Мария сидела на краю кухонного табурета, держа в руках кружку с остывшим кофе. Сахар не растворился и тонкой белой крошкой прилип к стенкам. На плите лениво кипел суп из пакетной лапши, в воздухе витал запах жареного лука и какой-то отчаянной бедности. В холодильнике — половина лимона, банка майонеза и банка маринованных огурцов, которые они таскали из деревни Ивана каждый август.
Квартира была маленькая, съёмная, с облезлыми стенами и дребезжащими окнами. Хозяйка брала пятнадцать тысяч в месяц и ещё постоянно звонила, как будто боялась, что они вдруг сожгут ей плиту. Иван говорил: «Да ладно, временно, сейчас подсоберём и возьмём ипотеку». Но «временно» уже тянулось третий год.
— Опять задержали зарплату, — Мария поставила кружку на стол и вздохнула. — Я не знаю, как мы будем платить хозяйке.
Иван сидел напротив, раскрыв ноутбук. В серых спортивных штанах, с футболкой, вытянутой на локтях. Он даже не поднял глаз.
— Да не парься ты, — отмахнулся он. — У меня премию должны перечислить.
— Ты это с весны говоришь, — Мария скрестила руки на груди. — Может, пора реально думать, как выбираться?
— Ну мы же думаем, — Иван раздражённо щёлкнул тачпадом. — Я вот только с Антоном разговаривал.
У Мари внутри всё похолодело. Опять Антон.
Антону было двадцать восемь, он жил с их мамой — Галиной Петровной, женщиной с характером бронетранспортёра. Работать Антон не любил, зато любил рассуждать о том, что «жизнь несправедлива», и «все должны помогать».
— А что Антон? — Мария прищурилась.
— Да ему тоже тяжело, — Иван поднял глаза. — Мамка уже не тянет, коммуналка дорожает. Ему бы хоть маленькую квартирку…
Мария замерла. Секунду смотрела на мужа, потом хмыкнула.
— Подожди. А мы тут в съёмной клетушке, значит, ничего. А Антону — квартирку?
— Ну он же младший, — Иван пожал плечами. — И вообще, мы семья. В семье всё общее.
Эта фраза ударила по ушам, как звонок в железную миску. Мария резко встала.
— Ага. Всё общее. Только бабушка моя, царство ей небесное, копила полжизни, чтобы я хоть когда-то встала на ноги. И вот — я получила наследство. Семь миллионов, Ваня! Семь! А ты мне предлагаешь отдать их твоему безработному братцу?
Иван встал, вытянул руки, будто хотел успокоить.
— Ну ты чего заводишься? Я же не сказал — всё отдать. Просто подумать. Ему же жить негде…
— А нам где жить? — голос Мари дрогнул. — Ты вообще головой думаешь? Мы с тобой тридцатник разменяли, а всё в съёмной. Я хотела трёшку, нормальную, с кухней, с балконом. Чтобы дети…
— Дети подождут, — отрезал Иван. — А брату сейчас реально негде. Ты что, собираешься все деньги только на себя потратить?
Мария резко обернулась к нему.
— На себя?! На нас, Ваня! На семью! На будущее!
Из спальни послышался треск — Иван захлопнул ноутбук, будто ставил точку. Но точкой это не стало, это была запятая перед бурей.
Через пару дней Мария оказалась у свекрови. Галина Петровна позвала «на чай». В её понимании это всегда означало лекцию.
Квартира Галины Петровны пахла варёной капустой и старым ковром. На стенах висели пожелтевшие календари и фотографии Ивана и Антона в детстве — в одинаковых курточках.
— Мария, — начала свекровь, поправляя очки. — Я слышала, тебе бабушка оставила наследство.
Мария кивнула.
— Хорошо. Значит, теперь вы сможете помочь Антону. Ему положено.
— Положено? — Мария сжала зубы. — С какой стати?
Галина Петровна всплеснула руками.
— Ты что, бессердечная? Ты же сама понимаешь — мы семья. Правильные люди помогают родным.
Мария почувствовала, как у неё загорелись уши.
— А может, правильные люди работают? Ему двадцать восемь, между прочим!
Антон, сидевший в углу на диване, вяло повернул голову.
— Ты чё, Маша, — протянул он. — Мне просто не везёт. А ты ж богатая теперь, тебе не жалко.
— Богатая?! — Мария вскочила. — Это мои деньги! Моё наследство!
В кухне повисла тишина. Галина Петровна прищурилась, голос стал ледяным:
— Деньги показали твое истинное лицо.
Мария стукнула кулаком по столу.
— А вы своё показали.
Вечером, вернувшись в съёмную квартиру, она не выдержала. Иван сидел у телевизора, грыз семечки.
— Знаешь, что сказала твоя мама? — Мария встала прямо перед экраном. — Что я бессердечная.
Иван вздохнул.
— Ну а что, может, и правда…
— Что?! — Мария почувствовала, как внутри всё взорвалось. — Ты серьёзно сейчас? Ты со мной или с ними?
Иван отодвинулся, но глаза у него были упрямые.
— Я с семьёй.
Мария не выдержала — схватила со стола кружку и с грохотом поставила её в раковину. Вода брызнула во все стороны.
— Так знай, Ваня, — её голос дрожал, — я тоже семья. Но только для себя.
Мария собрала чемодан за пятнадцать минут. Это было даже не похоже на сборы — скорее на эвакуацию. Пара джинсов, несколько блузок, документы в жёлтой папке, которые бабушка хранила в серванте. Иван сидел на диване и смотрел, как она металась по съёмной квартире. Сначала молчал. Потом всё-таки выдал:
— Да перестань ты драматизировать. Никто тебя не выгоняет.
Мария резко обернулась, прижала к груди папку.
— Вань, ты понимаешь, что я не могу жить в квартире, где мой муж считает меня жадной только потому, что я хочу купить жильё для нас, а не для твоего братца?
Иван встал, шагнул к ней, попытался схватить за руку.
— Ну ты же понимаешь, он младший… Ему труднее.
— Ему труднее? — Мария вырвалась. — Ему труднее работать, да! Труднее встать с дивана! Труднее перестать ныть! А мне, значит, легко пахать с утра до ночи?
Иван закатил глаза.
— Господи, да никто от тебя не требует всего наследства. Купим ему однушку на окраине — и всё.
Мария ударила ладонью по чемодану.
— «И всё»? Это твои слова? А мы потом что — дальше тут за пятнашку прозябать?
Он пожал плечами.
— Ну а что. Тебе же не жалко.
Эта фраза стала последней каплей.
Мария щёлкнула замком чемодана, накинула куртку и, не глядя на Ивана, сказала:
— Знаешь что. Жалко. Жалко свою жизнь тратить на тех, кому плевать.
И вышла, громко хлопнув дверью.
У мамы, в старой двушке на проспекте, её встретили запах картошки с укропом и спокойный голос.
— Доча, ты чего с чемоданом? — мать вытерла руки о полотенце, всмотрелась в лицо Марии. — Опять поругались?
Мария плюхнулась на табурет, уткнулась в ладони.
— Мам, они… они хотят, чтобы я отдала наследство Антону.
Мать подняла брови.
— Всё наследство?
— Ну, формально — «часть». Но я знаю их «часть». Антону однушку, а мы как-нибудь потом.
Мать усмехнулась, подала дочери стакан чая.
— Вот видишь. Деньги показали их истинное лицо.
Мария вскинула глаза.
— А если я ошибаюсь? Может, я эгоистка?
Мать покачала головой.
— Эгоистка — это тот, кто требует за чужой счёт. А ты просто хочешь жить нормально.
Мария впервые за долгое время заплакала.
На следующий день Иван приехал к матери Марии. Ввалился в коридор, громыхая голосом.
— Маш, ну ты чего! Я всю ночь не спал! Мы же семья!
Мария стояла, скрестив руки.
— Семья — это когда люди думают друг о друге, а не о том, как урвать кусок побольше.
Иван развёл руками.
— Да никто не хочет урвать! Просто… Антон без квартиры пропадёт. Мамка не вечная.
Мать Марии вышла из кухни, вытирая руки.
— Молодой человек, а вы сами не пробовали брату работу найти?
Иван замялся.
— Так он ищет…
— Сколько лет ищет? — Мать Марии скрестила руки. — С двадцати?
Иван вспыхнул.
— Да вы ничего не понимаете! Он особенный!
Мария хохотнула сквозь слёзы.
— Особенный? Вань, да он просто лентяй!
Тишина. Иван сжал кулаки.
— Значит, вот так? Ты против моей семьи?
Мария шагнула ближе.
— Я за нашу семью, Ваня. Но у нас её, оказывается, нет.
Вечером раздался звонок от Галины Петровны. Голос её был холодный, как лёд в стакане.
— Маша, я думала, ты умная девочка. А выходит, жадная. Ты сломаешь жизнь моему сыну.
Мария стиснула телефон так, что побелели пальцы.
— А вы, выходит, мою уже сломали.
— Ты пожалеешь. — И короткие гудки.
Мария выключила телефон, положила на стол. Руки дрожали.
Мать посмотрела внимательно.
— Доча, тебе надо решить — или ты живёшь с мужем и его мамой, или со своей головой.
Через неделю конфликт вышел на новый уровень.
Мария вернулась в съёмную квартиру за вещами. Иван уже собрал их в пакеты. Пакеты стояли у двери.
— Это что? — голос у неё сорвался.
— Ты сама ушла, — буркнул он. — Значит, всё.
Мария подошла ближе, посмотрела прямо в глаза.
— Хорошо, Ваня. Всё так всё.
Он отвёл взгляд, словно стыдился.
Но в тот момент Мария поняла: пути назад нет.
Она вытащила ключи из связки, положила на полку у двери.
— Я подаю на развод.
Иван побледнел.
— Ты что, с ума сошла? Из-за каких-то денег?
Мария усмехнулась.
— Это не «какие-то деньги». Это моя жизнь.
И вышла, на этот раз без хлопка дверью. Но тишина за спиной была такой густой, что можно было резать ножом.
Мария не любила суды. Сам воздух в зале был какой-то прокуренный, прокурорский. Деревянные лавки, унылые лица, папки в руках. Но выбора у неё не было.
Галина Петровна подала иск. В заявлении звучало так, будто Мария обязана «разделить наследство, поскольку в браке всё общее».
Юрист, которого Мария наняла, был сухой мужчина в очках. Он только развёл руками:
— Пусть подают. По закону наследство — это личная собственность. Даже если вы в браке.
И вот теперь они сидели друг напротив друга. На одной стороне — Мария, строгая, в сером костюме, волосы собраны в хвост. Рядом юрист. На другой стороне — Иван, бледный, с мятой папкой, и его мать — в новом пальто, с лицом, будто она собирается защищать Родину, а не требовать чужие деньги. Антон тоже пришёл, в джинсах и толстовке, лениво жевал жвачку.
— Уважаемый суд, — поднялась Галина Петровна, — мой сын с женой должны помогать друг другу. Мы — одна семья. Мария получила деньги в браке, значит, они общие. А у моего младшего сына нет крыши над головой. Разве правильно лишать его шанса на жизнь?
Судья поднял брови.
— Молодой человек, — повернулся он к Антону, — а вы работаете?
Антон пожал плечами.
— Ну, так, подрабатываю иногда.
Судья кивнул и записал что-то. Мария ощутила прилив злости.
Она встала. Голос дрожал, но она держалась.
— Ваша честь. Эти деньги — наследство от моей бабушки. Она завещала их только мне. Я хотела купить жильё для нашей семьи, но муж и его родственники решили, что мой труд и её труд ничего не стоят. Они считают, что я обязана содержать взрослого мужчину, который никогда не хотел работать. Но я не обязана.
Судья снова посмотрел на папку, потом на Галину Петровну.
— Иск отклоняется. Наследство не является совместно нажитым имуществом.
Галина Петровна вскрикнула:
— Но это несправедливо!
Судья устало поправил очки.
— Это закон.
У здания суда Мария шла по ступеням легко, будто сбросила двадцать килограммов. Иван догнал её.
— Маш, ну подожди. Мы же можем всё исправить.
Она остановилась, посмотрела на него долгим взглядом.
— Мы не можем. Ты выбрал их. Не меня.
Иван развёл руками, губы дрогнули.
— Я просто хотел, чтобы всё было по-честному…
Мария усмехнулась.
— По-честному? По-честному — это когда не залезаешь в чужой карман.
Она отвернулась и пошла дальше.
Через три месяца она уже сидела на кухне новой квартиры. Трёхкомнатная, светлая, с большим окном. Белые стены, новые стулья, запах свежей краски и свободы. На подоконнике стояла фотография бабушки в рамке.
Мария налила себе кофе, включила музыку.
Телефон зазвонил — Иван. Она спокойно нажала «сброс».
Потом взяла журнал с объявлениями о дизайне интерьеров и открыла на первой попавшейся странице.
— Спасибо, бабушка, — тихо сказала она. — Ты дала мне шанс.
И улыбнулась впервые за долгое время.
