла чашку, сделала глоток — и поставила её на стол с громким звуком. Потом встала, молча пошла в коридор и вернулась с пледом. Этот плед она кинула на диван.
— Это что? — подозрительно спросила свекровь.
— Я буду спать на кухне, — сказала Света. — Пока вы тут проводите Олимпиаду по расселению всех своих подруг.
— Светочка, ну зачем так? Я же просто… — начала Галина Сергеевна, но не успела.
— Вы просто ЛЕЗЕТЕ В НАШУ ЖИЗНЬ! — взорвалась Светлана. — Это МОЯ квартира! Моя, не Артёма, не ваша! Я её получила от бабушки, и я имею право решать, кто в ней живёт! А вы… Вы ведёте себя как хозяйка, хотя максимум — гость, и то невежливый!
— Артём, ты слышал?! — закричала свекровь. — Твоя жена меня выгоняет! МЕНЯ! МАТЬ!
— Мам, может, ты действительно… перебарщиваешь? — неуверенно проговорил Артём. — Света права. Это её жильё.
— А ты что, за неё?! — в голосе Галины Сергеевны прозвучало то, что можно было бы назвать криком души, если бы душа не звучала, как злобная чайка.
— Он за нас, мама, — сказала Света уже тише, но твёрдо. — Потому что мы семья. А вы — только гость, пока не начнёте это уважать.
Пауза повисла зловещая. Тётя Валя, кажется, прикидывала, успеет ли собрать свои трусы из сумки, пока не началась драка.
Галина Сергеевна тяжело вздохнула, встала и, не глядя ни на кого, вышла из кухни.
— Я тут, значит, всю жизнь ему всё, — сказала она уже из коридора, надевая ботинки. — А он… За бабкину внучку. Ладно. Посмотрим, кто ещё прав.
Она хлопнула дверью.
Плед с дивана съехал на пол.
— Ну, началось, — тихо выдохнул Артём.
— Нет. Закончилось, — ответила Света. — Первый акт.
Светлана стояла у окна кухни и механически мешала ложкой кофе. Уже третий день подряд начинался с тревожного «что-то будет». И это «что-то» всё время выглядело, как звонок с неизвестного номера.
Артём был на работе. Вышел, как всегда, молча, не поцеловав, не пожелав доброго утра. Лишь кивнул и натянул капюшон. И всё. Ушёл.
Как уходят мужчины, которым неловко за то, что они не на стороне жены. Или за то, что вообще ни на чьей стороне.
Тишина. Ни Галины Сергеевны, ни тёти Вали, ни борща с кислым душком претензий. Живи — не хочу. Но не живётся.
Света уже начала наводить порядок в жизни. Записалась на онлайн-курс. Нашла клиента на консультацию по перепланировке студии. Даже начала рисовать (не картины, не шторы, не боись!) — схемы, зонирование, эскизы. Настоящее дело, не мамины «надо родить, а то Артём загуляет».
Дзынь! — и вот он, тот самый звонок.
Номер московский. Света нажала на трубку, машинально выпрямив спину.
— Светлана Алексеевна? Здравствуйте. Это Вас беспокоит юрист Четвертаков Дмитрий Геннадьевич, я представляю интересы вашей свекрови, Галины Сергеевны.
— Погодите… кого вы представляете? — Света даже не расслышала фамилию, только чувствовала, как волна злости взбирается от груди к горлу.
— Вашу свекровь. Вопрос касается жилплощади. Речь идёт о возможной доле вашего супруга. Хотел бы обсудить с вами возможность досудебного урегулирования…
— Ага. А хотите я вам сейчас просто в ухо гаркну «УХОДИТЕ ВСЕ» — это считается досудебно или уже прямая угроза?
Юрист замялся.
— Я лишь выполняю поручение клиента. Она уверена, что её сын имеет законное право на часть недвижимости, так как вы в браке, а квартира, пусть и унаследована, стала совместно нажитым имуществом после ремонта и проживания. Там у неё есть чеки.
Светлана фыркнула. Прямо в телефон.
— Какие чеки? На тётю Валю и три пачки сливочного масла?
— Я не могу комментировать… — начал было Дмитрий Геннадьевич, но Светлана уже положила трубку.
Играем по-взрослому, да? Ну-ну.
Артём вернулся поздно. Был какой-то уставший, небритый, с глазами, как будто он только что посмотрел все сезоны «Криминальной России».
— Мне мама сказала, что ты с ней не хочешь даже говорить.
— Мне твой юрист сказал, что у тебя появился интерес к моей квартире.
— Не моей. Я просто хотел всё урегулировать.
— Через адвоката?
— Она сама, я… Я вообще не знал, что она…
— Артём. Давай на чистоту. Ты с кем?
Он замер. Потупил взгляд. Потёр затылок. Классическая поза «я сейчас скажу что-то очень тупое».
— Я просто не хочу конфликтов. Я вас обеих люблю.
— Ага. Вот только одна из нас заселяет в дом гостей, отбирает у меня воздух и устраивает юридические атаки, а вторая — готова терпеть это всё, чтобы ты не оказался между. Догадываешься, кто кто?
Артём сел на табурет, сдул с него крошки и прошептал:
— Я устал, Свет. Всё это… Я между вами, как школьник. Вчера ещё мама сказала, что если ты не угомонишься, она оформит дарственную на часть своей квартиры на меня и оттуда уже…
— Серьёзно? Ещё одна квартира? Ты мне это сейчас как угрозу озвучиваешь или как попытку извинения?
— Я не знаю. Я правда не знаю, чего я хочу.
— А я знаю, — Светлана села напротив. — Я хочу жить спокойно. Без давления. Без гостей без спроса. Без твоей матери, которая за моей спиной копит бумажки на суд. Без тебя, если ты не можешь просто встать и сказать ей: «Хватит».
— Свет…
— Нет. Всё. Слушай внимательно. Если ты не скажешь своей матери, что она не имеет права вмешиваться, и не остановишь этот балаган, я подаю на развод. И пускай суд решает, кому тут что.
Он молчал. Потом встал. Медленно, будто спина болела.
— Я поговорю с ней.
— Надеюсь, не по громкой связи и не через юриста.
Утро было тихим. Подозрительно. За ночь никто не звонил. Никто не стучал. Даже домофон молчал.
Светлана думала, что Артём ушёл на работу. А потом услышала голоса из коридора. Тихо приоткрыла дверь спальни. Артём стоял в коридоре — и держал в руке мамин пакет. Там торчали баночки, тапки и тот самый вонючий плед.
— Мама, я тебя люблю, но хватит. Света — моя жена. Это её квартира. Ты не хозяйка тут. Ни морально, ни юридически.
— Артёмушка, милый, ну как же так? Она ж тебя науськала! Она тебя против меня…
— Нет, мама. Ты сама всё испортила. Сама.
Светлана шагнула в коридор. Галина Сергеевна посмотрела на неё взглядом, от которого, казалось, киснет молоко.
— Поздравляю. Победила. Но помни, девочка: земля круглая. А жизнь — как фарш: назад не провернёшь.
— Лучше фарш, чем жвачка, — улыбнулась Света. — Вы же не против, если я теперь дверь на цепочку буду закрывать?
Галина Сергеевна вышла. Без драм. Без воплей. Только дверью хлопнула. И всё.
Вечером Артём сидел на кухне с пивом.
— Всё как-то не по-настоящему, — сказал он. — Как будто я уволил собственного начальника, только начальник — мама.
— Добро пожаловать в взрослую жизнь. Там, где иногда приходится выбирать, а не сидеть на двух табуретках. Один из которых скрипит и пахнет пледом.
Он вздохнул. Подумал. Сделал глоток. Потом сказал:
— А ты сможешь простить, если я буду иногда… ну… с ней общаться?
— Артём, я не против, чтобы ты общался. Но если она ещё раз сунется в эту квартиру — её встретит мой юрист. С дубиной.
Он улыбнулся. Настоящее. Наконец-то.
— Ты страшная, Свет. Но мне это нравится.
Света впервые за последние недели проснулась в полной тишине.
Никаких топающих тапок в шесть утра, никакого ворчания на тему: «Сковородки надо хранить по уму, а не как ты — как сорока в банке».
Даже холодильник тарахтел как будто поспокойнее.
Артём лежал рядом. Он вроде бы и спал, но пальцы сжаты в кулак. Света вздохнула и аккуратно встала.
Прошло два месяца.
Галина Сергеевна не появлялась. Только пару раз были звоночки. Один раз — с угрозами суда, второй — просто в слезах, мол, «Ты сын, или кто?!».
Артём держался. Вроде бы.
Но его взгляд стал какой-то… чужой. Не сразу. Постепенно. Как будто он с каждым днём уходил куда-то внутрь себя. В «никакой стороны».
Света работала. Первые заказы. Маленькие, нервные. Кто-то из клиентов даже два раза отменил консультацию, но она всё равно продолжала. Хоть так, хоть через силу — работать на себя.
Знаешь, какой кайф — не быть чужой в собственном доме? А потом этот кайф стал напоминать одиночество. Потому что даже когда рядом — как будто один.
Вечером всё случилось, как в дешёвом сериале.
Артём пришёл поздно. Сел. Молчал. Света молчала тоже.
Минут десять. Потом она выдохнула и тихо спросила:
— Ты со мной живёшь — или всё ещё с мамой?
Он молчал.
— Я не про стены, Артём. Я про голову. Про душу. Про то, куда ты уходишь каждый день.
Он уткнулся в ладони.
Молча. Без рыданий, без крика. Просто сидел, как человек, которого больше ничего не держит.
— Я не выдержал, Свет. Я к ней ездил. Несколько раз. Она… ну, ты же знаешь её.
— Знаю. И я знаю тебя. Знаю, что ты мягкий. Что не можешь сказать «нет» ни одной женщине, если она старше пятидесяти.
Он попытался усмехнуться. Не получилось.
— Она плакала. Кричала. Потом опять плакала.
— А ты… что?
— Я пытался объяснить, что ты — моя жена. Что я с тобой. Что всё решено.
— Но сам не верил?
Пауза.
— Ты хочешь к ней обратно? — спросила Света.
Он поднял глаза. Усталые, выжатые.
— Я хочу, чтобы не было этой войны. Хочу, чтобы ты с ней поговорила.
— Чтобы я?! Я должна сидеть с женщиной, которая хотела в суд на меня подать, которая селила в мой дом кого попало, и теперь ты хочешь, чтобы я…
Она вскочила. Нервно, резко. Чашка на столе покачнулась.
— Артём. А ты знаешь, как это называется? Не муж. Не союзник. Это называется… предатель. Потому что ты знал, через что я прошла. И ты всё равно поставил её боль — выше моей. Снова. Опять.
Он встал. Медленно. Подошёл. Попробовал дотронуться.
— Не трогай, — тихо. — Пожалуйста. Я не хочу бить тебя. Пока ещё.
Он опустил руку.
— Я не хотел тебя терять.
— А я не хотела чувствовать себя лишней в своей квартире. Не хотела жить с чувством, что мой брак — это бонусная карта к свекрови. Но, видимо, судьба решила иначе.
Пауза. Он сглотнул.
— Ты хочешь развода?
— Я хочу… свободы. Уважения. Любви — настоящей. А не той, где я всё время чувствую себя помехой между мамой и сыном.
— Я тебя люблю, Свет.
— Может, и правда. Но как котёнка. Или чайник. А мне надо — как женщину.
Он кивнул.
Потом сел обратно. Молчал минуту. Две. Три.
— Завтра я съеду, — тихо.
Она кивнула. Спокойно. Без истерик. Без киношных фраз.
— Хорошо.
Через неделю пришло письмо.
Простое, как бумажный стаканчик из-под кофе.
«Я подал на развод. Прости, что не смог справиться с выбором».
Света сидела на кухне и смотрела в окно.
Снег шёл — редкость для конца марта.
Белые хлопья ложились на стекло, как пауза в длинном, измотанном диалоге.
Она не плакала. Просто отпустила.
Может быть, в другой жизни — они бы выстояли.
Но не в этой. Где между ними всегда будет чья-то сумка, плед, и фраза:
«Я же мать!»
Финал:
Светлана сменила номер.
Открыла маленькую студию под дизайн-проекты.
Работала. Смелая, злая, но свободная.
И больше никто не жил у неё без спроса. Ни с пледом. Ни без.
А квартира осталась её.
Не просто по документам — по духу.
Теплая. Без манипуляций. Без компромиссов.
СВОЯ.
