— Марин, тут такое дело… Зойке надо. Срочно.
Марина оторвалась от экрана ноутбука, где сводила очередной квартальный отчет, и посмотрела на мужа. Вадим стоял в дверях комнаты, переминаясь с ноги на ногу, и этот его вид — виновато-просительный, с заискивающей улыбкой, которую он, видимо, считал обезоруживающей — мгновенно вызвал у нее глухое раздражение. Она знала, что последует за этой фразой. Знала наизусть весь сценарий.
— Какое дело, Вадик? И какая сумма на этот раз венчает «такое дело»? — она сняла очки и потерла переносицу. Голова гудела.
— Ну, немного… Пятнадцать. У Ромки куртка зимняя совсем никуда. Протерлась на локтях, молния сломалась. А зима, сама знаешь…
Марина молча смотрела на него. Пятнадцать тысяч. «Немного». Для его сестры Зои, которая не работала уже лет пять, воспитывая десятилетнего Ромку, любая сумма, которую не нужно было зарабатывать самой, была «немного».
— Вадим, мы две недели назад давали Зое двадцать тысяч «на зубы». Зубы уже выросли новые, золотые? Или она их вставила и тут же проела?
— Марин, ну что ты начинаешь? То было на зубы, а это на куртку. Это же ребенок! Он не может в рванье ходить, его же засмеют в школе.
— Ребенок не может, — медленно повторила Марина. — А мать ребенка что? Не может пойти и заработать на куртку своему сыну? Или хотя бы не покупать себе новый телефон в кредит, как в прошлом месяце, а отложить на одежду для Ромки?
Лицо Вадима скривилось. Он не любил, когда Марина упоминала такие детали. В его картине мира сестра Зоя была несчастной жертвой обстоятельств, брошенная мужем-проходимцем, в одиночку тянущая лямку материнства. В картине мира Марины, Зоя была ленивой, инфантильной женщиной, которая прекрасно устроилась на шее у своего брата и его жены.
— Ты же знаешь, ее никуда не берут. Опыта нет, возраст…
— Вадим, ей тридцать шесть. Какой возраст? Ей не сто лет. В магазин кассиром, в клининговую компанию, да куда угодно! Было бы желание. Но зачем, если есть брат Вадик, который всегда придет на помощь? А точнее, пришлет на помощь деньги своей жены.
Она сказала это беззлобно, как констатацию факта. Марина работала финансовым аналитиком в крупной компании. Она привыкла оперировать цифрами, а не эмоциями. И цифры говорили ей, что за последний год они «одолжили» Зое сумму, равную стоимости неплохой подержанной иномарки. Слово «одолжили» было чистой воды эвфемизмом, потому что ни копейки из этих денег к ним не вернулось.
— Почему сразу твои деньги? У нас общий бюджет, — насупился Вадим.
— Общий бюджет, говоришь? — Марина усмехнулась. — Хорошо. Давай посмотрим. Твоя зарплата — семьдесят тысяч. Моя — сто восемьдесят. Мы платим за ипотеку этой квартиры шестьдесят пять тысяч в месяц. Коммуналка, еда, бытовые расходы — еще около сорока. Мы откладываем на первоначальный взнос на квартиру побольше, потому что ты сам говорил, что в этой двушке нам тесно. Откладываю, как ты понимаешь, в основном я. А теперь скажи мне, из какой части «общего бюджета» мы должны вынуть пятнадцать тысяч на куртку для Ромки? Из твоей? Или из моей?
Вадим молчал, глядя в пол. Он ненавидел эти разговоры. Марина всегда была права, и это бесило его больше всего. Она не кричала, не истерила, а просто раскладывала все по полочкам, и против ее логики у него не было аргументов.
— Он мой племянник, — наконец выдавил он. — Моя кровь.
— Я не предлагаю сдать его в детдом. Я предлагаю его матери взять на себя ответственность за его жизнь. Вадим, дай ей эти деньги. Из своих. У тебя после всех обязательных трат остается на карманные расходы тысяч десять. Отдай. Просто в этом месяце заправлять машину и обедать в офисе будешь за свой счет.
Он вскинул на нее глаза, полные обиды.
— Ты… ты просто бессердечная.
Марина вздохнула и снова надела очки.
— Нет, Вадик. Я просто умею считать. Денег я не дам. Вопрос закрыт.
Она отвернулась к ноутбуку, давая понять, что разговор окончен. Она слышала, как он постоял еще с минуту, тяжело дыша, а потом вышел, громко хлопнув дверью. Марина не обернулась. Внутри все сжалось в тугой, холодный комок. Это повторялось из месяца в месяц, и с каждым разом становилось все хуже.
Они поженились пять лет назад. Вадим тогда казался ей идеальным — заботливый, внимательный, веселый. Он работал системным администратором, звезд с неба не хватал, но был надежным. Марина тогда только начинала свою карьеру, и они были примерно на одном уровне. Проблемы начались, когда ее доход начал стремительно расти. Она много работала, училась, проходила дополнительные сертификации. Вадим же оставался на своем месте, его все устраивало.
А потом на их горизонте все плотнее стала маячить его родня. Сначала это были безобидные просьбы. Мама, Тамара Павловна, вдова, живущая в их родном маленьком городке, просила привезти лекарства, которые там было не достать. Зоя, только что разведенная, просила посидеть с Ромкой. Марина не возражала.
Но потом просьбы стали финансовыми. Сначала «до зарплаты», потом «на неотложные нужды», потом просто «надо». И все это шло через Вадима. Он приходил к Марине с виноватым лицом и передавал очередную просьбу. И если поначалу Марина, жалея его и его «несчастных» родственников, соглашалась, то со временем ее терпение начало иссякать. Она видела, что их помощь не решает проблем, а лишь усугубляет их, приучая родню к иждивенчеству.
Вечером Вадим не разговаривал с ней. Он демонстративно ел гречку с сосиской, которую приготовил себе сам, хотя в холодильнике стоял приготовленный Мариной плов. Он сидел перед телевизором с каменным лицом, всем своим видом показывая, как глубоко она его оскорбила.
Марина не обращала внимания. Она привыкла. Эта молчаливая обида была его главным оружием. Раньше она пыталась поговорить, объяснить свою позицию еще раз. Теперь она просто ждала. Обычно его хватало на день-два, потом он оттаивал.
Но на этот раз все было иначе. На следующий день позвонила Тамара Павловна. Марина увидела на экране телефона имя свекрови и внутренне напряглась. Обычно она звонила Вадиму.
— Мариночка, здравствуй, дорогая! — голос у свекрови был сладкий, как мед. — Как ты, как работа? Совсем замоталась, наверное, бедняжечка наша.
— Здравствуйте, Тамара Павловна. Нормально все, спасибо.
— Я вот чего звоню… Вадик что-то такой расстроенный вчера был. Я ему набрала, а он еле говорит. У вас все хорошо? Не поругались, нет?
Марина мысленно усмехнулась. Конечно. Вадик уже успел пожаловаться маме на злую жену, которая не дает денег на куртку бедному племяннику.
— Все в порядке, Тамара Павловна. Рабочие моменты.
— Ох, Мариночка, ты же у нас такая умница, такая добытчица. Вадику так с тобой повезло. Он-то у меня парень простой, не карьерист. Зато душа золотая. За родных переживает. Вот за Зоеньку нашу сердце у него кровью обливается. Совсем она расклеилась.
«Начинается», — подумала Марина.
— Да, Вадим рассказывал, — сухо ответила она.
— Ребеночек-то раздетый ходит, Мариночка. Как представлю, что Ромочка мой, внучек, замерзнет… Прямо сердце сжимается. Зойка-то последнюю копейку на него тратит, сама в одном пальто десятый год ходит.
Марина чуть не рассмеялась. Пальто у Зои, может, и было не первой свежести, но вот сумка и сапоги, которые Марина видела на ней в прошлом месяце, когда та заезжала «на чай», стоили как две, а то и три зимние куртки для Ромки.
— Тамара Павловна, если вы о деньгах, то я свою позицию Вадиму озвучила.
В трубке на несколько секунд повисла тишина. Медовый тон исчез, сменившись стальными нотками.
— Позицию? Мариночка, какая может быть позиция, когда речь идет о семье? Семья — это святое. Сегодня ты им поможешь, завтра они тебе.
— Я буду очень рада, если завтра Зоя поможет мне выплатить ипотеку, — не удержалась Марина.
Свекровь демонстративно вздохнула.
— Ясно. Значит, Вадик был прав. Ты считаешь наши просьбы… обузой. Жаль. Я-то думала, ты нам как родная стала. А ты, оказывается, чужая. Ну что ж, не буду мешать. Работай, Мариночка. Зарабатывай. Это у тебя, видимо, лучше всего получается.
И она повесила трубку.
Марина положила телефон на стол. Руки слегка дрожали от гнева. «Чужая». Вот как. Значит, пока она давала деньги, она была «родная», «умница», «добытчица». Как только кран перекрыли — стала «чужая». Какая поразительная простота нравов.
Вечером Вадим пришел с работы позже обычного. От него пахло алкоголем. Не сильно, но уловимо. Он прошел на кухню, налил стакан воды и залпом выпил.
— Мать звонила, — сказал он, не глядя на нее. — Расстроена.
— Я в курсе. Она мне тоже звонила. Сообщила, что я вам чужая.
— А ты как хотела? — он повернулся к ней, и в его глазах полыхнула злая искра. — Ты отказалась помочь моему племяннику! Родному!
— Я отказалась спонсировать твою сестру. Это разные вещи, Вадим.
— Да что ты к ней прицепилась?! У нее жизнь не сложилась! Надо же иметь хоть каплю сочувствия!
— Сочувствие и спонсорство — не одно и то же! Я сочувствую Ромке, которому не повезло с матерью. Но я не обязана содержать ее. У нее есть руки, ноги, голова. Пусть идет работать!
— Ты ничего не понимаешь! — закричал он. — Ты выросла в полной семье, у тебя все было! А у нас отец рано умер, мы с Зойкой вдвоем мать тянули! Мы привыкли друг другу помогать!
— Помогать — это не значит сидеть на шее! Вадим, когда мы поженились, мы договорились, что мы — новая семья. У нас свои цели, свои планы. Мы хотели купить квартиру побольше, чтобы завести ребенка. Помнишь? Или теперь это уже неважно? Важнее купить Ромке сотую игрушку, а Зое — новый телефон?
— Не смей так говорить! — его лицо побагровело. — Ты просто жадная! Заладила: «мои деньги, мои деньги»!
— Да, мои! — не выдержала и крикнула Марина. — Мои, потому что я их зарабатываю! Я встаю в шесть утра и прихожу в восемь вечера! Я сижу ночами над отчетами, чтобы получить премию! А на что тратишь их ты? На подачки своей родне, которая даже «спасибо» по-человечески сказать не может!
Они стояли друг напротив друга посреди маленькой кухни, и воздух, казалось, звенел от напряжения. Марина поняла, что это уже не просто ссора из-за денег. Это столкновение двух миров, двух разных систем ценностей. И компромисс здесь был невозможен.
Следующие несколько недель превратились в ад. Вадим замкнулся окончательно. Они жили в одной квартире как соседи. Он демонстративно перестал брать еду, которую она готовила, покупая себе пельмени и сосиски. Он начал задерживаться после работы, приходя поздно, когда Марина уже спала. Она знала, что он проводит время с друзьями, жалуясь им на жизнь и на нее.
А потом случился новый виток. В один из субботних дней, когда Марина была дома одна — Вадим уехал «помогать маме на даче», — раздался звонок в дверь. На пороге стояла Зоя с Ромкой.
Выглядела она так, словно только что сошла с обложки журнала «Трагедия»: бледное лицо, красные глаза, дрожащие губы. Ромка прятался за ее спиной.
— Марина, прости, что без звонка… Можно войти? — прошептала она.
Марина посторонилась. У нее не было желания ее видеть, но выставить за дверь женщину с ребенком она не могла.
Зоя прошла в комнату и рухнула на диван.
— У нас случилось ужасное, — запричитала она, вытирая сухие глаза платком. — Нас… нас выселяют.
— Как выселяют? — не поняла Марина. Квартира у Зои была своя, доставшаяся от бабушки.
— Долги по коммуналке. Огромные. Пришло уведомление… Если не погасим в течение месяца, подадут в суд и… и на улицу.
Марина молча смотрела на нее. Она знала, что Зоя не платила за квартиру регулярно. Вадим периодически «подкидывал» ей на это деньги. Но чтобы дошло до выселения…
— Какая сумма? — спросила Марина деловым тоном.
Зоя назвала цифру. У Марины на мгновение перехватило дыхание. Триста пятьдесят тысяч рублей.
— Откуда такой долг, Зоя?
— Ну, копилось… то одно, то другое. Ромка болел, лекарства дорогие. Потом… В общем, накопилось. Мариночка, миленькая, помоги! — она сложила руки в умоляющем жесте. — Вадик сказал, ты одна можешь помочь. У тебя же есть накопления. Мы все отдадим! Честно! Я на работу устроюсь, буду по частям возвращать!
Марина смотрела на нее и не чувствовала ничего, кроме ледяного бешенства. Значит, Вадим не просто жаловался. Он уже распорядился ее деньгами. Он пообещал своей сестре, что Марина решит ее проблемы. Он послал ее сюда, как последнюю инстанцию, зная, что ему Марина уже отказала.
— Вадик сказал? — медленно переспросила Марина. — Значит, он в курсе?
— Да, я ему первому позвонила. Он был в ужасе. Сказал, у него таких денег нет, но… он поговорит с тобой. Что ты не оставишь нас в беде. Ромочку же на улицу не выгонят…
Ромка, услышав свое имя, выглянул из-за спины матери и посмотрел на Марину большими, испуганными глазами. Это был запрещенный прием. Манипуляция чистой воды.
Марина глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.
— Зоя, послушай меня внимательно. Денег я не дам.
Лицо Зои вытянулось.
— Как… как не дашь? Но Вадик же обещал…
И тут Марина рассмеялась. Это был не веселый смех. Это был горький, злой, истерический смешок. Она откинула голову назад и рассмеялась в лицо опешившей золовке.
— Ты пообещал своей родне, что я их всех кормить и обеспечивать буду? Разбежался.
Фраза, которая вертелась у нее в голове последние недели, наконец-то сорвалась с языка. Она сказала это не Зое. Она сказала это мысленно Вадиму, который сейчас, наверное, сидел у мамы на даче и ждал, когда его проблема решится сама собой, руками его «жадной» жены.
— Что? — не поняла Зоя.
— Я говорю, — Марина перестала смеяться и посмотрела на Зою жестким, холодным взглядом, — что твой брат слишком много на себя берет, обещая то, что ему не принадлежит. Это мои деньги, Зоя. Мои. И я не собираюсь оплачивать твою безответственность.
— Но… но как же мы? Куда нам идти? — заскулила Зоя, и на этот раз в ее глазах действительно появились слезы.
— Продай свою квартиру, — отрезала Марина. — Погаси долг. На оставшиеся деньги купишь комнату в коммуналке или маленькую студию в Подмосковье. И пойдешь работать. Как все нормальные люди.
Зоя смотрела на нее так, будто Марина предложила ей продать почку.
— Продать… бабушкину квартиру? Ты с ума сошла?!
— Нет. Я в абсолютно здравом уме. В отличие от некоторых. А теперь, будь добра, освободи мою квартиру. У меня много дел.
Марина встала и открыла входную дверь. Зоя, рыдая в голос, схватила Ромку за руку и выскочила на лестничную клетку, выкрикивая проклятия в адрес «бесчувственной твари».
Марина захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она сделала это. Она сказала «нет». Окончательное и бесповоротное. И она знала, что это конец. Не только конец финансовой помощи, но и конец ее брака.
Вадим вернулся поздно вечером. Он был трезв, но мрачнее тучи. Он вошел в квартиру и остановился в прихожей, глядя на Марину с ненавистью.
— Ты выгнала их, — это был не вопрос, а утверждение.
— Я отказалась давать им деньги. И попросила уйти.
— Ты выставила на улицу мою сестру с ребенком! — заорал он так, что задрожали стекла. — Ты! У которой все есть! Деньги, работа, квартира! А у них нет ничего!
— У них есть квартира, которую они довели до ручки! У них есть ты — брат и сын, который вместо того, чтобы заставить их взять ответственность за свою жизнь, поощряет их инфантилизм и бегает клянчить для них деньги у жены!
— Я не клянчил! Я просил помочь своей семье!
— Своей семье?! — закричала Марина в ответ, и вся боль, вся усталость и все разочарование последних лет вырвались наружу. — Вадим, это МЫ с тобой — семья! Были! А они — твои родственники! И ты все это время делал выбор не в пользу нашей семьи! Ты был готов пожертвовать нашим будущим, нашими планами, моим спокойствием ради того, чтобы твоя сестра могла и дальше не работать, а твоя мать могла гордиться тем, какой у нее «заботливый» сын!
— Они — моя кровь! Я не могу от них отказаться!
— А я и не прошу отказываться! Я просила перестать быть их кошельком! Я просила, чтобы ты был моим мужем, моим партнером, а не посредником между мной и твоей родней! Но ты не смог. Ты выбрал их.
Он молчал, тяжело дыша. И в этом молчании Марина прочла ответ. Да, он выбрал. И не ее. Он выбрал привычную, удобную роль спасителя и благодетеля для своей семьи из детства. А она в этой схеме была лишь ресурсом.
— Я подаю на развод, — тихо сказала Марина. Внезапно она почувствовала огромное, всепоглощающее опустошение и… облегчение. — Квартира в ипотеке, куплена в браке. Будем делить. Я найду юриста.
Вадим смотрел на нее, и в его глазах больше не было гнева. Только растерянность. Кажется, он до последнего не верил, что она способна на такой шаг. Он думал, что ее можно злить, обижать, игнорировать, использовать ее деньги, но она все равно никуда не денется. Он ошибся.
— Ты… серьезно? — пролепетал он.
— Абсолютно. Я больше так не могу, Вадик. И не хочу.
Она развернулась и ушла в спальню, оставив его одного стоять в прихожей. Она не плакала. Слезы кончились. Было только ощущение огромного веса, который наконец-то свалился с ее плеч. Впереди был сложный развод, раздел имущества, новая жизнь в одиночку. Но это было лучше, чем продолжать тянуть на себе чужую семью, которая никогда не считала ее своей. Она была для них просто функцией, банкоматом. И когда банкомат отказался выдавать наличные, его решили заменить. Только вот оказалось, что у банкомата тоже есть воля и чувство собственного достоинства. И он решил уйти сам.
