— Кому ты нужна с такими запросами? — Игорь положил вилку на тарелку и посмотрел на меня с усталым терпением. — В нашем возрасте надо быть проще. Мужики хотят спокойствие, не концерты каждые выходные.
Я молчала. За окном кафе шёл октябрьский дождь, официантка разносила заказы, кто-то смеялся за соседним столиком. А я вдруг поняла, что не хочу быть простой. Не хочу сидеть дома в выходные и обсуждать соседский ремонт. Не хочу отказываться от музеев, книжных магазинов, поездок в старинные города.
— Я просто хочу жить, — тихо сказала я.
— Вот именно что хочешь. — Он вздохнул, как учитель над непонятливой ученицей. — А кто тебе это обеспечит? Думаешь, очередь из принцев стоит?
Я посмотрела на его лицо — обычное, не злое. Он искренне не понимал, почему я не могу радоваться тому, что есть: совместным ужинам у телевизора, разговорам о ценах на продукты, редким выходам в ближайший парк.
Полгода я убеждала себя, что это нормально. Что в пятьдесят четыре года выбирать не приходится. Что надо ценить, когда рядом кто-то есть.
— Знаешь, — продолжал Игорь, размешивая сахар в остывшем чае, — Лариса из моего подъезда вообще не требует ничего. Вот она понимает, что в наши годы главное — не быть одиноким. А ты всё с претензиями.
Лариса из подъезда. Он уже присматривался к замене. Запасной аэродром на случай, если я не передумаю хотеть слишком многого.
— Ты хочешь невозможного, — продолжал он. — Путешествия, театры, рестораны… Нам уже не двадцать лет. Надо думать о спокойствии, о стабильности.
— Мне пятьдесят четыре, не девяносто, — возразила я.
— Вот и веди себя соответственно возрасту. — Он откинулся на спинку стула, довольный своей логикой. — Кому ты нужна в пятьдесят четыре с такими запросами? Будь реалисткой.
Полгода, когда я сжималась
Я смотрела на него и вспоминала.
Как два месяца назад хотела пойти на выставку импрессионистов — редкая возможность, картины привезли всего на три недели. «Зачем эти непонятные мазки?» — сказал Игорь. Я не пошла.
Как в августе увидела объявление о днях итальянского языка — давно мечтала, всегда казалось, что итальянский звучит как музыка. «Зачем тебе итальянский в пятьдесят четыре? — удивился Игорь. — Ты что, в Италию собралась?» Я не записалась. Решила, что он прав. Зачем?
Как предложила съездить на выходные в Псков — всего триста километров, посмотреть кремль, погулять по старым улицам. «Дорого и суета», — отмахнулся он. Я отменила бронь.
Я думала, это компромисс. Но компромисс предполагает, что обе стороны чем-то жертвуют. А жертвовала только я. Сжимала себя, как пружину, до тех пор, пока не поняла: ещё немного — и разучусь хотеть совсем.
— Послушай, — голос Игоря смягчился, он накрыл мою руку своей ладонью. — Я же о тебе забочусь. Говорю правду, которую другие не скажут. Ты слишком много хочешь от жизни. От людей. Надо научиться довольствоваться малым. Вот тогда и будешь счастлива.
Счастлива. Малым. В пятьдесят четыре года.
Я медленно освободила руку. Положила салфетку на стол. Достала из сумки кошелёк, отсчитала купюры за свой кофе и круассан, который так и не доела.
— Ты куда? — удивился Игорь. — Мы же не договорили!
— Мы всё договорили, — спокойно сказала я, вставая. — Спасибо за честность.
— Оля, не валяй дурака! — повысил он голос, и соседи обернулись. — Садись, не позорься.
Но я уже шла к выходу. В сумке завибрировал телефон — его имя на экране. Я сбросила вызов.
Восемьдесят пять килограммов свободы
На улице дождь почти закончился. Мелкая морось блестела на тротуаре, воздух пах мокрой листвой и свободой. Странное ощущение — будто с плеч сняли рюкзак, о котором забыла, но который давил постоянно.
Я шла по центральной улице и вдруг увидела знакомую витрину. Обувной магазин, мимо которого проходила каждый день по дороге с работы. Туфли из мягкой кожи цвета спелой вишни стояли там уже два месяца. Я останавливалась, смотрела, проходила мимо.
Пятнадцать тысяч — не космическая сумма, но ощутимая для муниципального экономиста. Я откладывала понемногу. И всякий раз думала: куда я в них пойду? Игорю не понравятся — слишком яркие, слишком молодёжные, слишком вызывающие.
Сейчас я толкнула дверь и вошла.
— Могу примерить? — спросила у продавщицы, показывая на витрину.
— Конечно! Какой размер?
Туфли оказались удобными. Не жали. Я встала, прошлась перед зеркалом. Мягкая кожа, изящный каблук, благородный оттенок. На ногах — как будто крылья выросли.
— Идут вам, — улыбнулась продавщица. — Берёте?
Я посмотрела на своё отражение. Женщина с ровной осанкой, аккуратной стрижкой, тёмным плащом и вишнёвыми туфлями. Женщина, которая только что выбрала себя вместо удобства для кого-то другого.
— Беру.
Пока оформляли покупку, телефон снова ожил. Игорь писал: «Ты обиделась? Я же правду сказал». Я убрала телефон в сумку, не ответив.
С коробкой туфель я дошла до маленькой кофейни на соседней улице. Раньше часто заходила сюда — уютное место с высокими окнами, книжными полками вдоль стен, запахом свежей выпечки. Потом перестала. Игорь отказывался идти: «Зачем переплачивать? Дома кофе дешевле и горячее».
Я пробовала объяснить, что дело не в кофе, а в атмосфере, в возможности посидеть у окна с книгой, посмотреть на людей. Он не понимал. И я перестала заходить.
Сейчас я заказала капучино с кардамоном — давно не пила, забыла, какой он ароматный — и миндальный круассан. Села у окна. Поставила коробку с туфлями на соседний стул.
Я пила кофе медленно, наслаждаясь каждым глотком. Смотрела в окно на мокрые улицы, редких прохожих, горящие витрины магазинов. Странное ощущение — будто с плеч сняли тяжёлый груз.
Восемьдесят пять килограммов чужих ожиданий и моих уступок.
Телефон молчал минут пятнадцать, потом снова ожил. Игорь писал длинными сообщениями. Сначала: «Не детсадовский возраст, чтобы дуться». Потом: «Ну ладно, извини, если что не так сказал». Ещё через десять минут: «Встретимся завтра?»
Я допила кофе. Провела рукой по гладкой коробке с туфлями. Открыла список контактов и заблокировала его номер.
Не из обиды. Не из мести.
Просто я поняла: если человек считает, что в пятьдесят четыре года женщина должна быть благодарна за любое внимание — ему не объяснишь. Он не увидит в ней личность. Только функцию: приготовить ужин, выслушать, не мешать, не требовать.
Зрелая женщина не доказывает свою ценность. Она просто перестаёт присутствовать в жизни тех, кто её не видит.
Что важнее объяснений
На следующий день Игорь появился у входа в моё здание. Ждал после работы, опёршись на чёрную иномарку.
— Оля, хватит дурить. Поговорим нормально.
Я прошла мимо. Он пошёл следом.
— Ты меня игнорируешь? Серьёзно? Из-за того, что я правду сказал?
Я остановилась. Обернулась.
— Игорь, ты сказал мне «кому ты нужна». Это не правда. Это оскорбление. Иди к Ларисе из подъезда. Она, говоришь, непритязательная.
Он замер. Не ожидал, что я запомнила.
— Я не это имел в виду…
— Имел. Ровно это. Прощай.
Я развернулась и пошла к остановке. Он не последовал.
Через три дня позвонила коллега Света — та, что познакомила нас на общем дне рождения полгода назад.
— Оль, Игорь говорит, ты из-за ерунды обиделась. Может, встретитесь, обсудите спокойно?
— Света, если мужчина в пятьдесят шесть лет считает, что женщина должна быть благодарна за внимание и сидеть тихо — это не ерунда. Это мировоззрение. Его не обсудить.
— Но вы же полгода вместе были…
— Да. Полгода я делала вид, что мне достаточно его общества у телевизора. Притворялась, что не хочу в театры, на выставки, в поездки. Отказывалась. Хватит.
Она вздохнула:
— Понимаю. Просто он просил передать…
— Света, я его заблокировала. Не надо быть посредником. Пожалуйста.
Она больше не звонила.
Вишнёвые туфли и жизнь
Прошёл месяц.
Я носила вишнёвые туфли на работу, на встречи с подругой Ритой, в театр — одна, и это оказалось приятнее, чем с человеком, который зевает на втором акте. Каждый раз, надевая туфли, я вспоминала тот дождливый октябрьский день. Момент выбора между удобством и свободой.
В последнее воскресенье ноября Рита позвала на выставку импрессионистов. Ту самую, которую я пропустила в прошлый раз. Привезли новую коллекцию.
— Смотри, какие туфли! — показала Рита на витрину по дороге. — Цвета баклажана! Как думаешь, мне подойдут?
— Купи, — улыбнулась я. — Если нравятся — бери. Не откладывай на потом.
— Дорогие…
— Мы себе это можем позволить.
Рита купила туфли. Мы пошли в кофейню, заказали по капучино, строили планы на декабрь: выставка Кандинского в Третьяковке, концерт в филармонии, может, съездить в Псков на новогодние.
В очереди на выставку впереди стоял мужчина лет пятидесяти семи. Серые волосы, хорошая осанка, в руках каталог прошлых экспозиций. Он обернулся, извинился, что случайно задел мою сумку, и вдруг спросил:
— Вы случайно не были на выставке Шагала в прошлом году?
— Была, — удивилась я. — А откуда…
— Помню ваше замечание о «Прогулке». Вы сказали экскурсоводу, что невесомость на картине — это состояние души, когда любишь настолько, что перестаёшь ощущать гравитацию. Запомнилось.
Я даже не помнила этого момента. Но он помнил. Запомнил не лицо, а мысль.
Мы разговорились в очереди. Об импрессионистах, о том, как передать свет на холсте, о любимых художниках. Рита деликатно отошла, рассматривая афиши.
— Вы часто ходите на выставки? — спросил он.
— Теперь да, — ответила я. — Раньше… не получалось.
Он кивнул, как будто понял больше, чем я сказала.
— А вы?
— Каждое воскресенье. Это как воздух. Без искусства жизнь становится плоской.
Мы прошли выставку вместе. Он говорил о технике мазков Моне, я — о философии цвета Ренуара. Спорили о том, кто лучше передавал настроение — Писсарро или Сислей. Рита шла рядом, улыбалась, иногда вставляла своё мнение.
У выхода мы остановились.
— Было приятно, — сказал он. — Редко встречаешь людей, которые действительно смотрят на картины, а не фотографируют их для соцсетей.
— Мне тоже, — ответила я.
Он улыбнулся и пошёл к выходу. Не попросил номер. Не предложил встретиться. Просто — разговор двух людей об искусстве.
— Интересный мужчина, — сказала Рита, когда мы вышли на улицу.
— Да, — согласилась я. — Интересный.
— Жаль, что не познакомились поближе.
— Знаешь, — я посмотрела на вишнёвые туфли на своих ногах, — я поняла одну вещь за этот месяц. Счастье — это не обязательно новый мужчина. Это когда не приходится объяснять, почему ты хочешь в театр. Или оправдываться за новые туфли. Или упрощать себя для чужого комфорта.
— Так ты счастлива? — спросила Рита.
— Я свободна. А это, наверное, и есть счастье после пятидесяти.
Мы шли по вечерней улице, обе в ярких туфлях, и строили планы на декабрь. Выставки, концерты, может быть, поездка в старинный город на выходные. Мы могли себе это позволить. Не потому что у нас появились деньги. А потому что мы разрешили себе хотеть.
Правильные запросы отсеивают неправильных людей. И оставляют место для правильной жизни.
Иногда — в паре с кем-то. Иногда — в компании подруг. Иногда — наедине с собой. И всё это — нормально.
Главное — не соглашаться на меньшее, чем ты достойна. Даже если тебе пятьдесят четыре. Особенно если тебе пятьдесят четыре.
Подписывайтесь, если хотите читать истории про женщин, которые выбирают себя.
Обещаю, банальных хэппи-эндов не будет — только настоящая жизнь.
