— Надо же как-то справедливо распределить, — свекровь разлила какао по чашкам. — Ты понимаешь, Лерочка, у нас семья большая, у всех свои нужды.
Я смотрела на неё через стол и понимала: сейчас начнётся. Три дня назад муж позвонил ей и рассказал про наследство. Полтора миллиона от тёти Лиды. Я ещё не успела привыкнуть к этой цифре, а родня уже собралась на «семейный совет».
— Я не понимаю, о чём речь, — сказала спокойно.
— Как не понимаешь? — удивилась Света, сестра мужа. — Деньги же семейные. Значит, надо всем помочь.
Я взяла чашку. Горячо. Обжигало пальцы, но я держала крепко. Ещё крепче, чем собиралась держать эти деньги.
Муж сидел рядом со мной и молчал. Молчал и кивал — сначала маме, потом сестре. Будто соглашался. Вчера вечером он говорил: «Лер, ну ты же понимаешь, мама позвала нас не просто так. Давай спокойно выслушаем».
Я и слушала. Очень спокойно.
Каждому своя доля
— Так вот, — свекровь придвинула к себе блокнот. — Я тут прикинула. Серёже на погашение кредита нужно триста тысяч. Иначе проценты съедят. Ты же знаешь, как у у него с финансами.
Серёжа, брат мужа, кивнул благодарно. Сидел в конце стола, изображал смущение. Хотя глаза были вполне твёрдые.
Я его таким и запомнила — на свадьбе нашей восемнадцать лет назад он одолжил у нас сто тысяч на открытие автомойки. До сих пор не вернул. Автомойка, правда, закрылась через полгода.
— Свете на первый взнос для квартиры — пятьсот тысяч, — продолжала свекровь. — Девочка же молодая, надо помочь устроиться.
Свете было тридцать девять. Жила с мамой, меняла работу каждые полгода, потому что «коллектив не тот». Квартиру хотела в новостройке, непременно в центре.
Я промолчала. Пусть говорит.
— Нам на кредит на новую машину четыреста тысяч, — вклинился муж. — Старая уже неприлично выглядит. Коллеги смотрят.
Я повернулась к нему. Он отвёл взгляд.
Наша машина — одиннадцатилетняя, но в отличном состоянии. Я сама слежу за техосмотрами, сама езду в сервис. Он за три года ни разу не спросил, когда менять масло.
— А остальное оставим на общие нужды, — подытожила свекровь. — Мало ли что. Ремонт у меня надо доделать, дача требует вложений. Как раз хватит.
Я отпила какао. Остыл уже. Села ровно, сложила руки на столе.
— Вы закончили?
Вопрос памяти
— Ты же не жадная? Семья — это святое. Надо друг другу помогать.
Свекровь наклонилась ко мне через стол, произнесла эти слова так, будто я обязана была согласиться.
— Мне кажется, тётя Лида небось хотела, чтобы деньги пошли на пользу всем, — Света достала телефон, начала что-то показывать. — Вот смотри, я в приложении банка посчитала ипотеку. Если сейчас дать первый взнос, то через двадцать лет…
— Света, — я перебила мягко. — Ты знала, как звали тётю Лиду?
Она замерла.
— Лида. Ну, как… Лидия.
— Отчество?
— Какое отчество? — она растерялась.
— Григорьевна, — сказала я. — Лидия Григорьевна Самойлова. Родилась в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Любила читать исторические романы и выращивать фиалки. В молодости работала библиотекарем. Овдовела в пятьдесят два года. Детей у неё не было.
Тишина накрыла кухню. Только холодильник гудел в углу.
— Лер, ну зачем ты, — пробормотал муж. — Мы же не об этом.
— А о чём? — я посмотрела на него. — О том, как распределить деньги, которые мне оставила женщина, которую вы даже по имени-отчеству не помните?
— Думал, ты у меня другая, — муж откинулся на спинку стула. — Не такая… чёрствая.
Вот оно. Я знала, что это слово прозвучит.
Всегда так: если женщина не отдаёт своё, значит, она жадная, чёрствая, бессердечная. А если мужчина бережёт своё — он хозяйственный, практичный, умный.
— Я навещала тётю Лиду каждую субботу шестнадцать лет, — сказала я тихо. — Возила продукты, нужное из аптеки. Сидела с ней, когда ей было плохо. Читала ей вслух последние два года, когда она перестала видеть. Ты был там хоть раз, Андрей?
Он молчал.
— Серёжа? Света? — я обвела взглядом стол. — Кто-нибудь из вас знал, что у неё день рождения двадцать третьего апреля? Что она терпеть не могла, когда ей дарят духи, потому что у неё аллергия? Что последние полгода она каждый вечер ставила пластинку с Магомаевым и плакала, вспоминая мужа?
— Ну мы не знали, что она так плохо себя чувствует, — пробормотала свекровь. — Надо было сказать.
— Я говорила. Восемь лет назад, когда ей стало совсем плохо. Я просила вас приехать. Вы были заняты.
Законы и справедливость
— Лера, хватит уже, — Серёжа стукнул ладонью по столу. — Мы поняли, ты святая, а мы все плохие. Но речь не об этом. Деньги семейные. Законы есть.
Вот теперь интересно. Я поставила чашку, выпрямилась.
— Законы? Хорошо. Давай про законы.
Я открыла сумочку, достала папку. Серёжа напрягся. Муж тоже.
— Я разговаривала с нотариусом, — сказала я спокойно. — Очень подробно разговаривала. Он мне объяснил просто: наследство — это моё личное. Даже в браке. На завещании написано «Валерии Анатольевне Самойловой». Не семье Самойловых. Мне лично.
— Но мы же семья, — Света повысила голос. — Ты что, совсем?
— Семья. Только вот тётя Лида была моей семьёй тоже. И она выбрала, кому оставить свои деньги.
Я встала. Свекровь смотрела на меня так, будто видела впервые. Может, так оно и было.
Восемнадцать лет я была удобной: тихая, не скандальная, всегда помогу.
Когда свекрови ремонт делали — я отдала свои сбережения, семьдесят тысяч. Потом выяснилось, что квартира на неё оформлена, и детям достанется поровну. Мои деньги растворились в «общем семейном бюджете».
Когда Серёже машину покупали — я поручилась по кредиту. Потом он три месяца не платил, и звонки из банка шли мне. Андрей говорил: «Ну ты же понимаешь, у брата трудности». Я понимала.
Когда Свете на обучение онлайн-декораторству понадобилось — я одолжила сорок тысяч. Она закончила две недели из трёх месяцев, потом бросила. Деньги не вернула. «Лерка же не обеднеет».
— Я выслушала вас всех, — сказала я. — Спасибо за какао. Теперь мой ответ: нет. Деньги остаются у меня.
Право на своё
— Лера, ты серьёзно? — свекровь медленно поднялась. — Ты откажешь родным людям?
— Я не отказываю родным людям, — ответила я. — Я просто не отдаю своё чужим.
— Как это чужим? — Света вскочила. — Мы же семья!
— Семья, — кивнула я. — Вот только я вспоминаю: когда мне нужна была срочная госпитализация, кто из вас приехал? Кто сидел со мной, когда мне было плохо?
Тишина.
— Тётя Лида приехала, — сказала я тихо. — Семидесяти четырёх лет, с плохим самочувствием, на двух автобусах через весь город. Сидела рядом, держала за руку. А вы, семья, были заняты.
— Ну мы не знали, что так серьёзно, — пробормотал Серёжа.
— Знали. Андрей рассказывал. Вы просто не сочли нужным.
— Да ты серьёзно из-за старых обид сейчас будешь? — Серёжа резко придвинулся к столу. — Тётка твоя даже не родная была! Сестра бабушки какая-то дальняя. А мы — кровь. Семья настоящая.
Я посмотрела на него. Он не понимал. Совсем не понимал.
— Родная. Вот только родство — это не про кровь. Это про то, кто рядом, когда плохо. Кто помнит, как тебя зовут.
Муж смотрел в стол. Я видела, как напряглись его плечи. Он злился. Не на себя — на меня. За то, что я вспоминаю. За то, что не молчу. За то, что не удобная больше.
— Хорошо, — свекровь взяла своё. — Скажи тогда: ты навещала тётю по расчёту? Знала, что она тебе оставит деньги?
Вопрос висел в воздухе. Я посмотрела ей в глаза.
— По любви, — сказала я. — Вы знаете разницу?
Свекровь отвернулась.
— Я навещала её, потому что мне было с ней хорошо, — продолжала я. — Потому что она рассказывала мне про жизнь, про книги, про то, как любить и не терять себя. Потому что она слушала меня, когда мне было плохо. Не перебивала. Не обесценивала. Не говорила «все через это проходят, терпи».
— То есть ты нам тут устраиваешь разбор полётов? — Серёжа встал. — Типа мы все плохие, а ты одна хорошая?
— Нет, — я качнула головой. — Я просто объясняю, почему деньги останутся у меня. Тётя Лида знала, что делает. Она выбрала меня не случайно.
На лестничной площадке
— Знаешь что, — Андрей резко поднялся. — Поехали домой. Поговорим там.
— Не о чем говорить, — ответила я. — Всё уже сказано.
— Лера, — он понизил голос. — Не устраивай сцен. Это моя семья.
— И моя тоже, — напомнила я. — Восемнадцать лет как моя. Только вот что-то я в этой семье всегда была той, кто даёт. А сейчас, когда мне что-то досталось лично, вы хотите снова взять.
— Ничего ты не давала, — огрызнулась Света. — Жила припеваючи, за мужем как за каменной стеной.
Я усмехнулась. За каменной стеной.
Она не знала, что эту каменную стену я сама чинила последние годы. Что Андрей зарабатывал хорошо, но тратил ещё лучше. Что две трети наших семейных расходов покрывала я из своей зарплаты.
Но это наше. Я не собиралась выносить сор при всех. У меня ещё оставалось достоинство.
— Света, — сказала я спокойно. — Когда тебе понадобятся деньги в следующий раз — а они понадобятся, судя по тому, как ты живёшь, — вспомни этот разговор. Вспомни, как ты называла меня жадной. И подумай, почему я не хочу давать тебе ни копейки.
Она побледнела.
— Серёж, — я повернулась к брату мужа. — Когда банк снова будет звонить мне, потому что ты не платишь по кредитам, я скажу одно слово: нет. Я больше не поручитель. Не помощник. Не запасной аэродром для твоих финансовых проблем.
— Да кто ты вообще такая, — начал он, но я подняла руку.
— Я — женщина, которая пятьдесят четыре года училась быть удобной. Доброй. Понимающей. А теперь учусь быть справедливой.
Я взяла сумку, кивнула свекрови:
— Спасибо за гостеприимство.
Вышла. За спиной слышала голоса — возмущённые, громкие. Андрей догнал меня на лестничной площадке.
— Ты понимаешь, что ты сделала? — он схватил меня за локоть. — Ты поссорила меня со всей семьёй!
— Нет, — я высвободилась. — Ты поссорил. Когда позвонил маме и рассказал про мои деньги. Когда решил, что имеешь право ими распоряжаться.
— Наши деньги! — он повысил голос.
— Мои, — поправила я. — Закон на моей стороне. Нотариус на моей стороне. И знаешь что, Андрей? Совесть тоже.
Он смотрел на меня, и я видела: он не узнаёт. Восемнадцать лет рядом, а он не знает, кто я.
Потому что не интересовался. Я была фоном его жизни. Удобным, тихим, безотказным.
— Поехали домой, — сказал он устало. — Обсудим спокойно.
— Обсуждать нечего.
Я спустилась по лестнице. На улице было свежо, пахло осенью. Октябрь. Через неделю тёте Лиде исполнилось бы семьдесят восемь.
Месяц спустя
Андрей неделю обижался, потом смирился. Точнее, сделал вид, что смирился. Иногда ловила его взгляд — изучающий, настороженный. Он ждал, когда я сдамся. Когда снова стану удобной.
Не дождался.
На телефон пришло уведомление о зачислении денег на накопительный счёт — шестьсот тысяч. Просто так. На будущее. На свободу, если понадобится. Я смотрела на цифры на экране и чувствовала не радость — спокойствие.
У меня теперь был выбор.
Я сделала ремонт в комнате, которую он называл «твоя». Всегда меня это резало: наша спальня, наша кухня, но твоя комната. Будто я гостья в собственном доме.
Теперь там светлые стены, новый письменный стол, удобное кресло. Я повесила фотографии — мои, из тех времён, когда была собой. До замужества. И одну новую — с тётей Лидой, десятилетней давности, мы на даче у её подруги, обе смеёмся.
Двести потратила на себя: хорошую одежду, хорошего мастера, о котором давно думала. Не потому что хотела кому-то что-то доказать. Просто потому что могла.
Остальное лежало. Ждало. На что — я ещё не решила. Может, на море. Может, просто на спокойствие, что у меня есть право выбирать.
Проверка на память
В воскресенье позвонил Серёжа. Голос виноватый, вкрадчивый.
— Лер, ну ты не сердись уже. Мы тогда погорячились. Понимаешь, просто у меня опять ситуация…
— Серёж, — перебила я. — Хочешь, я дам тебе шанс?
— Да, конечно! — обрадовался он.
— Приезжай ко мне. И расскажи три истории про тётю Лиду. Любые. Докажи, что ты помнишь её.
Пауза.
— Какие истории? При чём тут вообще… Лер, мне просто сорок тысяч нужно срочно. Ну не будь ты такой…
— Три истории, — повторила я. — Или хотя бы назови её отчество.
Тишина. Долгая, неловкая.
— Слушай, я не помню. Но это же неважно…
— Важно. Для меня важно.
— Всего доброго, Серёж.
Положила трубку.
Вечером сидела в своей комнате. Андрей вошёл, спросил:
— Что на ужин?
Я посмотрела на него. Спокойно. Без злости.
— Не знаю. Приготовь сам.
Он замер в дверях. Я впервые за восемнадцать лет сказала эти слова. Он развернулся и вышел. Хлопнула дверь.
На тумбочке лежала фотография — я и тётя Лида у моря в Крыму, лет десять назад. Мы обе смеёмся. Тогда я ещё не знала, что она оставит мне не только деньги, но и разрешение жить по-своему.
Деньги лежали на счету, тихие и надёжные. Может, когда-нибудь я куплю маленькую квартиру. Свою. Может, вложу во что-то важное. А может, просто буду знать, что у меня есть право выбирать.
За окном шёл дождь. Андрей смотрел телевизор в зале — слышала знакомый звук. Мы жили в одной квартире, но я больше не жила для него.
Я жила для себя.
Если вы хоть раз говорили нет, когда все ждали да — вы поймёте мою героиню.
