Наталья Михайловна аккуратно разложила только что купленные продукты по полкам в холодильнике.
Запах свежего хлеба и молока обычно успокаивал, но сегодня этого не было. Она знала: скоро позвонит дочь или, скорее, приедет, как по расписанию.
В тот день, когда Наталья Михайловна получала пенсию, Мария была на пороге ее квартиры.
– Мам, привет! – девушка буквально ворвалась в квартиру, ее глаза искали не мать, а что-то на кухне.
За женой нерешительно шагнул зять Игорь. Его привычное «Здравствуйте, Наталья Михайловна» прозвучало очень глухо.
– Машенька, Игорь. Проходите, чайку налью? – Наталья Михайловна поставила чайник, стараясь не смотреть дочери прямо в глаза.
– Да не до чая, мам, – Мария махнула рукой, доставая из сумки пачку квитанций. – Смотри, тут ЖКХ набежало… как всегда, космос. И у Саши в школе новый сбор – на экскурсию в планетарий. Прямо вот срочно нужно. А у Игоря на работе задержка, сама понимаешь…
Игорь потупил взгляд, ковыряя пальцем дырочку в обоях. Наталья Михайловна взяла квитанции.
Суммы были приличные. Она озадаченно вздохнула. Голос ее зазвучал устало, но твердо:
– Маша, Игорь… Я не смогу помочь. Ни сейчас, ни в этот раз.
Мария замерла, квитанции в ее руке непроизвольно задрожали.
– Что… Что значит «не смогу»? – голос дочери стал выше, острее. – У тебя же пенсия, накопления есть! Ты же всегда помогала! Саше нужно сдать на планетарий, это же твой внук!
– У меня есть моя пенсия, Маша, на мою жизнь, на лекарства, которые мне нужны постоянно после инфаркта, – Наталья Михайловна проговорила эти слова медленно, глядя не на дочь, а в окно, на заснеженные ветки старой яблони. – А «всегда»… Да, я помогала. Помогала, когда Саша родился. Помогала, когда Игоря сократили в первый раз. Помогала с ремонтом, с одеждой, с уроками… Помогала до последнего рубля, отказывая себе во всем, но я очень устала, дочка. Устала не от помощи, а от того… что это стало, как должное…
– Как должное?! – лицо Марии стало красным от гнева. – Я что, не благодарю? Я же говорю «спасибо»!
– «Спасибо» после того, как я отдаю последнее? Это не благодарность, Маша. Это ритуал, – Наталья Михайловна повернулась к дочери. В ее глазах стояли не слезы, а глубокая, накопившаяся годами усталость. – Ты даже не спрашиваешь, как я себя чувствую после больницы. Ты приезжаешь, когда тебе что-то нужно. И уезжаешь, получив это. А я… я остаюсь одна. С пустым холодильником, с пустым кошельком и с ощущением, что я – просто банкомат. Банкомат, который почему-то еще должен быть здоровым и веселым.
Игорь почувствовал неловкость и попытался вставить свое слово:
– Наталья Михайловна, мы же… мы ценим…
– Молчи, Игорь! – Мария резко обернулась к мужу. Ее гнев нашел новый выход. – Это она нас не ценит! Не ценит наши трудности! — она схватила квитанции, поспешно сунула их обратно в сумку. – Хорошо! Очень хорошо! Раз ты так, мама… раз ты решила «спасать себя», как ты сказала… Тогда спасайся, но только одна!
Мария рванула к двери, по пути толкнув Игоря. Тот бросил растерянный взгляд на тещу и бросился за женой.
– Маша! – позвала Наталья Михайловна, но дверь уже захлопнулась.
Гулкий звук эхом раскатился по квартире. Она медленно опустилась на стул. Руки затряслись. В голове застучало:
— Спасла ли я себя? Или потеряла все?
Полгода спустя
Шесть долгих месяцев телефон Натальи Михайловны молчал. Дочь не звонила матери.
Женщина видела обновления Марии в социальных сетях: «Саша на елке», «Игорь на рыбалке» и другие.
— Значит, справились как-то, – подумала она с горечью и облегчением.
Теперь она платила только за себя. Купила таблетки, съездила в санаторий по льготной путевке, отложила немного денег, но пустота в душе не заполнялась.
Вечерами Наталья Михайловна перебирала старые фотографии: «Маша-первоклассница», «Маша на выпускном».
Однажды, холодным мартовским вечером, когда Наталья Михайловна сидела с книгой, раздался нерешительный звонок в дверь.
Она удивленно посмотрела на настенные часы: без пяти девять. Кто мог прийти так поздно?
Женщина медленно подошла к двери и, открыв, увидела Марию. Она была одна.
Лицо дочери было бледным, глаза красными от слез или бессонницы. В руках она сжимала старомодную плитку шоколада «Алёнка» – любимую в детстве.
– Мам… – голос Марии сорвался. – Можно войти?
Наталья Михайловна молча отступила, пропуская дочь внутрь. Они сели на кухне, как всегда, но никто не знал, с чего начать разговор.
– Я… я принесла тебе шоколадку, – Мария положила плитку на стол, словно парламентер флаг перемирия. – Вспомнила, как ты ее в больницу приносила, когда мне в пятом классе аппендицит вырезали…
Наталья Михайловна кивнула, не в силах ответить. Ком непроизвольно подступил к горлу.
– Эти полгода… – Мария начала, глядя на свои руки. – Это были самые тяжелые полгода в жизни. Не только из-за денег. Хотя… да, пришлось туго. Игорь устроился на вторую работу, я подрабатываю вечерами. Сашу пришлось перевести в другую секцию, подешевле, — она сделала паузу, собираясь с мыслями. – Но самое страшное… было без тебя. Я злилась. Ужасно злилась. Считала тебя предательницей. Пока… пока однажды Саша не спросил: А бабушка Наташа нас больше не любит?»
Мария подняла глаза на мать. В них стояли слезы.
– И я… я не нашлась, что ответить. Потому что сама не знала. А потом… я стала вспоминать. Вспоминать все. Как ты приходила к нам, уставшая с работы, но играла с Сашей. Как отдавала последние деньги на его зимнюю куртку. Как сидела со мной ночами, когда я с Игорем ссорилась… А я… – голос дочери дрогнул. – Я принимала это, как воздух, как солнце, как что-то, что просто… есть или должно быть всегда. Я даже не думала, что тебе может быть тяжело, что у тебя может болеть сердце, не хватать денег на лекарства… что ты можешь просто устать и захотеть… чтобы о тебе тоже позаботились…
Слезы покатились по щекам Марии. Наталья Михайловна молча протянула ей салфетку. Свои слезы она смахивала рукой.
– Я не оправдываюсь, мам. Я была… эгоисткой. Игорь, конечно, тоже. Мы просто… привыкли. И забыли, что ты – не просто бабушка и мама. Ты – человек. Со своими силами, болью, страхами, — Мария взяла материну руку, холодную, с тонкой кожей, проступающими венами, руку, которая столько для нее всего сделала. – Прости меня, пожалуйста. Я не знаю, как это загладить… но я хочу попробовать и снова научиться быть дочерью. Не только получать, но и отдавать.
Наталья Михайловна крепко сжала дочернюю руку. Ее собственный голос зазвучал хрипло от сдерживаемых эмоций:
– Машенька… Передо мной не нужно ничего «заглаживать». Мне нужно… чтобы ты просто была и помнила, что у меня тоже есть границы, что я люблю тебя, люблю Сашеньку бесконечно… но мои силы не безграничны. И мне тоже иногда страшно, больно и одиноко.
– Я знаю, мам, теперь знаю, – прошептала Мария, прижимаясь щекой к материной руке. – И я буду рядом, не только когда нужно.
Наталья Михайловна глубоко вздохнула. Впервые за долгие месяцы в этом вздохе была не только усталость, но и робкая надежда на то, что все, действительно, изменится.
