Нина Васильевна всю жизнь считала себя умной женщиной. После смерти сестры Галины остались дети — Саша и Лена. Им тогда было по четырнадцать, двойняшки. И Нина, конечно, их к себе забрала.
Только вот любила по-разному.
Сашка был особенный. Эти карие глазища, дерзкая улыбка — вылитый отец, царствие ему небесное. Мальчишка с характером! То в школе подерется, то к одноклассницам цветы таскает из чужих палисадников. А Нина только руками всплеснет:
— Ну шалун! Настоящий мужчина растет!
А вот на Лену смотрела холодно что ли. Девочка тихая, скромная, в отца пошла — того, второго, от которого Галина до смерти избавиться не могла. Лена всегда в уголочке сидит, в книжку читает, на тройки учится. Не то что Саша — тот и пятерки хватал, и в спортивную секцию ходил, и девочки за ним увивались.
— Эх, Ленка, — вздыхала тетя, — где же у тебя та хватка, что у Саши? Ну нет в тебе стержня!
Годы летели. Саша в институт поступил — на экономиста, с блеском! Нина аж гордостью светилась. Лена медучилище закончила — ну что с нее взять, не тянет на большее.
И вот тогда-то Нина решение приняла. Важное такое, судьбоносное.
Квартиру свою трехкомнатную на Сашу переписала.
Саша, конечно, обрадовался. Расцеловал тетю, на руках покрутил:
— Тетя Нина, ты у меня самая лучшая! Век тебя не забуду!
И правда не забыл.
Первые полгода.
А потом появилась Светка. Жена у Саши объявилась. Красивая, яркая, с претензиями. И вот она-то первая и заявила:
— Слушай, Саш, а что старуха тут делает? У нас же теперь своя квартира!
Саша сначала заступался:
— Не говори так, Свет. Это же тетя Нина. Она мне как мать.
— Вот именно! — фыркнула Светлана. — Как. А у тебя теперь семья есть. Настоящая. Мы что, до ста лет с пенсионеркой жить будем?
И понеслось.
Сначала замечания. Мол, тетя Нина слишком громко телевизор смотрит. Потом — что готовить не умеет, только котлеты да борщ знает. А они, видите ли, современные люди, им суши подавай да роллы.
— Теть Нин, — неловко мялся Саша, избегая глаз, — может, ты в комнате покушаешь? А то Светка, ну она нервная после работы.
Нина кивала, глотала слезы, несла тарелку к себе. А ночью лежала и думала: «Ладно, притрутся. Молодые же, им место нужно».
Но не притерлись.
— Слушай, тетя, — сказал Саша как-то утром, присев рядом на кровать. Голос у него был чужой. — А мы тут подумали, может, тебе лучше будет в интернате?
Нина так и замерла с чашкой чая в руках.
— В каком интернате?
— Ну, для пожилых людей. Там присмотр, порядок, люди твоего возраста. — Саша говорил быстро, как будто выученную речь. — А то ты тут одна целыми днями, скучаешь.
— Я не скучаю! — прошептала Нина. — Саша, родной, я же тебе не мешаю!
— Конечно, не мешаешь! — он неестественно заулыбался. — Просто там тебе будет веселее! И мы будем навещать, обязательно!
Вот так Нина и поняла, что жизнь иногда умеет больно шутить.
Тридцать лет растила племянника как сына. Отдала ему все — и квартиру, и любовь, и последние сбережения. А взамен получила билет в один конец.
***
Интернат «Солнышко» — название, конечно, красивое. Только вот солнца там было примерно, как в подвале. Серые стены, запах хлорки и одиночество. Такое плотное, что хоть ножом режь.
Нина сидела на казенной кровати и смотрела в окно. За стеклом — такой же серый двор, где бродили такие же ненужные старики.
— Деточка, не плачь, — подошла соседка по палате, баба Клава. — Первые недели всем тяжело. Привыкнешь.
— А вы? — всхлипнула Нина. — Вас тоже дети?
— Да что ты! — махнула рукой Клава. — Сама решила. Квартирку продала, деньги детям раздала — пусть живут, а я тут спокойно доживу. А ты что? Обманом привезли?
Нина промолчала. Обманом. А ведь правда! Саша говорил — на экскурсию едем, посмотреть, как там люди живут. А оказалось — навсегда.
— Будете звонить племяннику? — спросила медсестра на второй день, протягивая телефон.
— Буду, — кивнула Нина.
Набрала номер дрожащими пальцами. Длинные гудки, а потом:
— Алло, ну что, тетя Нина? Как дела? Привыкаешь?
В голосе Саши была такая искусственная бодрость. Как у продавца, который пытается всучить просроченный товар.
— Саша, родной, я хочу домой.
— Ну что ты! Там же хорошо! Уход, питание, люди.
— Но это не дом!
Тишина. А потом — голос Светки на фоне:
— Саш, скажи ей, что мы квартиру ремонтируем. Что там сейчас нельзя жить.
— Тетя, мы тут ремонт затеяли. Большой такой. Когда закончим — заберем тебя!
Нина знала — врет. И Саша это знал. И Светка знала. Но все делали вид, что это правда.
— Ладно, — прошептала Нина. — Жду.
После разговора она два часа проплакала в подушку. А потом вытерла глаза и решила — хватит. Будет жить.
Но жизнь в интернате — это не жизнь. Это существование. Завтрак в семь, обед в час, ужин в шесть. Таблетки по расписанию. Тишина после десяти. И никого, кто спросит — как дела, что болит, не грустно ли?
Нина звонила Саше каждую неделю. А он отвечал все реже. То занят, то в командировке, то еще что.
— Тетя Нина, я же работаю! — раздражался он. — Не могу по два часа в день болтать!
— Да я всего пять минут.
— Ладно, ладно. Ты там держись. Мы скоро приедем.
Не приезжали.
А через месяц — вообще перестал трубку брать. Нина и не знала, что у Светки нервы сдали:
— Слушай, Саш! Хватит! Она же каждый день надрывается! То домой просится, то плачет! Мне уже стыдно за тебя!
— А что я должен делать?! — орал Саша. — Забрать ее обратно?!
— Тогда не бери трубку! И все дела!
И Саша послушался.
Нина звонила, звонила. А там только гудки. Автоответчик. Тишина.
— Может, номер поменяли? — успокаивала баба Клава.
Но Нина-то понимала. Просто выкинули. Как надоевшую игрушку.
Совсем худо стало, когда начались проблемы с сердцем. Врач говорил — стресс, переживания. Нина лежала в палате и думала: «Неужели всё? Неужели так и помру здесь, никому не нужная?»
И тут случилось невероятное.
В коридоре, среди запаха хлорки и чужих голосов, Нина услышала знакомое:
— Можно к Нине Васильевне Петровой?
Голос такой знакомый. Но не Сашин.
Лена.
Нина сначала не поверила. Неужели? Та самая Лена, которую она всю жизнь в тени держала? Которой дарила дешевые подарки, пока Саше — дорогие? Которую называла простушкой?
— Лена? — прошептала Нина, когда молодая женщина вошла в палату. — Это правда ты?
Лена стояла в дверях — постарше стала, конечно, но такая же тихая, незаметная. В руках — простая сумка, на плечах — старенький пуховик. Не богатая, видно.
— Здравствуй, тетя Нина.
И вот они смотрят друг на друга. Нина — в казенной пижаме, похудевшая, постаревшая. Лена — с виноватыми глазами.
— Как ты узнала? — спросила Нина.
— Случайно. Встретила медсестру из нашей поликлиники. Она мне и рассказала, — Лена помолчала. — Тетя Нина, а почему ты мне не позвонила?
Нина усмехнулась горько:
— А зачем? Ты же меня не очень-то и любила. Да как и я тебя, — голос сорвался. — Господи, Лена, как же я была слепа!
Лена присела на край кровати:
— Тетя, я долго думала. Обижалась на тебя, если честно. Ведь ты всегда Сашу больше любила. Всегда! А меня, как довесок какой-то.
— Прости меня, — прошептала Нина. — Дура я старая.
— Но знаешь что? — продолжала Лена. — Я поняла: если я тебя тут оставлю, то стану такой же, как Саша. А я этого не хочу.
Нина смотрела на племянницу и не верила глазам. Та самая тихоня, которую она считала слабачкой, приехала сюда. А ее «сильный» Саша, где он?
— Лена, а у тебя семья, квартира-то маленькая.
— Двухкомнатная, — кивнула Лена. — Муж, двое детей. Но, найдем место. Обязательно найдем.
Вот как она сказала — «обязательно».
— Только тетя Нина, — Лена улыбнулась, — готовься. У нас шумно. Дети носятся, музыка играет, соседи стучат иногда. Не то что здесь — тихо и спокойно.
Нина засмеялась сквозь слезы:
— Да мне этой тишины уже на всю жизнь хватило!
Целую неделю Лена думала. В голове — каша. То злость накатывает, то жалость, то стыд какой-то.
— Мам, ты опять про тетю Нину? — спросила старшая дочка Катя, заметив мамино хмурое лицо за завтраком.
— Угу, — кивнула Лена.
— А чего ты мучаешься? Забери ее к нам!
Из уст четырнадцатилетнего подростка — так просто. «Забери». А взрослая Лена мается уже который день.
— Кать, у нас квартира крохотная. Вы с Димкой в детской, мы с папой в гостиной. Куда тетю Нину?
— На кухне поставим раскладушку! — тут же выдал младший, Дима. — Она же добрая! Она мне конфеты дарила!
Лена вздохнула. Конфеты. Да, Нина всегда приносила детям гостинцы. Правда, недорогие. Но дарила.
А вечером муж Андрей сел рядом, обнял за плечи:
— Лен, ты уже неделю мучаешься. Рассказывай.
И Лена рассказала. Все. Про детство, когда тетя ее в тени держала. Про Сашу — любимчика. Про квартиру, переписанную на него. Про интернат.
— И что теперь делать? — спросила она в конце.
Андрей молчал долго. А потом:
— А что говорит сердце?
— Сердце говорит — забрать. А голова твердит — куда? На что? У нас самих копейки.
— Лен, — Андрей взял ее за руки. — Ты помнишь, как мы познакомились?
Конечно, помнила. В больнице. Андрей попал в аварию, она его выхаживала. Молодая медсестра, он — слесарь с завода. Никто не верил, что будет счастье. А вот — пятнадцать лет вместе.
— Помню.
— Ты меня тогда к себе домой привела. В коммуналку, где жила с бабушкой. Места — кот наплакал. А я еще на костылях ходил.
— Ну и что?
— А то, что ты не думала тогда — куда меня пристроить. Ты просто приняла. И твоя бабушка приняла. Помнишь, как она мне варежки вязала? Говорила — зять, мол, должен в тепле ходить.
Лена улыбнулась сквозь слезы. Бабуля. Та умела любить просто так. Без расчетов.
— Так вот, — продолжал Андрей. — Твоя тетя сейчас как я тогда. Сломанная, никому не нужная. И у тебя есть выбор — стать как Саша или как твоя бабуля.
На следующее утро Лена встала пораньше и поехала в интернат. Не навестить — забрать.
— Тетя, собирайся, — сказала она, входя в палату.
Нина оторвалась от окна:
— Куда собираться?
— Домой. К нам домой.
— Лена, ты что? — забормотала Нина. — У вас же места нет. Дети, муж. А я старая, больная.
— Тетя, — Лена присела рядом, — я всю неделю думала.
— Лена, а вдруг я вам мешать буду?
— Мешать? — засмеялась Лена. — Тетя Нина, ты же медсестрой работала! Кто лучше тебя детям температуру измерит? Кто научит Катю борщ варить? А Димку — пуговицы пришивать?
Правда. Руки у Нины золотые, а опыта — на троих хватит.
— И потом, — продолжала Лена, — я хочу, чтобы мои дети знали: в нашей семье никого не бросают. Никогда.
Вот тут Нина и расплакалась. Но не от жалости к себе — от благодарности.
— Лена, доченька. Прости меня. За все. За то, что была слепой.
— Тетя Нина, — Лена обняла ее, — мы все были слепыми. Но теперь-то видим!
Они собрали нехитрые пожитки — два платья, тапочки, фотографию сестры Галины. Больше у Нины ничего и не было.
— Баба Клава, — крикнула Нина соседке, — я домой еду!
— Куда это? — удивилась та.
— К семье!
В машине Лена рассказывала про детей, про работу, про то, как они живут. Нина слушала и думала: «Господи, как же я ошибалась! Вот она — моя кровинушка. А я всю жизнь в пустоту смотрела».
— Тетя, — сказала Лена, когда подъехали к дому, — предупреждаю: у нас бедлам. Дима контрольную завтра пишет, у Кати первая любовь, Андрей телевизор чинит. В общем, живем.
— Как хорошо, — прошептала Нина. — Как же хорошо жить.
Поднялись на третий этаж. Лена достала ключи, открыла дверь:
— Народ! Встречайте! Это тетя Нина!
И тут такое началось!
Дима выскочил из детской:
— Тетя Нина! А вы конфеты принесли?
Катя выглянула из кухни:
— Мам, а где тетя Нина спать будет?
Андрей вылез из-за телевизора:
— Нина Васильевна! Добро пожаловать в наш сумасшедший дом!
И вдруг — Нина засмеялась. Впервые за месяцы. Да что там — за годы! Вот он — настоящий дом. Где шумно, тесно.
— А знаете что? — сказала она. — Я умею готовить. И шить. И с уроками помогать. И сказки рассказывать.
— Тетя Нина! — подпрыгнул Дима. — А вы умеете страшные сказки?
— Еще как! — подмигнула Нина. — Про Бабу-ягу, которая детей в интернат отправляла!
Все засмеялись.
Тем вечером они долго сидели на кухне. Пили чай с печеньем, рассказывали друг другу истории. Нина — про интернат и про Сашу. Лена — про работу в больнице, про то, как тяжело было растить детей без помощи.
И впервые за долгие годы Нина почувствовала себя по-настоящему нужной. Не из-за квартиры и денег.
Прошло полгода.
Нина стояла у плиты, помешивала суп и слушала, как Дима в детской учит английские слова. Катя готовилась к экзаменам, Андрей что-то мастерил в кладовке. А Лена была на работе.
За полгода много что изменилось. Раскладушку на кухне заменили удобной кушеткой — Андрей сам смастерил. Нина взяла на себя готовку и мелкий ремонт одежды. А еще — помогала детям с уроками. Оказалось, терпения у нее море.
— Катюш, не реви, — успокаивала она девочку, когда та в слезах прибегала после ссор с одноклассницами. — В твоем возрасте все так. Перерастешь.
И Катя верила. Потому что тетя Нина никогда не врала.
А Лена расцвела. Домой приходила — и сразу видно: человек счастлив. Больше не нужно было разрываться между работой и домом. Тетя Нина все успевала.
И вот однажды зазвонил телефон. Лена взяла трубку:
— Алло?
— Лена? Это Саша.
Тишина. Нина замерла с половником в руке.
— Что тебе? — холодно спросила Лена.
— Слушай, а где тетя Нина? В интернате говорят — забрали. Ты не знаешь?
— Знаю, — отрезала Лена. — У меня живет.
— У тебя?! — голос Саши сорвался на крик. — Да ты что?! У вас же двушка!
— И что?
— Лена, ну будь умнее! Сдай ее обратно в интернат!
Тут к телефону подошла Нина:
— Дай мне.
— Саша? — спокойно сказала она. — Это я.
— Тетя Нина! — заплясал голос племянника. — Как дела? Ты как? Как здоровье?
— Хорошо, Саша. Очень хорошо.
— Да что ты говоришь! Тетя Нина, поедем домой! Мы с женой соскучились.
— Соскучились? — усмехнулась Нина. — За полгода?
— Ну, мы же думали, тебе в интернате лучше. А у нас скоро ребенок будет. Я на работе. Кто Свете поможет? Ты же мне как мать!
— Матерей в интернат не сдают, — тихо сказала Нина и положила трубку.
А потом повернулась к Лене:
— Доченька, прости меня еще раз. За всю жизнь прости.
— Тетя Нина, да хватит уже! — Лена обняла ее. — Мы же договорились — живем сегодня. А прошлое, пусть остается в прошлом.
