В ночь, когда Максим собрал чемоданы, Анна подарила ему бутылку виски.
Он не ожидал этого. Ждал слез, истерики, может, молчаливого укора. Все что угодно, но не этого. Она стояла на пороге его кабинета — вернее, той комнаты, что еще недавно была его кабинетом, — держа в одной руке хрустальный бокал, в другой — тяжелую бутылку элитного шотландского односолодового. Того самого, что они купили в их первую совместную поездку в Шотландию, на память.
— Выпьем? — ее голос был ровным, без дрожи. Только легкая хрипотца выдавала напряжение. — За твой новый путь.
Максим смотрел на нее, и в его голове, затуманенной предвкушением новой жизни, медленно и неуверенно шевельнулась мысль: «А не свихнулась ли она?» Но внешне Анна была абсолютно спокойна. Даже улыбалась. Тонко, уголками губ.
— Анна… не надо… — он мотнул головой, глядя на коробки у двери.
— Надо, — она вошла в комнату, не спрашивая разрешения. Поставила бокал на стол, открутила пробку. Аромат торфа, дыма и вереска заполнил пространство. — Последний раз мы сидим в этой комнате как муж и жена. Это того стоит.
Он сдался. Сегодня он мог позволить себе быть великодушным. Победитель всегда может позволить себе немного снисхождения к побежденным. Он взял предложенный бокал, пальцы едва коснулись.
— За твой новый путь, — повторила она, подняв свой бокал. Сделала маленький глоток. Ее глаза, серые и прозрачные, смотрели на него поверх края стекла. — Я всегда знала, что ты уйдешь.
Максим фыркнул, отпил. Теплая, насыщенная жидкость обожгла горло.
— Ну давай, начинай: «Я всегда знала, что ты подлец».
— Нет, — она покачала головой. — Не подлец. Просто… человек, который ищет. И я даже знаю — когда вернешься.
Его передернуло. От этой ее уверенности, от этого спокойного, почти мистического предсказания.
— Я не вернусь, Анна. У меня новая семья. Ты должна это принять. И забыть.
Слово «семья» повисло в воздухе острым, ядовитым лезвием. Анна не дрогнула. Она снова улыбнулась. Такой же странной, печальной улыбкой.
— Конечно, новая семья, — кивнула она, как будто соглашаясь с очевидным фактом. — Но я знаю, что его ждет впереди.
Он замер с бокалом на полпути ко рту. «Его». Не «тебя». Не «меня». Не «нас». «Его». Словно она говорила не о нем, живом человеке, стоящим перед ней, а о каком-то постороннем субъекте. О пациенте с неутешительным диагнозом.
— Что… что это значит? — Голос его сдавило.
— Ничего, — Анна допила свой виски, поставила бокал на стол с тихим, но четким стуком. — Просто констатация факта. Ключи от квартиры оставь в вазе. Больше я тебя сюда не пущу.
Она развернулась и вышла из комнаты. Не хлопнула дверью. Не обернулась. Просто ушла, оставив за собой легкий шлейф духов и тяжелое, давящее чувство непонятной, иррациональной тревоги.
Максим стоял, сжимая в руке бокал. Дорогой виски вдруг стал казаться ему отравой. Он резко поставил его на стол, жидкость выплеснулась на папку с документами. «Все это театр! Унизить меня в последний момент!» — прошипел он себе под нос, стараясь заглушить нарастающую панику.
Он не знал, не мог знать, что бутылка виски — не символ прощания. Это был первый шаг. Первый намек. Подарок, в котором не было ни капли яда, но который был страшнее любого яда. Потому что он был материальным доказательством одного простого факта: Анна все это уже видела. Проиграла в уме. И теперь просто наблюдала за тем, как разворачивается давно написанный ею же сценарий.
А он, Максим, был всего лишь актером, который еще не добрался до финального акта. До того самого, где его ждало… возвращение.
Три недели спустя Максим подписал контракт, который должен был изменить все. Крупный инвестор, выход на федеральный уровень, деньги, которые раз и навсегда закрепляли его статус. Он сидел в своем новом, стильном офисе, пахнущем свежей краской и деньгами, и чувствовал себя королем. Новая жизнь набирала обороты.
Именно тогда пришла первая посылка.
Небольшая картонная коробка, без обратного адреса. Внутри лежала потрепанная тетрадь в коленкоровом переплете. Дневник практики за первый курс университета. Его дневник. Он узнал свои корявые, юношеские буквы. Сверху лежала записка, напечатанная на принтере: «Всегда полезно вспомнить основы перед большим рывком».
Он поморщился. Странно. Очень странно. Выбросил тетрадь в мусорное ведро. Списал это на бывшую, которая, возможно, нашла старые вещи при переезде. Неловко, но не смертельно.
Через неделю пришла книга. Том «Финансового права» 2005 года издания. На странице 124, где речь шла о сроке давности по одному виду экономических преступлений, лежала старая закладка — полоска от календаря с датой, которая что-то ему смутно напоминала. Он не мог вспомнить, что именно, но давило на виски тупое, назойливое чувство тревоги.
Он позвонил Анне. Молчал. Потом спросил:
— Это ты?
— Что «я»? — ее голос был чистым, безразличным.
— Присылаешь мне какой-то хлам. Книги. Старые бумаги.
— Не понимаю, о чем ты, Максим. У меня своих забот хватает.
Она положила трубку. Он сидел и смотрел на книгу. Паранойя, тонкой и ядовитой струйкой, начала заполнять его сознание.
Апофеозом стал конверт. Обычный, белый. Внутри — распечатка старого, давно закрытого счета из банка, которого уже не существовало. Того самого счета. По нему прошла транзакция. Сумма была смехотворной — пять тысяч долларов. Но дата… Дата была за неделю до той самой старой истории. Истории с инкассаторами и «потерянной» накладной, которую он чудом сумел замять, от греха подальше уничтожив все документы и уволившись с той работы. Никто не знал. Никто, кроме…
«Всегда знала, что ты уйдешь».
Эти слова прозвучали в голове с пугающей ясностью. Она знала. Она знала ВСЕ.
Он отменил важную встречу. Сказал, что ушел на больничный. Сидел дома, в своей новой квартире с панорамными окнами, и чувствовал, как стены смыкаются. Он проверял почту, вглядывался в лица прохожих. Каждый звонок заставлял его вздрагивать. Алиса, его новая любовь, смотрела на него с недоумением.
— Макс, с тобой все в порядке? Ты какой-то нервный.
— Все нормально! — огрызался он. — Просто устал. Это большие сделки, ты не поймешь.
Он начал видеть угрозы там, где их не было. На предварительных переговорах по тому самому, судьбоносному контракту, он вдруг решил, что юрист инвестора смотрит на него слишком пристально. Что в его вопросах скрыт намек. Он стал резок, подозрителен, начал уточнять детали, которые все давно обсудили. Партнеры переглядывались.
За день до подписания окончательного договора он устроил истерику из-за одного незначительного пункта о конфиденциальности. Ему почудилось, что это ловушка, что его хотят выставить виновным в той старой истории.
— Вы что, совсем охамели?! — кричал он в трубку своему будущему партнеру, уже не контролируя себя. — Я вижу, куда вы клоните! Это провокация!
На том конце провода повисло недоуменное молчание. Через час пришел лаконичный емейл. Сотрудничество прекращено. «В связи с неадекватным поведением г-на Орлова и сомнениями в его профессиональной стабильности».
Он провалил сделку. Провалил из-за призрака. Из-за тени, которую нарисовала в его сознании Анна.
Он сидел в полной темноте, глядя на огни города. Рядом звенела посуда — Алиса на кухне злилась. Его новая семья, его новая жизнь… Они трещали по швам. Не из-за внешних ударов, а из-за того, что он сам, своими руками, уничтожал их, поддавшись страху.
И он снова услышал ее голос, тихий и безжалостный: «Я знала, что его ждет впереди».
Она не делала ему ничего. Она просто показала ему его же отражение в кривом зеркале его собственной совести. И этого оказалось достаточно.
Он стоял на ее пороге через три месяца. Не тот самоуверенный мужчина с чемоданами, а сгорбленная, серая тень. Глаза впалые, пальцы нервно теребили подол куртки. За его спиной дождь заливал улицу сплошной пеленой.
— Анна, — его голос сорвался на шепот. — Пусти. Ради всего святого.
Она отступила, пропуская его в прихожую. Не сказала ни слова. Просто наблюдала, как он снимает промокшие ботинки, оставляя на полу мокрые следы. Он был конченым человеком. Алиса сбежала, прихватив последние наличные. Бизнес рухнул, как карточный домик. Кредиторы теснили его. И это было только начало.
— Они придут, Анна, — он бессильно опустился на табурет. — Следственный комитет. По тому старому делу. Бывшие партнеры… они нашли какие-то документы, подали заявление. Меня уничтожат.
Он ждал ее торжества. Ждал, что она скажет: «Я же предупреждала». Ждал горьких слез или ледяного презрения.
Анна молчала. Потом повернулась и прошла в кабинет. Вернулась с тонкой синей папкой.
— Подпиши, — сказала она, кладя папку перед ним на комод.
Он открыл ее. Это был договор. Отказ от родительских прав на их дочь Полину. И добровольное соглашение о разделе имущества, подготовленное к нотариальному заверению, по которому он отказывался от своей доли в их старой квартире и в остатках бизнеса в ее пользу. Полный, безоговорочный акт капитуляции.
Он поднял на нее взгляд, пустой от безнадежности.
— Это… выкуп? За мою свободу? Ты думаешь, это их остановит?
— Нет, — ее голос был спокоен, как поверхность озера в безветренный день. — Это — плата за мою помощь. Подпишешь — не сядешь. Откажешься — тюрьма. Выбор за тобой.
Он смотрел на документы, и его руки дрожали. Это была сделка с дьяволом. Но дьяволом, который предлагал единственный шанс.
— …Почему? — выдавил он. — Почему ты вообще мне помогаешь? После всего…
Анна медленно подошла к окну, встала спиной к нему.
— Потому что тюрьма — это слишком просто. Слишком… банально. И Полине в будущем не нужен отец-уголовник. Ей лучше вообще не иметь отца.
Он понял. Это не прощение. Это не месть. Это — окончательное и бесповоротное стирание его из их жизни. Легальное, чистое, необратимое.
Схватив ручку, он с силой, почти рвущей бумагу, подписал оба документа.
Анна развернулась. Взяла папку, проверила подписи. Ее лицо оставалось невозмутимым. Затем она достала телефон и отправила одно сообщение.
— Иди домой, Максим. Жди звонка от адвоката. Все будет сделано.
Он не помнил, как вышел. Дождь хлестал ему в лицо, но он не чувствовал холода. Он чувствовал только оглушительную, вселенскую пустоту. Он был свободен. Но эта свобода пахла пеплом.
***
Через две недели дело было прекращено. Адвокат, нанятый Анной, предоставил следствию старые бухгалтерские отчеты и показания, которые аккуратно смещали фокус вины с Максима на его бывшего начальника, давно скрывшегося за границей. Максим оказался «марионеткой в руках системного мошенника». Его репутация была уничтожена, но уголовной ответственности он избежал.
Он уехал в другой город, пытаясь начать все с нуля. С нуля, у которого не было ни прошлого, ни будущего.
Анна же продала их старую квартиру и остатки бизнеса. Деньги, прибавленные к тем сбережениям, что она все эти годы тайно выводила в свой личный фонд, составили внушительную сумму.
Она не стала открывать новый бизнес. Ее месть и ее победа стали ее главным капиталом. Она купила небольшую, но светлую квартиру с видом на парк, куда переехала с Полиной. И начала писать.
Она писала не мемуары. Она писала острый, психологический роман о женщине, которая, пройдя через предательство, не сломалась, а, обладая холодным умом стратега, превратила свою боль в безотказное оружие и обрела настоящую свободу. Книга, вышедшая под псевдонимом, стала бестселлером. Критики хвалили ее за «беспрецедентное психологическое проникновение в механизмы власти и манипуляции».
Однажды, подписывая контракт на издание своей книги в другой стране, она получила на свой частный e-mail письмо. Краткое, анонимное.
«Спасибо за правду. Ваша история помогла мне сделать выбор. В знак благодарности».
К письму было прикреплено подтверждение банковского перевода. Внушительная сумма. От благодарного читателя, который, видимо, узнал в истории себя.
Анна закрыла ноутбук. Она подошла к окну. Внизу, в парке, ее дочь Полина каталась на велосипеде, ее смех долетал сквозь стекло.
Она была свободна. По-настоящему. Не просто без мужа, а с состоянием, с успехом, с миром в душе, построенным на руинах его жизни.
И она поняла главное. Сила — не в том, чтобы сломать того, кто тебя предал. Сила — в том, чтобы использовать его падение как трамплин для своего взлета. И тогда твое самое горькое поражение станет фундаментом твоей самой блестящей победы.
