— Ой, Анечка, а ты уже тут командуешь? — голос будущей свекрови, Тамары Игоревны, прозвенел в полупустой гостиной так неожиданно, что Анна вздрогнула и едва не выронила рулетку. — Молодец, хозяюшка! Сразу видно, хватка есть.
Анна обернулась. На пороге, ведущем из прихожей, стояли Тамара Игоревна и её дочь Светлана, сестра Димы. Обе были одеты по-домашнему, в удобных трикотажных костюмах, словно зашли не в гости, а просто вышли из своей комнаты в общую гостиную. На ногах у Тамары Игоревны были знакомые стоптанные тапочки, которые она, видимо, предусмотрительно прихватила с собой.
— Здравствуйте, — Анна постаралась, чтобы её улыбка выглядела естественно. — А вы какими судьбами? Мы не договаривались вроде.
Она только час назад получила ключи. Дима, её жених, уехал на работу, а она взяла отгул, чтобы в тишине и одиночестве насладиться первым днём в собственном доме. В её голове уже роились планы: здесь будет стоять большой книжный шкаф, тут — уютное кресло-качалка, а эти ужасные обои в коричневый цветочек нужно содрать немедленно. Дом был старый, но крепкий, с высоким потолком и чудесным заросшим садом — именно о таком она и мечтала. И вот, она купила его. У родителей своего будущего мужа. На все свои сбережения, которые копила почти десять лет, работая библиотекарем и подрабатывая репетиторством.
— Как это какими судьбами? — искренне удивилась Тамара Игоревна, проходя в комнату и хозяйским жестом проводя пальцем по пыльному подоконнику. — Мы же теперь почти соседи, да и дом этот нам не чужой. Решили проведать, помочь советом. Ты ведь молодая, неопытная. А мы тут каждый гвоздик знаем. Правда, Светочка?
Светлана, молча следовавшая за матерью, скривила губы в подобии улыбки и кивнула. Её взгляд скользнул по Анне с плохо скрываемым пренебрежением. Она с самого начала была против этой сделки. «Продавать дом чужому человеку… пусть даже и Диминой невесте», — так она говорила.
— Спасибо за заботу, но я бы хотела сначала сама всё обдумать, — мягко, но настойчиво сказала Анна, сматывая рулетку.
— Ну-ну, обдумывай, — добродушно махнула рукой Тамара Игоревна. Она подошла к стене, где висели старые, выцветшие фотографии в пыльных рамках. — Вот это, Анечка, мой дед. Он этот дом строил. Своими руками каждое брёвнышко укладывал. А это бабушка моя, красавица была, не то, что нынешнее племя. Ты эти фотографии не снимай, хорошо? Это память. Они тут должны висеть.
Анна почувствовала, как внутри начинает зарождаться раздражение. Она собиралась сделать здесь современный ремонт, и эти пожелтевшие снимки никак не вписывались в её концепцию.
— Тамара Игоревна, мы же договаривались, что вы заберёте все личные вещи. Дом продавался пустым.
— Вещи, вещи… — проворчала свекровь. — Разве ж это вещи? Это история нашей семьи! Ты что, хочешь, чтобы у дома души не было? Вот мы со Светой и решили, что оставим тебе тут кое-что на память. Икону вот, например, в красном углу. Она намоленная, вас с Димой хранить будет.
Она говорила так, будто делала Анне величайшее одолжение. Светлана тем временем бесцеремонно открыла дверцу старого серванта, оставленного прежними хозяевами.
— Мам, смотри, сервиз «Мадонна» на месте! Анечка, ты его не трогай, ладно? Это бабушкин, немецкий, трофейный. Мы его по большим праздникам доставать будем, когда всей семьёй соберёмся.
У Анны перехватило дыхание. «Будем доставать? Соберёмся?» Она ощутила себя гостьей в собственном доме.
— Простите, но, кажется, вы что-то путаете, — голос её стал холодным и твёрдым. — Этот дом теперь мой. Я его купила. И сервиз, который находился в нём на момент покупки, соответственно, тоже мой. Как и всё остальное.
Светлана фыркнула и захлопнула дверцу.
— Ну, знаешь ли! Какая деловая! Мы тебе дом почти даром отдали, по-родственному, а ты из-за каких-то чашек готова удавиться!
— Даром? — Анна не выдержала. — Я заплатила полную рыночную стоимость! Ту сумму, которую вы сами и назвали! Я десять лет на неё копила, во всём себе отказывала!
— Ой, не начинай! — отмахнулась Тамара Игоревна. — Деньги — дело наживное. А родственные связи — это святое. Мы же тебя в семью принимаем, как дочку. А ты нам с порога свои права качаешь. Нехорошо, Анечка, не по-людски. Ладно, пойдём в сад, я тебе покажу, где у нас пионы лучше всего цветут. И розы, розы надо будет осенью пересадить ко мне на дачу. Моей мамы любимые, не могу же я их тут оставить.
Она направилась к выходу в сад, даже не сомневаясь, что Анна последует за ней.
Анна осталась стоять посреди комнаты, чувствуя, как кровь стучит в висках. Она смотрела на свои руки, всё ещё сжимавшие холодный металл рулетки. Это был её дом. Её крепость. И она только что поняла, что за эту крепость ей предстоит долго и мучительно сражаться.
Вечером, когда приехал Дима, Анна попыталась поговорить с ним. Она накрыла скромный ужин на старом кухонном столе, застелив его новой, весёленькой клеёнкой в ромашку. Она старалась говорить спокойно, без обвинений.
— Дим, твои сегодня приходили. Без предупреждения.
Дима, уставший после работы, жевал бутерброд и рассеянно кивал.
— А, да? Ну и как? Мама, наверное, советов надавала? Она у нас это любит.
— Она решила, что её старые фотографии должны здесь висеть, а Света заявила права на сервиз. И они собираются выкопать розы из моего сада.
Дима перестал жевать и посмотрел на неё. В его взгляде промелькнула усталость.
— Ань, ну ты же знаешь маму. Она так привыкла, что это её дом. Это пройдёт. Просто нужно время. Не обращай внимания.
— Как не обращать внимания? — в голосе Анны зазвенели слёзы обиды. — Они ведут себя так, будто я не хозяйка, а квартирантка, которую они временно пустили пожить! Тамара Игоревна до сих пор ходит со своими тапочками!
Дима вздохнул и взял её за руку.
— Ну, милая, не расстраивайся. Это мелочи. Главное, что мы вместе и у нас теперь есть свой дом. Потерпи немного, они привыкнут. Мама просто очень эмоциональная. Она не со зла.
— Не со зла? — Анна отдёрнула руку. — Она назвала меня бессердечной, потому что я хочу сама решать, какие обои будут на стенах в моём доме! А Света… она смотрела на меня так, будто я у неё последний кусок хлеба отняла!
— Они просто переживают, — упрямо повторил Дима. — Для них продажа дома — это стресс. Пойми их тоже.
Анне захотелось кричать. Почему она должна всех понимать? Почему никто не хочет понять её? Она купила этот дом, чтобы свить уютное гнёздышко для них с Димой, чтобы чувствовать себя в безопасности. А вместо этого с первого же дня её личные границы стали безжалостно нарушать.
— Я не хочу ничего понимать, — отрезала она. — Я хочу, чтобы ты поговорил с ними. Объяснил, что теперь здесь хозяйка я. И что приходить в мой дом можно только по приглашению.
Дима поморщился, словно от зубной боли.
— Ань, ну зачем обострять? Это же будет скандал. Ты же знаешь, мама сразу за сердце схватится. Давай просто не будем обращать на это внимания. Пошумят и перестанут.
Анна посмотрела на своего будущего мужа и с горечью поняла, что он не собирается её защищать. Он выбрал самый простой путь — путь избегания конфликта. А ей, значит, предстояло либо терпеть, либо воевать в одиночку.
— Хорошо, — холодно сказала она. — Я поняла. Не будем обострять.
Но про себя она твёрдо решила: она не сдастся. Ни за что.
Следующие несколько недель превратились в тихую партизанскую войну. Родственники мужа, казалось, восприняли покупку дома как приобретение личной дачи с бесплатным обслуживающим персоналом в лице Анны.
Они по-прежнему приходили без звонка, открывая дверь своим ключом. Анна возвращалась с работы и находила в холодильнике банки с солёными огурцами с их огорода, а на плите — кастрюлю с борщом, который сварила Тамара Игоревна.
— Анечка, ты ведь такая худенькая, плохо питаешься, наверное, — щебетала она по телефону. — Я тебе там супчика оставила, поешь. И не благодари.
Анна молча выливала суп в унитаз. Дело было не в супе, а в том, что её кухню, её личное пространство, использовали без её ведома.
Однажды она пришла домой и застала в гостиной Виктора Степановича, отца Димы, который вместе с двумя своими приятелями смотрел по её новому телевизору футбол, попивая пиво и засыпав пол шелухой от воблы.
— О, хозяйка пришла! — весело поприветствовал он её. — Ань, принеси нам ещё пивка, в холодильнике должно быть!
В тот вечер Анна впервые не выдержала и накричала. Она выставила его друзей за дверь, собрала мусор и в ледяном молчании ждала Диму.
Дима, как всегда, пытался всё сгладить.
— Ну, папа не подумал… Они по старой привычке…
— Дима, у меня больше нет сил! — Анна рыдала, размазывая по лицу слёзы. — Это не дом, а проходной двор! Сегодня твой отец с друзьями, завтра Света приведёт подружек на чай, а послезавтра Тамара Игоревна решит переклеить обои, потому что эти ей не нравятся! Я так больше не могу!
— И что ты предлагаешь? — устало спросил Дима.
— Я поменяю замки.
Дима посмотрел на неё так, будто она предложила объявить войну соседнему государству.
— Ты с ума сошла? Аня, это же… это же будет оскорбление! Они же обидятся насмерть! Мама этого не переживёт!
— А я, значит, должна всё это переживать? — её голос звенел от ярости и отчаяния. — Я должна терпеть, что в мой дом, за который я заплатила своими кровными деньгами, врываются без спроса, хозяйничают, мусорят? Дима, это МОЙ дом! Моё личное пространство! Я имею право на свою частную жизнь и на свои собственные замки!
— Но это же мои родители! Моя семья!
— А я кто для тебя? — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я твоя будущая жена! И ты должен меня защищать! Если ты сейчас не примешь мою сторону, то я не уверена, что у нас с тобой вообще есть будущее!
Это был ультиматум. Анна сама испугалась своих слов, но отступать было некуда. Она видела, как мечется Дима, как на его лице борются любовь к ней и страх перед родителями. Это был его выбор. И он его сделал.
— Хорошо, — глухо сказал он. — Делай, как знаешь. Меняй замки.
Мастера-замочника Анна вызвала на следующее же утро, в субботу. Она специально выбрала время, когда Дима уехал на встречу с друзьями. Она хотела сделать всё сама, чтобы показать и себе, и ему, что она способна принимать решения и нести за них ответственность.
Старый замок поддался не сразу. Мастер, пожилой усатый мужчина, кряхтел и возился, а Анна стояла рядом, чувствуя, как колотится сердце. Она одновременно испытывала страх и какое-то злое, пьянящее чувство свободы. Вот он, этот щелчок, этот поворот ключа — и она отгородится от чужого вмешательства, от манипуляций и непрошеных советов.
Именно в тот момент, когда мастер вставлял в новую скважину блестящий, пахнущий машинным маслом ключ, калитка в саду скрипнула. Анна выглянула в окно и похолодела. По дорожке к дому решительным шагом направлялись Тамара Игоревна и Виктор Степанович.
— Что здесь происходит? — голос свекрови прорезал утреннюю тишину ещё с крыльца.
Они вошли в прихожую и замерли, увидев мастера и развороченную дверь. Лицо Тамары Игоревны побагровело.
— Что ты делаешь, дрянь?! — зашипела она, и вся её напускная доброжелательность слетела, как дешёвая позолота. — Ты нас из нашего же дома выживаешь?!
Мастер испуганно посмотрел на Анну, потом на разъярённую женщину, и поспешил ретироваться в сторону.
Анна сделала глубокий вдох. Момент настал. Отступать было некуда.
— Во-первых, не смейте на меня кричать, — сказала она неожиданно для себя спокойно и твёрдо. — А, во-вторых, я меняю замки в своём собственном доме.
— В своём?! — взвизгнула Тамара Игоревна. — Да этот дом построил мой дед! Мой отец тут родился! Мы тут всю жизнь прожили! А ты, пришлая девка, решила нас на порог не пускать?
— Ваш дом перестал быть вашим в тот момент, когда вы подписали договор купли-продажи и получили за него деньги, — чеканила Анна каждое слово. Она подошла к комоду, достала из папки с документами договор и протянула его свекрови. — Вот. Почитайте. Здесь чётко написано, кто является собственником. Я — законная владелица!
Виктор Степанович, до этого молчавший, шагнул вперёд.
— Ты что, бумажкой нам в нос тычешь? Совсем совести нет? Мы Димины родители! Мы имеем право приходить в дом нашего сына!
— Это не дом вашего сына! — голос Анны начал дрожать, но не от страха, а от ярости. — Это мой дом! Мой! И Дима здесь будет жить, потому что я его люблю и позволяю ему это! А вы… вы будете приходить сюда только тогда, когда я вас приглашу! Если вы не прекратите нарушать мои границы и врываться сюда, как к себе домой, я вызову полицию!
— Полицию? — Тамара Игоревна рассмеялась страшным, лающим смехом. — Ты на нас, на родителей своего жениха, полицию вызовешь? Да ты… ты просто гадина неблагодарная! Мы тебе дом продали, в семью пустили, а ты вон как!
В этот самый момент входная дверь снова открылась, и на пороге появился Дима. Он вернулся раньше. Он смотрел на три пылающих ненавистью лица, на растерянного мастера, на договор в руках матери, и всё понял.
— Мама? Папа? Что здесь происходит? — спросил он, хотя ответ был очевиден.
— Сынок! — тут же заголосила Тамара Игоревна, моментально меняя тактику. — Наконец-то ты пришёл! Посмотри, что творит эта… эта мегера! Она нас, твоих родителей, из дома выгоняет! Замки меняет, чтобы мы к тебе прийти не могли! Полицией нам угрожает!
Она вцепилась в его руку, глядя на него полными слёз глазами. Виктор Степанович стоял рядом, мрачный и суровый, всем своим видом выражая отцовское осуждение.
Это был момент истины. Анна затаила дыхание. Сейчас всё решится. Их будущее, их семья, их любовь — всё зависело от того, что он сейчас скажет.
Дима медленно высвободил свою руку из хватки матери. Он посмотрел на её искажённое гневом и притворной обидой лицо, потом на отца, потом на Анну — бледную, решительную, стоящую в одиночестве против них всех. И в его взгляде что-то изменилось. Усталость и нерешительность уступили место холодной твёрдости.
— Мама, папа, хватит, — сказал он тихо, но так, что все замолчали. — Аня права. Это её дом. Она его купила, и она здесь хозяйка. И если она хочет поменять замки, значит, у неё были на то причины. Поехали домой.
Тамара Игоревна застыла с открытым ртом. Она не могла поверить своим ушам.
— Что? Дима? Ты… ты это сейчас серьёзно? Ты нас… прогоняешь? Из-за неё?
— Я никого не прогоняю. Я прошу вас уважать её и её собственность. И да, я на её стороне. Потому что она моя женщина, и я её люблю. А то, что вы устраиваете — это ненормально. Поехали.
Он взял мать под локоть, но она вырвалась, как ошпаренная.
— Ах вот как! — прошипела она, и в её глазах плескалась чистая ненависть. — Значит, променял мать на юбку! Ну и сиди тут со своей ведьмой! Ноги нашей в этом доме больше не будет! И ты, сынок, нам больше не сын! Слышишь? Не сын!
Она развернулась и, спотыкаясь, выбежала за дверь. Виктор Степанович бросил на сына долгий, тяжёлый взгляд, полный презрения, и молча последовал за женой.
В прихожей повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых часов. Анна смотрела на Диму, и слёзы медленно катились по её щекам. Но это были уже не слёзы обиды. Это были слёзы облегчения.
Дима подошёл и крепко обнял её.
— Прости, — прошептал он ей в волосы. — Прости, что я раньше этого не сделал. Я был трусом.
Она прижалась к нему, чувствуя, как уходит напряжение, державшее её все эти недели. Они победили. Это была их первая общая победа.
Прошло две недели. Две недели абсолютной, блаженной тишины. Родители Димы не звонили и не появлялись. Светлана тоже хранила молчание. Сначала Дима переживал, пытался дозвониться до матери, но она не брала трубку. Потом он смирился.
— Может, так и лучше, — сказал он однажды вечером. — Им нужно время, чтобы остыть. И нам тоже.
Анна была с ним согласна. Впервые за всё время она почувствовала себя в этом доме по-настоящему свободной и счастливой. Она с энтузиазмом взялась за ремонт. Вместе с Димой они содрали старые обои, вынесли рухлядь, оставшуюся от прежних хозяев. Дом светлел и преображался на глазах.
Она посадила в саду новые цветы, разбила небольшую альпийскую горку. Старые, колючие кусты роз, из-за которых разгорелся один из первых споров, она всё-таки выкорчевала. На их месте теперь росла нежная лаванда.
Они решили устроить небольшое новоселье. Не пышный праздник, а тихий ужин для самых близких друзей — двух семейных пар, с которыми они давно дружили.
— Никаких родственников, — твёрдо сказала Анна. — Только мы и наши друзья. Это будет наш праздник.
Дима с готовностью согласился.
В назначенный день Анна с самого утра хлопотала на кухне. Она испекла свой фирменный яблочный пирог, замариновала мясо для шашлыка. К вечеру дом наполнился ароматами ванили, корицы и счастья. Она накрыла большой стол в гостиной, поставила в вазу букет полевых цветов. Всё было идеально.
Гости должны были прийти к семи. В половине седьмого, когда Анна как раз заканчивала сервировку, в дверь позвонили.
«Наверное, кто-то из наших пораньше приехал», — с улыбкой подумала она и пошла открывать.
На пороге стояла вся семья Димы: Тамара Игоревна, Виктор Степанович, Светлана с мужем и даже какая-то дальняя тётка, которую Анна видела всего раз в жизни. Все были нарядные, с праздничными причёсками. В руках Тамара Игоревна держала огромный торт, а Виктор Степанович — несколько бутылок шампанского.
Анна застыла в изумлении, не в силах вымолвить ни слова.
— Анечка, здравствуй! — просияла Тамара Игоревна такой широкой и такой фальшивой улыбкой, что у Анны по спине пробежал холодок. — А мы к тебе на новоселье! Слышали, ты праздник устроила, как же без нас? Мы же семья!
И, не дожидаясь приглашения, они всей гурьбой шагнули за порог, оттесняя ошеломлённую Анну и заполняя её чистый, светлый, свободный дом своим шумным и враждебным присутствием.
