Екатерина, как всякая женщина с характером, любила порядок. Не стерильность, как у соседки-фельдшерицы, которая даже кошку мыла шампунем для младенцев, а именно порядок: тарелки на местах, обувь в шкафу, деньги в кошельке, а не по карманам.
В её квартире всё стояло ровно так, как она привыкла: шкаф — у окна, кровать — вдоль стены, муж — на своём месте, рядом с ней. Казалось бы, чего ещё желать?
Но однажды вечером, когда она варила борщ (борщ — святое, и спорить тут бесполезно), Андрей позвонил с той самой фразой, которая меняет жизнь не хуже звонка из налоговой:
— Катя, ты не поверишь… у Максима беда. Развод, долги, его выгоняют из квартиры. Я подумал… ну, временно… у нас же две комнаты.
Екатерина уронила половник в борщ. Вскипел не только суп, но и она сама.
— Временно? Андрей, у нас холодильник трещит по швам, ты сам два месяца зарплату не приносил, и тут ещё твой брат?
— Он же мой брат, Катя, — мягко, почти с жалостью сказал Андрей. — Куда ему идти?
Максим явился уже вечером, с двумя спортивными сумками, сигаретным запахом и лицом человека, который считает, что жизнь ему должна.
— Здравствуй, Катюша! — протянул он так, будто они сто лет дружили. — Ну что, приютишь сироту казанскую?
Сирота казанская оказался взрослым мужиком за сорок, с пузиком и амбициями. И первым делом он занял диван в зале, вытянул ноги на журнальный столик и заявил:
— Вот это я понимаю — уют!
Екатерина закусила губу. Андрей суетился рядом, прятал глаза и что-то бормотал про временное неудобство. А в её голове уже вертелась мысль: «Этот диван, между прочим, я выбирала. И если на нём кто-то будет разваливаться, то только мой муж, а не этот… сюрприз судьбы».
Через неделю жизнь превратилась в фарс. Максим не просто жил у них — он чувствовал себя хозяином.
— Катюха, а борщ ещё есть? — кричал он из зала, щёлкая пультом. — Только соли побольше, а то у тебя всё как в санатории — пресное.
— Катюха, ты бы постирала мои джинсы, я, честно, потом порошок куплю.
— Катюха, а ключик от квартиры мне дашь? Ну, мало ли… вдруг захочу пораньше вернуться.
И самое ужасное: Андрей молчал. Иногда пытался оправдаться:
— Ну, Катя, ему тяжело… у него же всё рухнуло…
— У нас тоже рухнет, если это продолжится! — взрывалась она.
Тяжело, говоришь? А ей легко, когда чужой мужик жрёт её котлеты, оставляет грязные носки под диваном и спорит, какой канал смотреть?
Однажды утром Екатерина обнаружила, что её новая зубная щётка стоит рядом с чужой, явно не Андреевой.
— Максим! — позвала она, стараясь не сорваться. — Это что за самоуправство?
— А что? — лениво отозвался он из зала. — Всё равно у вас тут семейное… теперь и я почти как член семьи.
— Член семьи? — Екатерина подняла брови. — Ты — гость. Временный.
— А что, Андрей, скажи ей! — Максим уже нагло усмехался. — Пусть не переживает, я же долго не задержусь. Ну, может, годик-другой.
Годик-другой.
Екатерина почувствовала, как у неё внутри что-то оборвалось.
Вечером она села напротив мужа.
— Андрей, скажи честно: ты понимаешь, что он разрушает наш брак?
— Катя, ну зачем ты драматизируешь? — Андрей наливал себе чай. — Он же родной брат.
— А я кто тебе? Кухарка? Прачка? Вдова при живом муже?
Он вздрогнул.
— Не перегибай. Ты же умная женщина.
— Умная женщина не позволяет жить у себя человеку, который считает, что зубная щётка — это семейная реликвия!
Ссоры становились всё громче. Екатерина всё чаще ловила себя на том, что говорит не с мужем, а с пустотой: Андрей отмалчивался, отводил глаза, уходил к матери.
А Максим, похоже, наслаждался спектаклем. Иногда он кидал реплики, как перец в суп:
— Да ладно тебе, Катя, не кипятись. Ты красивая, когда злишься.
Или:
— Ой, не дай бог разведётесь — я буду за тебя первой очередью!
Она бы рассмеялась, если бы это не было сказано с такой мерзкой полуулыбкой.
Однажды вечером Екатерина не выдержала.
— Андрей, выбирай. Либо он уходит, либо я.
— Катя, ты что… — он побледнел. — Как ты можешь так ставить вопрос?
— Очень просто. Потому что это МОЙ дом. Квартира куплена мной до брака. Ты в ней гость ровно настолько же, насколько твой брат.
Слова повисли в воздухе, как нож.
Андрей молчал. Максим криво усмехнулся и щёлкнул пультом:
— Ну, началось кино!
В ту ночь Екатерина не спала. Она лежала, глядя в потолок, и впервые в жизни поняла: её муж не готов её защищать. Брат для него важнее.
И тогда она тихо, почти шёпотом произнесла:
— Если они думают, что я сдамся, они плохо меня знают.
Ей стало одновременно страшно и легко.
Екатерина шла к Нине Васильевне, как на казнь. Андрееву маму она никогда особенно не любила — слишком уж та любила всех строить. Даже кот у неё ходил по линейке, а соседи называли её «диктаторша в халате».
— Катя, не кисни, — бубнил Андрей по дороге. — Это просто ужин, мама хочет поговорить спокойно.
— Угу, — ответила Екатерина, поправляя шарф. — У тебя мама никогда просто не говорит. Она объявляет. И всё.
И она не ошиблась.
Квартира свекрови встретила их запахом жареного лука и уксусом. На столе — всё по высшему разряду: селёдка под шубой, оливье, горячее в духовке. Максим уже сидел за столом, довольный, как кот на подоконнике.
— А вот и вы! — всплеснула руками Нина Васильевна. — Проходите, мои дорогие.
— Здравствуй, мама, — сказал Андрей.
— Здравствуйте, — холодно произнесла Екатерина.
— Катюша, не дуйся, — улыбнулась свекровь, но глаза её были холодными, как лёд. — Садись.
Сначала всё было чинно. Тосты за здоровье, обсуждение погоды, жалобы на пенсию. Но Екатерина ждала, зная: главное — впереди. И оно не заставило себя ждать.
Нина Васильевна отодвинула тарелку, сложила руки на столе и, как судья, объявила:
— Дети, мы должны обсудить важный вопрос.
Екатерина уже знала, какой.
— Максим не может так болтаться без жилья, — продолжала свекровь. — Он же наш. Кровь родная. А у вас квартира большая, две комнаты. Вы молодые, можете начать всё заново, а ему нужна стабильность.
Екатерина поставила вилку, чтобы не швырнуть ею.
— Простите, Нина Васильевна, но квартира моя. Куплена мной до брака.
— Какая разница, чья бумажка? — отмахнулась свекровь. — Вы же семья. В семье всё общее.
— Семья — это когда люди друг друга уважают, — ответила Екатерина, стараясь держать голос ровным. — А у меня ощущение, что меня тут никто не уважает.
Максим ухмыльнулся и налил себе вина.
— Катя, да ладно тебе, мы же договоримся.
— С тобой? — Екатерина посмотрела на него так, что он поёрзал. — Ты даже за свет не платишь.
— Вот-вот! — встряла Нина Васильевна. — Денег у него нет, а жить где-то нужно. Вот вы и должны помочь.
— Катя, — вмешался Андрей. Он говорил тихо, будто боялся матери. — Ну… может, действительно, выделим ему комнату?
— Андрей! — голос Екатерины сорвался. — Ты в своём уме? Это значит, что я должна выгнать себя из собственного дома!
— Никто никого не выгоняет, — холодно сказала свекровь. — Просто надо думать о семье.
— Семья — это когда муж с женой, а не когда жена уступает всё мужу и его брату, — выпалила Екатерина.
Тишина. Потом Нина Васильевна ударила ладонью по столу.
— Значит так. Ты эгоистка. Ты хочешь разрушить семью моего сына.
— Семью разрушает не я, — Екатерина уже дрожала. — А вы. Вы и ваш сыночек Максим.
Максим хмыкнул.
— Ну, если честно, я не против. Андрюха хороший мужик, но если вы разведётесь — я не пропаду. Катюша, я ж говорил, что ты мне нравишься…
Екатерина вскочила.
— Ты… ты мерзавец! — Она уже не сдерживалась. — Андрей, ты слышал?
Андрей сидел, бледный, словно его облили водой.
— Катя… ну зачем ты…
— Зачем я? — закричала она. — Потому что вы все меня предали!
Свекровь подалась вперёд.
— Если ты не согласишься, Андрей уйдёт от тебя. Я не позволю, чтобы мой сын жил с женщиной, которая гробит его брата.
— Мама! — взмолился Андрей.
— Молчи! — рявкнула она. — Или она соглашается, или ты подаёшь на развод.
Екатерина почувствовала, как у неё внутри всё рушится. Но голос её звучал неожиданно спокойно:
— Андрей, ты меня слышал? Это твой выбор. Я не стану делить свою квартиру.
Он поднял на неё глаза. В них не было ни силы, ни решимости.
— Катя… может, ты подумаешь?
Она засмеялась. Горько, почти истерически.
— Подумаю? Ты уже всё решил. Ты выбрал их.
И, не дожидаясь конца ужина, встала и вышла.
Дома она сидела в темноте. За окном моросил дождь. В голове звучали слова: «Он выбрал их. Не меня».
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея:
«Катя, или квартира Максиму, или я ухожу. Прости».
Она перечитала трижды. В груди было пусто.
Вот и всё. Конец.
Но потом — странное чувство. Не боль, не отчаяние. Свобода.
Она впервые за долгое время улыбнулась.
— Ну что ж, Андрей… — сказала она вслух. — Тогда уходи.
Её голос прозвучал твёрдо, как выстрел.
Утро началось с телефонного звонка. Голос Нины Васильевны был сухим, как прошлогодний сухарь:
— Екатерина, мы сейчас придём. Андрей хочет с тобой поговорить. Максим тоже будет.
Катя в этот момент стояла у окна и смотрела на двор: дети гоняли мяч, соседка выгуливала йоркширского терьера в розовом комбинезоне. Жизнь текла как обычно. Только у неё внутри — словно вулкан.
— Приходите, — сказала она спокойно. — Но предупреждаю: разговор будет последний.
Через час они вошли в её квартиру, как в собственную. Андрей — с опущенными глазами, Максим — самодовольный, мать — величественная, как прокурор.
— Екатерина, — начал Андрей, но мать его перебила.
— Мы решили всё обсудить цивилизованно. Давай без истерик. Ты отдаёшь квартиру Максиму, оставляешь себе деньги или берёшь долю, а потом живёте с Андреем на съёмной. Всё честно.
— Честно? — Екатерина даже рассмеялась. — Вы у меня в квартире, едите мой хлеб, а теперь ещё и квартиру решили поделить?
Максим лениво потянулся на диване:
— Катюха, да чего ты… У тебя ж одна, всё равно скучно. А я оживлю квартиру.
— Оживишь? — Екатерина резко шагнула к нему, и он отшатнулся. — Ты её угробишь, как и всё вокруг.
— Хватит! — рявкнула Нина Васильевна. — Андрей, говори!
И Андрей, глядя в пол, выдавил:
— Катя, я… я не могу против них. Я ухожу.
Слова упали тяжёлым камнем.
— Так вот как, — Екатерина медленно прошла по комнате. — Уйдёшь… Значит, брат и мама важнее жены.
— Ты не понимаешь… — начал Андрей.
— Я понимаю, — перебила она. — Я двадцать лет прожила рядом с тобой и всё ждала, что ты встанешь на мою сторону. А ты — вечный маменькин сынок.
— Эй, полегче! — вставил Максим. — Не трогай мать.
— А ты вообще заткнись! — Катя рванула с дивана его сумку и швырнула к двери. — Вон из моего дома!
Максим привстал, возмущённый:
— Ты что творишь?!
— То, что должна была сделать в первый день! — её голос дрожал, но не от страха. — С этого дома выметаются все нахлебники.
Нина Васильевна подалась вперёд, глядя на неё с ненавистью:
— Ты пожалеешь, девка. Ты никому не нужна будешь. Мужа потеряешь, мы через суд…
— Через суд? — Екатерина резко подняла руку. — Попробуйте. Квартира моя, документы у нотариуса. Я не та, кого легко сломать.
И, глядя прямо в глаза свекрови, произнесла:
— Но мужа я уже потеряла. Из-за вас.
Андрей вскинул голову.
— Катя… — голос его дрогнул. — Я же любил тебя.
— Ты и сейчас любишь, — сказала она тихо. — Но слишком слаб, чтобы защитить. А рядом с таким мужчиной я не хочу жить.
Он пошатнулся, будто получил удар. Максим зло выругался, схватил сумку. Нина Васильевна что-то кричала, но Екатерина уже не слушала. Она открыла дверь и указала рукой:
— Вон. Все.
И вдруг наступила тишина. Они ушли.
Когда дверь захлопнулась, Екатерина опустилась на стул. В комнате было тихо, как никогда. Ни храпа Максима, ни приказов свекрови, ни робкого Андрея. Только она.
Она впервые за много лет заплакала. Но слёзы были лёгкими. Это были слёзы свободы.
— Ну что ж, — прошептала она. — Лучше одной под своей крышей, чем с предателями.
И впервые улыбнулась по-настоящему.
