Сегодня у Любы был один из тех дней, когда всё идёт наперекосяк. Сначала — разборки с начальством на работе. Потом — очередь в поликлинике на полтора часа. А дома ещё и стиральная машина решила устроить потоп.
— Господи, хоть бы вечером тишина была, — пробормотала она.
И тут — звонок в дверь.
Резкий. Настойчивый.
Через глазок увидела знакомые лица: сестра Валя с мужем Петром, племянница Настька с её бойфрендом. Целая делегация.
— Любочка! — взвизгнула Валя, едва дверь открылась. — Мы тут мимо проезжали, решили заскочить! Не против?
А что скажешь? «Против» — значит, скандал на всю семью. «Добро пожаловать» — значит, прощай, спокойный вечер.
— Проходите, конечно.
И покатилось. Валя тут же заняла весь диван, расправив свои внушительные формы. Пётр устроился в кресле, включил телевизор на полную громкость. Настька с парнем разместились на кухне, громко обсуждая чьи-то свадьбы, разводы и прочие жизненные перипетии.
А Люба метнулась к холодильнику. Что там есть? Полбатона хлеба, кусок сыра, несколько яиц. На четверых явно маловато.
— Любаш, а что у тебя на ужин? — крикнула Валя из гостиной. — А то мы такие голодные!
Люба стиснула зубы и достала всё, что было. Жарила яичницу, резала хлеб, открывала банку тушёнки, которую берегла на чёрный день. Видимо, он наступил.
За столом разговоры лились рекой. Валя пересказывала соседские сплетни, Пётр рассуждал о политике, Настька хихикала над роликами в телефоне.
А часы тикали. Девять. Десять…
Люба зевнула. Потом ещё раз. Демонстративно посмотрела на часы.
Никто не заметил.
В половине одиннадцатого она не выдержала:
— Вы не засиделись?
Тишина. На секунду.
А потом — взрыв смеха.
— Да ладно тебе! — захохотала Валя. — Мы же родня! Чего церемониться-то?
И тут Настька, поглядывая на Любу с хитрой улыбкой, небрежно бросила:
— Ну ничего, если что, переночуем тут. Места-то хватает!
Все снова засмеялись.
У Любы что-то холодное прокатилось по спине. Переночевать? Серьёзно?
Она смотрела на их довольные лица и чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой узел. Ещё час назад она мечтала принять душ, завернуться в халат и почитать книжку в тишине. А теперь…
— Настя, ты серьёзно? — голос прозвучал тише, чем хотелось.
— А что такого? — племянница пожала плечами. — У тебя трёшка, нам хватит места. Мы на диване, мама с папой в твоей комнате.
— В моей комнате?!
Валя махнула рукой:
— Да не переживай ты так! Одну ночь потерпишь. Зато как хорошо сидим! Давненько мы так не собирались.
Пётр кивнул, отрываясь от телевизора:
— Точно! А завтра я тебе кран на кухне починю, он у тебя подтекает. И дверной замок посмотрю.
— Замок нормальный, — слабо возразила Люба.
— Да ладно, — отмахнулся Пётр. — Видел я эти китайские железки. Первый вор откроет отвёрткой.
Люба почувствовала, как закипает изнутри. Сначала захватили квартиру, теперь ещё и указывают, что в ней не так.
— Слушайте…
— Любаш, а у тебя кофе есть? — перебила Валя. — Что-то спать захотелось. Давай ещё посидим, поболтаем!
— Мам, включи музыку! — подскочила Настя. — Помнишь, как раньше танцевали под «Мираж»?
И они включили. Громко. На всю квартиру.
Люба сидела посреди этого хаоса и понимала: они даже не спрашивают её мнения. Просто решили за неё. Как всегда.
В детстве Валя тоже так делала — брала Любины игрушки без спроса, приводила подружек в их общую комнату, устраивала там свои посиделки. «Не жадничай, мы же сёстры!» — говорила мама. И Люба молчала.
В юности — та же история. Валя без предупреждения приводила парней, когда Люба готовилась к экзаменам. «Не будь букой, познакомься с хорошими людьми!»
Потом Валя вышла замуж, родила Настю, и семейные посиделки стали традицией. Приезжали, когда хотели, уходили, когда считали нужным. А Люба терпела. Потому что не хотела портить отношения.
— Любочка! — голос Вали вернул её в реальность. — Ты что такая кислая?
— Я устала.
— Устала! — фыркнул Пётр. — В твоём возрасте о какой усталости речь? Мы вот в твои годы до утра гуляли!
Настя захихикала:
— Тётя Люб, ты как старушка какая-то! Ещё только одиннадцать, а ты уже спать хочешь.
— Может, болеешь? — с ложной заботой спросила Валя. — У тебя вид какой-то нездоровый.
От вас я болею, хотелось крикнуть Любе. От вашей бесцеремонности, от того, что вы считаете мой дом проходным двором, а меня — бесплатной гостиницей!
Но она промолчала. Как всегда.
— Знаете что, — Валя потянулась, — давайте я всё-таки постель приготовлю. Что-то глаза слипаются.
Она встала и направилась к шкафу с бельём.
— Валя, подожди, — попыталась остановить её Люба.
— Да не волнуйся ты! Сама найду всё что нужно. У меня глаз алмаз!
Люба смотрела, как сестра хозяйничает в её доме, достаёт её постельное бельё, распоряжается подушками и одеялами. Как Пётр уже устроился в её любимом кресле с пультом в руках. Как Настя с парнем расположились на кухне и громко смеются над чем-то в телефоне.
— Ой, Любаш, — крикнула Валя из спальни, — а простыни у тебя какие-то жёсткие! В следующий раз кондиционером для белья постирай!
В следующий раз?
Люба встала. Медленно. Будто что-то тяжёлое сползло с её плеч.
— Валя, выйди из спальни.
— Что? — сестра высунула голову из комнаты.
— Выйди оттуда. Сейчас же.
Что-то в голосе Любы заставило всех замолчать. Даже музыка показалась тише.
— Ты чего это? — настороженно спросила Валя.
— Я хочу вам кое-что сказать, — Люба встала посреди гостиной. — Прямо сейчас.
Валя медленно вышла из спальни, всё ещё держа в руках простыню. Пётр убавил звук телевизора. Настя с парнем переглянулись и замолчали.
— Слушай, Любочка, — осторожно начала Валя, — ты чего разнервничалась? Мы же не чужие люди.
— Именно поэтому я и хочу поговорить.
Люба чувствовала, как колотится сердце. Всю жизнь она избегала конфликтов, сглаживала углы, молчала ради мира в семье. А сейчас что-то сломалось внутри.
— Мне тридцать восемь лет, — сказала она тихо. — Я живу одна в своей квартире, которую купила на собственные деньги.
— Ну да, конечно твой, — пожала плечами Валя. — А мы что, посторонние?
— Вы приехали без звонка. Без предупреждения. Решили, что останетесь ночевать — тоже без спроса. Валя, ты уже распоряжаешься моим постельным бельём и критикуешь, как я его стираю!
— Да что ты! — возмутилась сестра. — Я же не со зла! Просто хотела помочь.
— Помочь? — голос Любы стал громче. — А Пётр хочет «помочь» с замком, который у меня нормально работает? А Настя «помогает», предлагая устроить тут ночлежку?
Пёт встал с кресла:
— Люба, ты чего взвинтилась?
Она посмотрела на их растерянные лица и вдруг поняла: они искренне не понимают, в чём проблема. Для них это нормально — прийти, захватить чужое пространство, решить за человека, как ему жить.
— Вы знаете, что я сегодня делала? — спросила она. — Я встала в семь утра, ехала на работу, где восемь часов выслушивала претензии клиентов. Потом два часа простояла в очереди к врачу. Дома обнаружила, что стиральная машина затопила ванную. Я потратила час, чтобы всё вытереть.
Люба говорила всё громче:
— Я мечтала поужинать в тишине, принять ванну, почитать книгу. Я хотела побыть одна! В своём доме! Это так странно?
— Люба, успокойся, — начала Валя.
Люба чувствовала, как слова выплёскиваются наружу — те, что копились годами:
— Вы думаете, что раз я одна, то у меня нет своей жизни? Что мне скучно и одинoко, и ваши визиты — это подарок? Что я должна быть благодарна за то, что вы вспомнили обо мне?
— Мы так не думаем, — тихо сказал Пётр.
— Думаете! Именно так! — Люба повернулась к нему.
Повисла тишина.
Валя сжимала в руках простыню и смотрела на сестру так, словно видела её впервые.
— Люба, — медленно проговорила она, — но мы же не со зла.
Люба подошла к двери и распахнула её:
— Собирайтесь. Сейчас же. Ночевать вы у меня не будете. Завтра у меня дела, и я хочу выспаться в своей постели. Одна в доме.
Молчание затянулось. Неловкое, тягучее.
Валя первой пришла в себя. Аккуратно сложила простыню на диван, не глядя на сестру.
— Ну, если так, — пробормотала она. — Настя, собирайся.
Настя обиженно фыркнула:
— Ну и ладно! Не больно-то и хотелось в этой берлоге ночевать!
— Настя! — одёрнул её парень. — Не надо.
Пётр молча встал, выключил телевизор. Пульт положил на стол так аккуратно, словно это был хрусталь.
— Значит, мы теперь чужие, — констатировал он глухо.
— Нет, — ответила Люба. — Просто надо и меня уважать.
Сборы заняли минут десять. Валя убрала посуду со стола — машинально, привычно. Настя демонстративно хлопала дверцами, показывая всем своё недовольство. Пётр постоял у окна, глядя в темноту.
У порога Валя обернулась:
— Люба, но мы же не враги теперь?
Люба посмотрела на сестру — уставшую, растерянную, впервые за много лет не знающую, что сказать.
— Не враги, — тихо ответила она. — Но в следующий раз звоните заранее. И спрашивайте, удобно ли приехать.
Валя кивнула. Неохотно, но кивнула.
— Тётя Люб, — Настя остановилась в дверях. — А ты действительно злая стала.
— Не злая, — улыбнулась Люба. — Честная.
Дверь закрылась. Люба прислонилась к ней спиной, закрыла глаза.
Наконец-то тишина.
Она прошла в гостиную, выключила свет, который забыли выключить гости. Убрала подушки на диване. Открыла окно — проветрить от чужих голосов и эмоций.
Люба улыбнулась и пошла заваривать чай. Настоящий, дорогой, который берегла для особых случаев.
Сегодня как раз такой случай.
