Дверь в комнату захлопнулась, и щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине, как выстрел. За дверью, на кухне, воцарилось ошеломлённое молчание, которое спустя мгновение взорвалось негодующим шёпотом.
— Что это было? Женя, что это сейчас было?! — зашипела Галина Павловна, забыв про ночную рубашку и выскочив в коридор. Её лицо, обычно румяное, стало мертвенно-бледным, но не от испуга, а от клокочущей злобы. — Она нас выгоняет? Нас?!
Анатолий Иванович, на ходу запахивая халат, выплыл следом. Его обычная начальственная поза сменилась растерянной сутулостью.
— Она не в себе… Переволновалась девка, — пробасил он, хотя в голосе не было ни капли уверенности. — Женя, ты должен поставить её на место! Немедленно! Ты мужик или кто?
Евгений стоял посреди кухни, как побитая собака. Он смотрел то на закрытую дверь, за которой скрылась его жена, превратившаяся из тихой лани в разъярённую тигрицу, то на родителей, чьи лица исказились от ярости и страха.
— Я… я поговорю с ней утром, — пролепетал он. — Она остынет…
— Остынет?! — взвизгнула свекровь. — Да она завтра же побежит по адвокатам, ты что, не понял? Развод, раздел имущества! Она же сказала! Она же всё наше имущество себе захапать хочет! Нашу кровную квартирку!
— Мама, это и её квартира тоже, по закону… — начал было Евгений, но тут же осёкся под испепеляющим взглядом отца.
— Какой закон, болван?! — рявкнул Анатолий Иванович, наливаясь привычной багровостью. — Есть закон совести! Мы — твои родители! Мы тебя на ноги поставили! А эта… эта аферистка решила нас на старости лет на улицу выкинуть! А ты стоишь и сопли жуёшь! Иди и выломай эту дверь! Покажи ей, кто в доме хозяин!
— Не надо ничего ломать, — голос Вики, раздавшийся из-за двери, был спокойным и ледяным. — Я вызвала полицию. Сказала, что в квартиру ломятся посторонние. Если вы сейчас же не уйдёте, будете объясняться с нарядом.
Это был блеф, но какой эффектный. Троица в коридоре замерла. Слово «полиция» подействовало на них, как ушат холодной воды.
— Ты… ты с ума сошла! — прошипел Евгений, прижавшись к двери. — Вика, открой! Это же мои родители!
— У тебя было десять лет, чтобы это доказать, Женя. И особенно последние две недели. Время вышло. У вас пять минут, чтобы собрать вещи и покинуть мою квартиру. Иначе я звоню ещё раз и говорю, что вы мне угрожаете.
Больше она не сказала ни слова. За дверью слышалось возмущённое сопение, скрип чемоданных колёсиков и злобный шёпот. Галина Павловна пыталась причитать, но Анатолий Иванович грубо оборвал её: «Заткнись, дура! Пошли отсюда! Разберёмся потом».
Вика стояла, прислонившись спиной к холодной двери, и слушала, как удаляются их шаги, как хлопает входная дверь. И только тогда позволила себе выдохнуть. Ноги подкашивались, но это была не слабость, а напряжение прошедшей битвы. Она победила. В первом раунде. Она знала, что это только начало.
Не раздеваясь, она прошла к окну и посмотрела вниз. В свете фонаря она увидела, как её муж и его родители, ссутулившись, с чемоданами, бредут к стоянке. Куда они поедут? К Светочке? Вряд ли «любимая доченька» будет в восторге от ночного визита троих бездомных родственников. Но это были уже не её проблемы. Вика взяла телефон и набрала номер.
— Маринка, привет. Извини, что поздно. Ты можешь завтра со мной встретиться? Мне нужен лучший в городе адвокат по разводам. Да… Кажется, я только что им стала.
Марина Зацепина, лучшая подруга Вики со студенческой скамьи, была полной её противоположностью. Резкая, ироничная, с острым умом и языком, как бритва. Она работала в одной из ведущих юридических фирм города и имела репутацию акулы, которая не проиграла ни одного дела.
Они сидели в её просторном кабинете с панорамным видом на центр города. Марина, откинувшись в кожаном кресле, внимательно слушала сбивчивый рассказ Вики, лишь изредка кивая. Её лицо, обычно насмешливое, становилось всё более серьёзным.
— М-да, — протянула она, когда Вика закончила. — Семейка Аддамс на выезде. Классика жанра: нарциссичная мать, отец-тиран и инфантильный сынок-маменькин любимчик. А вишенка на этом торте — токсичная золовка. Викуля, я тебе десять лет говорила, что твой Женя — не мужчина, а функция при своих родителях. Но ты всё надеялась на чудо.
— Я его любила, — тихо сказала Вика.
— Любовь — это прекрасно. Но она не должна быть похожа на работу сапёра на минном поле, — отрезала Марина. — Ладно, лирику в сторону. Переходим к делу. Значит так, слушай меня внимательно. Сейчас главное — холодная голова и чёткий план. Эмоции оставляем для подушки. На войне — только стратегия.
Она развернула к себе ноутбук.
— Первое. Квартира. Куплена в браке. Значит, по умолчанию делится 50 на 50. Но! — она подняла палец. — Есть нюансы. Статья 39 Семейного кодекса позволяет суду отступить от принципа равенства долей, если один из супругов не получал доходов по неуважительным причинам или расходовал общее имущество в ущерб интересам семьи. Наш случай сложнее, но зацепиться есть за что.
— Они дали нам деньги на первый взнос, — напомнила Вика.
— Сколько? — быстро спросила Марина. — Около пятнадцати процентов от стоимости на тот момент. — Отлично. Это был подарок или долг? — Подарок. Они сто раз это подчёркивали. — Прекрасно! Подарок не считается. Это была их добрая воля. Дальше. Всю ипотеку вы платили вместе. Но последние пять лет, как ты говоришь, твой доход был существенно выше. Ты можешь это доказать?
Вика кивнула. — Конечно. У меня ИП, все счета, договоры, налоговые декларации — всё чисто. Я могу предоставить выписки со счетов, откуда шли платежи по ипотеке. Большую часть платила я. Плюс весь ремонт, вся мебель, техника… У меня почти на всё есть чеки. Я как-то по привычке всё собирала.
Глаза Марины загорелись хищным огнём. — Ты моя золотая девочка! Это просто джекпот! Мы будем доказывать в суде, что твои личные вложения в общее имущество значительно превышают вложения мужа. Это называется «раздел имущества с отступлением от равенства долей». Мы можем отсудить тебе не половину, а две трети, а то и три четверти квартиры. А его долю обязать тебя выкупить по рыночной стоимости. Денег у него на выкуп твоей доли, я так понимаю, нет и не предвидится.
— А что насчёт их денег, которые они Свете отдали? — спросила Вика. — Они могут сказать, что это были общие семейные накопления?
— Могут. Но пусть докажут. Откуда у пенсионеров такие накопления? Продажа квартиры. А квартира была их личной собственностью, не совместно нажитой с тобой. Они распорядились ей по своему усмотрению. Спасли доченьку? Флаг им в руки. К вашему с Женей семейному бюджету это не имеет никакого отношения. Наоборот, это играет нам на руку. Мы представим это как сговор с целью дальнейшего вымогательства и проживания за твой счёт.
Марина встала и прошлась по кабинету. — План такой. Первое: я немедленно готовлю исковое заявление о разводе и разделе имущества. Второе: мы подаём ходатайство о наложении ареста на квартиру до решения суда, чтобы они не могли туда никого прописать или совершить ещё какую-нибудь гадость. Третье: меняем все замки. Ты это уже сделала?
— Да, сегодня утром.
— Умница. Четвёртое: полный игнор. Не отвечай на их звонки, сообщения, ничего. Все контакты — только через меня, их официального представителя. Пусть привыкают общаться с юристами. Пятое: собирай все до единого документы. Чеки, выписки, договоры, квитанции. Свидетели, которые могут подтвердить, что ремонтом и обустройством занималась ты, тоже пригодятся. Соседи, друзья, твои работники.
Она остановилась перед Викой и положила ей руки на плечи. — Вик, я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Но ты должна быть скалой. Они будут давить на жалость, на совесть, на общих детей, которых у вас, слава богу, нет. Будут угрожать. Их цель — выбить тебя из колеи, заставить сомневаться. Не позволяй им этого. Ты борешься не просто за квартиру. Ты борешься за себя. За свою жизнь, которую они пытались у тебя отнять.
Первый удар последовал через два дня. Вике позвонила заплаканная золовка Светлана.
— Вика, как ты могла?! — рыдала она в трубку. — Выгнать на улицу пожилых, больных родителей! И родного мужа! У тебя есть вообще что-то святое?!
Вика, помня наставления Марины, молча слушала.
— Они живут у меня! В моей двушке! Ты представляешь, что это такое?! Папа целыми днями смотрит телевизор и ворчит, мама ходит за мной по пятам и учит меня жить! Я скоро с ума сойду! Женя спит на кухне на раскладушке! Это всё из-за тебя!
— Света, — спокойно ответила Вика. — Все вопросы — к моему адвокату. Я пришлю тебе её номер.
— Какой ещё адвокат?! — взвизгнула Света. — Ты что, с нами судиться собралась? Из-за квартиры? Да мы тебя по миру пустим! Отец сказал, у него везде связи! Ты у меня ещё попляшешь, фифа столичная!
Вика молча нажала отбой и заблокировала номер. Через час позвонил сам Анатолий Иванович.
— Виктория, — начал он ледяным тоном, в котором, однако, слышались панические нотки. — Я думаю, мы все погорячились. Предлагаю встретиться и всё обсудить как цивилизованные люди. Без адвокатов.
— Анатолий Иванович, я уже сказала вашей дочери: все переговоры только через моего представителя.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипел он. — Я найду на тебя управу. Ты ещё не знаешь, с кем связалась.
И снова Вика молча прервала звонок. Вечером под дверью её ждал букет из трёх увядших гвоздик и записка, написанная корявым почерком Жени: «Викуся, прости нас. Я люблю тебя. Давай начнём всё сначала».
Вика, не разворачивая, выбросила записку вместе с цветами в мусоропровод. «Начать всё сначала» означало вернуться в тот же ад, из которого она только что с таким трудом вырвалась.
Через неделю состоялся первый раунд у нотариуса, куда Марина вызвала Евгения для досудебного урегулирования. Вика не пошла — подруга настояла, что ей там делать нечего.
Вечером Марина позвонила, её голос был полон сдерживаемого смеха.
— Ну, подруга, это было шоу. Твой бывший пришёл с мамой. Папу, видимо, не взяли, чтобы не спугнул дичь своим грозным видом. Галина Павловна с порога начала представление: слёзы, причитания о неблагодарной невестке, которая разбила семью. Нотариус, дама с железными нервами, вежливо попросила её подождать в коридоре.
Марина сделала паузу.
— Я выложила на стол наше предложение: мы оцениваем квартиру, выплачиваем ему одну треть от её стоимости, и он подписывает отказ от всех претензий. Он начал что-то лепетать про «пополам», про «родительские деньги». Я ему спокойно объяснила, что если дело дойдёт до суда, он получит в лучшем случае четверть, да и то не деньгами, а долей, которую он никогда не сможет продать без твоего согласия. И ему придётся оплатить судебные издержки. Включая мои услуги, а они, как ты знаешь, стоят недёшево.
— И что он? — с замиранием сердца спросила Вика.
— Он сдулся. Сказал, что ему надо подумать, посоветоваться с родителями. Я дала ему неделю. Вика, они в ловушке. Денег у них нет. Связей, о которых кричал его папаша, тоже, скорее всего, пшик. Они блефуют, и они это знают.
Но семейство решило так просто не сдаваться. Они перешли к партизанской войне. Галина Павловна обзвонила всех дальних и близких родственников, рассказывая душераздирающую историю о том, как коварная невестка-хищница выгнала их, несчастных стариков, на мороз. Несколько сердобольных тётушек из Саратова даже позвонили Вике, чтобы поучить её уму-разуму. Вика молча выслушивала и отправляла всех к адвокату.
Анатолий Иванович выбрал другую тактику. Он подкараулил Вику у подъезда.
— Я просто хочу поговорить! — кричал он, пытаясь преградить ей дорогу. — Ты должна нас выслушать!
— Я ничего вам не должна, — твёрдо ответила Вика, обходя его. — Если вы не прекратите меня преследовать, я напишу заявление в полицию.
Он отступил, глядя ей в спину с бессильной злобой.
Апофеозом стала встреча со Светочкой в супермаркете. Она наткнулась на Вику у молочного отдела и тут же пошла в атаку.
— Ну что, довольна? — прошипела она, приблизившись почти вплотную. — Разрушила семью, родителей на улицу выставила!
— Света, отойди от меня, — спокойно сказала Вика, беря с полки пакет кефира.
— Не отойду! Я хочу, чтобы все видели, какая ты дрянь! — она повысила голос, привлекая внимание других покупателей. — Люди, посмотрите! Эта женщина выгнала из дома родителей своего мужа!
Вика вздохнула, посмотрела на перекошенное от злости лицо золовки и вдруг почувствовала не гнев, а какую-то брезгливую жалость.
— Светочка, а ты не хочешь рассказать этим людям, почему твои родители оказались на улице? — спросила она так же громко. — Не хочешь рассказать, как ты взяла кредит под залог их квартиры, профукала все деньги, и они были вынуждены продать своё единственное жильё, чтобы спасти твою задницу? А потом ты сама же не пустила их к себе жить, отправив к нам. Может, об этом поговорим?
Светлана замолчала на полуслове. Её лицо залила краска. Окружающие покупатели, до этого сочувственно смотревшие на «обиженную» девушку, теперь с любопытством переводили взгляды с неё на Вику.
— Ты… ты врёшь! — пискнула Света, но получилось неубедительно.
— Разве? — усмехнулась Вика. — А давай прямо сейчас позвоним твоим родителям и спросим. Или, может, в банк, где ты кредит брала? Думаю, там подтвердят.
Светлана, пробормотав какое-то проклятие, развернулась и почти бегом скрылась между стеллажами. Победа. Маленькая, но такая сладкая.
Через неделю позвонил Евгений. Он был трезв, и голос его звучал устало и обречённо.
— Вика, я согласен. Я согласен на твои условия.
Они встретились у нотариуса. Женя выглядел ужасно: похудевший, с серым лицом и потухшими глазами. Он не смотрел на Вику. Молча подписал все бумаги, которые ему дала Марина. Соглашение о разделе имущества, по которому ему отходила треть стоимости квартиры. Деньги должны были быть перечислены на его счёт в течение месяца.
Когда всё было кончено, он задержался у выхода. — Вика… — Что? — Они… они меня доконали, — сказал он тихо. — Мать пилит с утра до ночи. Отец требует денег. Света говорит, что это я во всём виноват. Я больше так не могу.
— Это был твой выбор, Женя, — ровно ответила она.
— Я знаю, — он поднял на неё глаза, и в них стояли слёзы. — Я дурак. Я потерял тебя. Я только сейчас это понял. Можно я… можно я буду хотя бы звонить тебе иногда?
Вика посмотрела на него. На мужчину, которого когда-то любила. И не почувствовала ничего. Ни злости, ни жалости. Пустота.
— Не стоит, Женя. У каждого из нас теперь своя жизнь. Прощай.
Она развернулась и ушла, не оглядываясь.
Через месяц, получив деньги, Евгений вместе с родителями съехал от Светланы на съёмную однокомнатную квартиру на окраине города. Их совместная жизнь превратилась в ад. Галина Павловна и Анатолий Иванович, привыкшие командовать и жить на широкую ногу, не могли смириться со своим новым положением. Они винили во всём друг друга, сына, невестку, весь мир. Денег катастрофически не хватало. Евгений, потерявший уютный дом и любящую жену, начал пить.
Светлана, избавившись от родственников, тут же нашла себе нового спонсора и продолжила свою праздную жизнь, напрочь забыв о родителях, пожертвовавших ради неё всем.
Вика же, наоборот, расцвела. Она с головой ушла в работу. Её фирма получила несколько крупных заказов, в том числе на озеленение нового городского парка. Она много путешествовала, встречалась с друзьями, начала ходить на танцы. В её доме, который теперь по праву принадлежал только ей, всегда было шумно и весело.
Однажды вечером, когда у неё в гостях была Марина, раздался телефонный звонок с незнакомого номера.
— Викочка, деточка, это тётя Нина, — раздался в трубке знакомый голос. — Ты извини, что я беспокою… Я тут Галю встретила случайно. Ох, не узнала её даже… Почернела вся, состарилась… Жаловалась, что Женя совсем спился, Толик болеет постоянно… Сказала, может, ты простишь их, пустишь обратно…
Вика помолчала, глядя на Марину, которая отрицательно качала головой.
— Тётя Нина, — мягко сказала она. — Есть такая поговорка: «Не рой другому яму, сам в неё попадёшь». Они свою яму рыли долго и старательно. Пусть теперь в ней и живут. А у меня всё хорошо. Передайте им, что я их давно простила. И отпустила.
Она положила трубку.
— Ну ты даёшь! — восхитилась Марина. — «Простила и отпустила»! Я бы на твоём месте ещё и счёт за моральный ущерб выставила!
Вика рассмеялась. Впервые за долгое время — легко и свободно. — Зачем? Они уже наказаны. Самое страшное наказание для таких людей — это остаться наедине друг с другом.
Галина Павловна ещё долго рассказывала всем знакомым, какую змею пригрел на груди её сын. Но почему-то сочувствующих с каждым разом находилось всё меньше. Люди ведь не дураки, они всё видят и всё понимают. А вы как считаете?
