— Егор, ты нашёл другую, а твоя мать хочет ещё отобрать эту квартиру? — спросила я мужа.
Егор стоял в прихожей. Плечи опущены. Глаза в пол. Как школьник, которого поймали на списывании.
А я думала: вот же странно устроена жизнь. Утром варила ему кофе. По-турецки, как он любит. Гадала на гуще — будет ли удачным день. Гуща молчала. Наверное, знала больше меня.
— Катя, всё не так просто…
— А как же тогда? — перебила я. — Простой вопрос требует простого ответа.
Он поднял глаза. Я увидела там что-то новое. Что-то чужое. Будто смотрю на человека, которого встретила впервые.
— Да — сказал тихо. — Есть другая.
Знаете, есть такой момент. Когда время останавливается. Буквально. Часы перестают тикать. Холодильник замолкает. Даже соседи за стеной вдруг затихают. И ты стоишь в этой абсолютной тишине, понимая: вот оно. Вот та секунда, которая разделит твою жизнь на «до» и «после».
— А квартира?
— Мама говорит, что по документам она наполовину её. По наследству от бабушки. Говорит, пора оформлять официально. После нашей свадьбы, мы просто жили здесь.
Я засмеялась. Не знаю почему. Может, от абсурдности ситуации. Может, чтобы не заплакать. Смех получился какой-то металлический. Даже самой неприятно стало.
— То есть твоя мамочка решила убить двух зайцев? И сына пристроить к новой бабе, и квартирку отжать?
— Не говори так про маму.
— А как мне говорить, Егор? Как?
Он молчал. Перебирал ключи в руках. Эти ключи от нашей квартиры. От нашего дома. От нашей жизни, которой больше нет.
Я села на диван. Тот самый, который мы вместе покупали. Спорили два часа: он хотел серый, я — бежевый. Взяли бежевый. Тогда мне казалось, что это компромисс. Что любовь — это умение уступать друг другу.
Какая же я была наивная.
— Как её зовут? — спросила вдруг.
— Это важно?
— Для меня — да.
— Лена.
Лена. Короткое имя. Простое. Наверное, она моложе меня. Наверное, не варит кофе по-турецки. Не гадает на гуще. Не спрашивает каждый вечер: «Как дела на работе?»
— Давно?
— Полгода уже.
Полгода! Полгода он приходил домой. Целовал меня в щёку. Рассказывал анекдоты за ужином. Смотрел со мной сериалы. И всё это время думал о другой.
— И где вы встречались всё это время?
— У неё своя двухкомнатная…
— Понятно. Ты любишь её?
Вопрос повис в воздухе. Егор смотрел в окно. За окном шёл дождь. Мелкий, противный. Октябрьский.
— Наверное — сказал наконец.
— Наверное? А меня ты любишь?
— Не знаю уже.
Вот тут-то я и поняла. Поняла, что живу с чужим человеком. Что пять лет брака — это просто пять лет привычки. Что все наши «я тебя люблю» — это просто слова. Красивые звуки, за которыми ничего нет.
— Ладно — сказала я. — С этим понятно. А что с квартирой?
— Мама хочет встретиться. Поговорить.
— О чём говорить? Если документы на неё, значит, на неё.
— Она хочет поговорить…
Я встала. Подошла к окну. Дождь усилился. Люди бежали под зонтиками. Торопились домой. К своим тёплым квартирам.
А у меня дома больше нет.
— Егор — сказала я, не поворачиваясь. — Уходи.
— Катя…
— Уходи. Пожалуйста.
Я услышала, как он берёт куртку. Как щёлкает замок.
И снова тишина.
Я осталась одна в квартире, которая, возможно, уже не моя. С воспоминаниями о муже, который, определённо, уже не мой. С жизнью, которая рассыпалась, как карточный домик.
Но знаете что? Я вдруг почувствовала… облегчение. Да, именно так. Будто сняла тесную обувь после долгой прогулки.
Телефон зазвонил. На экране — «Света, сестра».
— Алло?
— Катька, ты как? Чувствую, что-то случилось.
Вот она — связь близнецов. Света всегда чувствовала, когда мне плохо. Даже на расстоянии.
— Егор ушёл — сказала я просто.
— Совсем?
— Совсем. И квартиру, похоже, теряю.
— Ах ты ж… Еду к тебе.
— Не надо, Светка. Я справлюсь.
— Молчи. Через час буду.
Она отключилась. А я поняла: нет, не одна я. Есть Светка. Есть мама в Томске. Есть работа. Есть подруги. Есть целая жизнь, которая не заканчивается на Егоре и этой квартире.
Я пошла на кухню. Поставила чайник. Достала пачку печенья. То самое, овсяное, которое Егор терпеть не мог. А я покупала и ела тайком.
Больше тайком не буду.
Чайник закипел. Я заварила чай. Крепкий, как любит Светка. Села за стол. Взяла печенье.
И вдруг поняла: а ведь интересно, что будет дальше. Впервые за пять лет — по-настоящему интересно.
За окном всё шёл дождь. Но мне показалось, что где-то там, за тучами, пробивается солнце.
Света приехала с тортом и бутылкой вина. Как всегда. У неё такая философия: любую беду можно заесть сладким и запить вином. На время помогает.
— Рассказывай всё — сказала она, даже куртку не сняв.
Я рассказала. Коротко. Без подробностей. Света слушала, кивала, морщилась.
— Гад — резюмировала она. — А его мамашка — та ещё штучка. Помнишь, как она на свадьбе говорила: «Катенька, берегите моего мальчика»?
Помню. Тогда мне показалось это мило. Материнская забота. А теперь понимаю: она с самого начала считала меня временной.
— Что с квартирой будешь делать? — спросила Света, разливая вино.
— Не знаю. Завтра встречаюсь с его мамой. Посмотрим, что она скажет.
— Я с тобой пойду.
— Не надо. Сама справлюсь.
— Катька, перестань быть такой гордой. Тебе нужна поддержка.
Мы выпили. Съели полторта. Говорили до трёх утра. О чём? Да обо всём. О том, какие мужики сволочи. О том, как трудно начинать заново в тридцать два. О том, что жизнь — штука непредсказуемая.
А утром зазвонил телефон. Валентина Петровна, свекровь.
— Катя, нам нужно поговорить. Приезжай к двум.
Голос спокойный. Деловой. Будто вызывает на ковёр нашкодившего подчинённого.
Я оделась. Тщательно. Чёрные брюки, белая блузка, туфли на каблуке. Боевой раскрас. Валентина Петровна должна понять: я не сдамся без боя.
Ехала в автобусе и думала: а ведь когда-то мы с ней почти дружили. Она рассказывала про детство Егора. Показывала фотографии. Учила готовить его любимые котлеты. «Ты теперь наша семья», — говорила.
Наша семья…
Валентина Петровна встретила меня в домашнем халате. Волосы убраны в пучок. Лицо без макияжа. Хотела показать: дома принимает, между делом. Ничего особенного.
— Проходи — сказала холодно.
Квартира не изменилась. Те же ковры на стенах. Те же фотографии Егора в рамочках. Та же хрустальная люстра, которую она протирает каждую субботу.
— Садись.
Я села на диван. Тот самый, где мы с Егором когда-то сидели, когда он знакомил меня с родителями. Тогда я так нервничала. Хотела понравиться.
— Чай будешь?
— Нет, спасибо.
Валентина Петровна села напротив. Сложила руки на коленях. Посмотрела внимательно.
— Егор рассказал о вашем разговоре.
— И что?
— И то, что вы решили развестись.
— Это он нашёл кого-то и решил. Не я.
— Не важно, кто решил. Важно, что решение принято.
Она говорила спокойно. Без эмоций. Будто обсуждаем погоду.
— Теперь о квартире — продолжила она. — Ты же понимаешь, что по документам она принадлежит нашей семье?
— Какая наша?
— Наша — это я и Егор. А ты… ты больше не член нашей семьи.
Вот так. Прямо в лоб. Без всяких сантиментов.
— Валентина Петровна, я пять лет в этой квартире живу. Делала ремонт. Покупала мебель. Это мой дом.
— Был твоим. Пока ты была женой моего сына.
— А теперь что? Выкинуть меня на улицу?
— Не выкинуть. Дать время найти другое жильё. Скажем, до конца месяца.
До конца месяца! Три недели на то, чтобы найти квартиру, собрать вещи, начать новую жизнь.
— А если я не соглашусь?
— Тогда пойдём через суд. У меня есть все документы. Завещание бабушки, дарственная на Егора… Суд будет на нашей стороне.
Я молчала. Думала. В голове проносились мысли: может, бороться? Нанять адвоката? Доказывать что-то?
Но зачем? Ради чего цепляться за эту квартиру? За воспоминания о жизни, которая оказалась ложью?
— Хорошо — сказала я. — До конца месяца.
Валентина Петровна кивнула. Довольная.
— Ты правильно решила, Катя. Зачем портить отношения? Мы же культурные люди.
Культурные люди. Да. Культурно разрушают жизни. Культурно выкидывают на улицу. Культурно предают.
Я встала.
— Можно вопрос?
— Спрашивай.
— Вы с самого начала планировали это? Или просто удачно совпало?
Она улыбнулась. Впервые за весь разговор.
— А как ты думаешь?
Ответ был написан у неё на лице. Конечно, планировали. Егор познакомился с Леной не случайно. А я, так сказать: «не пришлась ко двору».
Я дошла до двери.
— Катя — окликнула она.
— Что?
— Не держи зла. Это жизнь. Бывает по-разному.
Бывает по-разному. Да. У кого-то бывает честно. А у кого-то — как у неё.
Я вышла на улицу. Было холодно. Небо серое, низкое. Дождь закончился, но лужи остались. Большие, грязные лужи.
Иду по тротуару и думаю: вот и всё. Пять лет жизни умещаются в три недели на сборы. А дальше что? Съёмная квартира? Одиночество? Попытки найти нового мужа в тридцать два года?
Телефон зазвонил. Света.
— Ну как?
— Три недели — сказала коротко.
— Сволочи. Приезжай ко мне. Посидим, подумаем, что делать.
— Ладно.
Но я не поехала к Свете. Поехала домой. В квартиру, которая уже не моя. Села за кухонный стол. Достала блокнот. Начала считать.
Депозит за съём квартиры. Переезд. Адвокат на случай, если Валентина Петровна передумает ждать до конца месяца.
Денег немного. Зарплата небольшая. Накопления мизерные — всё тратили на семью. На эту проклятую семью, которая оказалась миражом.
Вечером пришёл Егор. За вещами.
— Привет — сказал неуверенно.
— Привет.
— Я… я заберу свои вещи.
— Забирай.
Он ходил по квартире, складывал в сумки одежду, книги, диски. Делал это тихо, аккуратно. Не хлопал дверцами. Не бросал вещи. Культурно, как сказала бы его мама.
— Катя — сказал он вдруг.
— Что?
— Мне жаль.
— Чего жаль?
— Что так получилось.
— Не получилось, Егор. Вы с мамой это спланировали.
— Не мы. Просто… обстоятельства сложились.
Обстоятельства. Как удобно сваливать всё на обстоятельства. На судьбу. На что угодно, только не на себя.
— Иди уже — сказала я.
Он ушёл. С двумя сумками и рюкзаком. Пять лет совместной жизни умещаются в две сумки и рюкзак.
Я осталась одна. В квартире, где всё напоминало о нём. О нас. О том времени, когда я думала, что мы счастливы.
Но я не плакала. Совсем. Будто внутри что-то высохло. Выгорело дотла.
Завтра начну искать квартиру. Подавать объявление о продаже нашей мебели. Через три недели уеду отсюда навсегда.
И что дальше? Не знаю. Но одно знаю точно: больше никому не позволю распоряжаться моей жизнью. Никому.
За окном стемнело. Включились уличные фонари. Где-то играет музыка. Кто-то празднует. Радуется. Живёт.
А я сижу на кухне и пью чай. В квартире, которая больше не моя. С жизнью, которая разлетелась в щепки.
И понимаю: это ещё не конец. Это только начало. Чего — не знаю. Но определённо — начало нового этапа моей жизни.
