— Схожу за хлебом, — Витя заглянул на кухню, уже в куртке.
Я оторвалась от экрана. По телевизору шла программа про ремонт — показывали, как укладывать плитку в ванной.
— Возьми карту, — кивнула я на комод в прихожей, где всегда лежала запасная банковская карта для мелких покупок.
— Не надо. Наличкой проще.
Когда он не вернулся
Он вышел. Дверь хлопнула.
Я досмотрела программу, потом ещё одну. Переключила на сериал. В девять подумала: что-то долго он. Магазин работает до десяти, может, встретил кого. Позвонила — телефон недоступен.
Странно.
Разогрела суп, поужинала одна. Начала волноваться. Поняла: что-то не так.
К утру я обзвонила всех знакомых, две больницы и дежурную часть.
Витя исчез.
Ночь в неизвестности
Ночь тянулась, как резиновая. Каждый шорох в подъезде заставлял вскакивать. Телефон лежал на подушке — я проверяла экран каждые пять минут.
Недоступен. Недоступен. Недоступен.
Написала ему в мессенджер — одна серая галочка, не прочитано. Значит, телефон выключен. Или заблокирован.
В семь утра позвонила Светке.
— Слушай, Витя случайно к вам не заходил вчера? — голос дрожал.
— К нам? Нет. А что?
— Да так, вышел в магазин… Не вернулся.
Пауза. Я слышала, как Светка курит — втягивает воздух сквозь зубы.
— За двадцать один год он ни разу не задерживался.
— Тогда это серьёзно. Звони во все медучреждения. Я тебе номера скину.
Везде отвечали одинаково — вежливо, сухо, без эмоций. «С такой фамилией никого не поступало.».
В дежурной части ответили формально:
— Подавайте заявление, если хотите. Только обычно в таких случаях люди возвращаются сами. Может, отдохнуть решил.
— Он не такой, — я сжимала трубку. — Двадцать один год женаты, он ни разу…
— Понимаю. Но если нет признаков недобровольного исчезновения, мы только заявление примем. Подождите еще, может, вернётся.
Я положила трубку.
«Отдохнуть решил». От чего? От супа?
Обзвонила его друзей. Игорь удивился: «Да он вчера ещё днём звонил, про рыбалку договаривались на выходные». Серёжа насторожился: «Надя, а ты уверена, что он просто… ну, не ушёл?»
Я повесила трубку.
Не ушёл. Куда ему уходить? Мы же нормально живём. Тихо, спокойно. Никаких скандалов, претензий. Просто живём.
Второй день ожидания
Я сидела на кухне, пила холодный чай. На столе лежала его газета — он до сих пор любил читать по утрам, отдыхая от телефона. Открытая на середине.
Значит, собирался вернуться.
Или нет?
К вечеру второго дня я собрала документы. Фотография Вити — с прошлого отпуска, на даче у Светки. Улыбается, держит в руках садовые ножницы. Паспортные данные переписала на листок.
Вспоминала, во что он был одет: серая куртка. Или синяя? Джинсы точно. Кроссовки… чёрные? Серые?
Я поняла вдруг, что не помню. Двадцать один год вместе — и не помню, какого цвета на нём куртка.
Села обратно на кухню. Посмотрела на его место за столом — пустой стул, на спинке висит его старая рубашка. Он вешал её по утрам, чтобы проветрилась. «Надя, зачем стирать каждый день, если я только один раз надел».
Телефон зазвонил. Я схватила трубку, сердце в горле.
— Мама, ты в порядке? — голос дочери. Она живёт в другом городе, работает, редко звонит. Папа…
— Пропал. Вчера вечером вышел в магазин. Не вернулся.
— Ты в полиции была?
— Да. Сказали, подавать заявление можно, но обычно возвращаются сами.
— Мама, может, он просто… отдохнуть решил?
Я усмехнулась. Неожиданный звук получился — между смехом и всхлипом.
— От чего отдохнуть? От супа?
— Ну, не знаю. Мужчины бывают странные. Может, кризис какой.
— Ему пятьдесят шесть. Поздно для кризисов.
— Тогда я не знаю. Слушай, давай я приеду?
— Не надо. Разберусь.
Я повесила трубку и посмотрела на часы. Шесть вечера. Ровно сутки назад он вышел за хлебом.
Я встала, надела пальто, взяла сумку с документами.
И тут услышала шаги на лестнице. Знакомые, тяжёлые.
Ключ в замке.
Возвращение с ней
Я замерла в прихожей.
Дверь открылась. Витя стоял на пороге с чемоданом в руке. За его спиной — женщина. Незнакомая. Лет сорока, в дорогой куртке — я знала цены, такая стоит тысяч пятнадцать. На шее шарф — шёлковый, с блеском.
Она смотрела на меня с любопытством, чуть прищурившись.
— Надя, — сказал Витя спокойно. Как будто вернулся с работы, а не после суток исчезновения. — Это Оксана. Я пришёл за вещами.
Я открыла рот. Закрыла. Никакие слова не складывались в предложения.
— Где ты был?! Я думала, что-то плохое случилось!
— Надь, не начинай, пожалуйста. — Он прошёл в комнату, поставил чемодан на пол. Оксана осталась в прихожей, разглядывала люстру, стены, вешалку. Только не меня. — Телефон разрядился, я не мог позвонить. Думал, ты поймёшь.
— Я звонила в больницы! В полицию!
— Ну, зачем сразу так по-крупному? — он раздражённо махнул рукой. — В полицию… Взрослые люди вроде. Мы с Оксаной съезжаемся. Я заберу вещи — и всё.
Он открыл шкаф, начал складывать рубашки в чемодан.
Оксана тронула его за локоть:
— Витя, давай быстрее. Мне неудобно.
«Ей неудобно», — повторила я про себя. Медленно, по слогам. Ей. Не. Удоб. Но.
Я стояла в дверях комнаты и смотрела, как он складывает вещи. Методично, аккуратно. Брюки. Свитер. Носки.
Он собирался не спеша — значит, не боялся моей реакции. Значит, знал, что я промолчу. Стерплю. Приму.
Как всегда.
Пять минут решимости
Двадцать один год я принимала. Его задержки на работе без звонка. Его встречи с друзьями, когда у меня температура. Его «я устал, давай завтра поговорим» на все важные темы.
Я принимала, потому что так делают жёны. Терпят. Прощают. Понимают.
А он привык.
Привык, что я буду ждать. Волноваться. Звонить в больницы. И когда он вернётся — с чемоданом и женщиной — я буду стоять в сторонке и молчать.
Что-то внутри меня щёлкнуло. Тихо, почти неслышно. Как выключатель.
Я подошла к чемодану. Взяла его за ручку. Витя поднял голову:
— Надя, что ты делаешь?
Я подняла чемодан — тяжёлый, но я справилась — и понесла в прихожую. Оксана отступила к двери. Я вынесла чемодан на лестничную площадку, аккуратно поставила у перил.
Вернулась в квартиру. Сняла с вешалки Витину куртку — серую, теперь вспомнила — и вынесла следом.
— Надь, ты чего? — голос его дрогнул впервые. — Мы же по-человечески…
Повернулась. Вошла в квартиру.
— Надя, открой! — Витя застучал в дверь. — Давай хотя бы поговорим!
Я повернула защёлку. Прислонилась спиной к двери. Слышала, как он стучит, говорит что-то Оксане.
— Ты хоть дай собрать вещи как следует!
Тишина.
— Ну ты чего, обижаться вздумала?!
Тишина.
Потом шаги вниз по лестнице. Два голоса — его раздражённый, её недовольный:
«Я же говорила, надо было снять квартиру сначала».
Я стояла, прислонившись к двери. Слёз не было. Только странная лёгкость — как будто сняла тяжёлый рюкзак после долгой дороги.
Прошла на кухню. Села на своё место. Посмотрела на его пустой стул.
Двадцать один год. И всё закончилось за пять минут.
Новые ключи, новая жизнь
Первые три дня я как будто плыла под водой. Всё происходило медленно, приглушённо.
Звонила дочь — я отвечала коротко: «Всё нормально». Звонила Светка — приезжала, сидела на кухне, молчала рядом. Это помогало больше, чем слова.
На четвёртый день я вызвала мастера. Пожилой мужчина пришёл с ящиком инструментов, посмотрел на замок:
— Менять будем?
— Да.
— Ключи у кого-то остались?
— У бывшего мужа.
Он кивнул, ничего не спрашивая. Работал быстро, аккуратно. Через сорок минут протянул мне два новых ключа на кольце:
— Держите. Теперь никто не войдёт.
Я взяла ключи. Тяжёлые, блестящие. Новые.
Когда он ушёл, я прошлась по квартире. Открывала шкафы, ящики. Витины вещи были повсюду — бритва в ванной, тапочки под кроватью, старая куртка на балконе.
Я взяла большую коробку, начала складывать.
В кармане куртки нашла чек. Кафе на соседней улице, позавчерашний. Два кофе, два десерта. Сумма приличная — за тысячу двести.
Значит, он был там с ней. За день до исчезновения.
Я села на пол с чеком в руках. Значит, он планировал. Встречался с ней, пил кофе, выбирал момент. А я в это время смотрела программу про ремонт и думала, что у нас всё хорошо.
Неожиданное чувство накрыло меня — не боль, а облегчение.
Если он планировал, значит, это не спонтанное решение. Значит, дело не во мне. Не в том, что я сделала или не сделала вчера. Это было его выбором. Обдуманным.
Я встала, доложила вещи в коробку, заклеила скотчем. Унесла на балкон.
Потом вернулась на кухню и поставила чайник.
Защита своего
На шестой день я записалась на приём к нотариусу. Взяла свидетельство о браке, документы на квартиру — она оформлена на меня, досталась от мамы.
Нотариус, женщина лет шестидесяти, выслушала внимательно:
— Вы хотите убедиться, что имущество защищено?
— Да. Квартира моя, от матери. Но мы в браке, и я не знаю…
— Понятно. — Она кивнула одобрительно. — Квартира оформлена на вас лично, получена по наследству — значит, не является совместно нажитой. Но я советую сделать запрос в Росреестр, не пытался ли супруг оформить на себя доверенность. Бывают случаи.
— Можно так сделать?
— Конечно. Сейчас составим запрос. Правильно делаете, что не тянете.
Когда я выходила из нотариальной конторы, почувствовала себя увереннее. Квартира защищена. Документы в порядке.
Что бы он ни задумал — не получится.
Светка встретила меня около дома, мы пошли гулять в парк.
— Ты молодец, — сказала она, затягиваясь сигаретой. — Большинство в такой ситуации сидят и ревут.
— Я тоже ревела. Первые два дня.
— Но потом взяла себя в руки.
— Просто поняла: он не заслуживает моих слёз.
Мы шли по аллее, жёлтые листья шуршали под ногами. Октябрь. Всегда любила осень — время перемен.
— Надь, а если он вернётся?
— Вернётся.
— Ты уверена?
— Они всегда возвращаются. Когда понимают, что новая жизнь не такая радужная, как казалось.
— И что ты ему скажешь?
Я подумала. Представила, как он стоит у двери. Просит прощения. Обещает измениться.
— Скажу: «Витя, ты же шёл за хлебом. Иди дальше».
Светка засмеялась. Обняла меня за плечи.
Правда про хлеб
На восьмой день я убиралась на кухне. Вытирала полки, перебирала крупы. Открыла хлебницу — и замерла.
Там лежал батон. В упаковке. Вспомнила, что я купила его перед тем как Витя ушёл. Точно помню — шла из аптеки, зашла в магазин.
Хлеб был дома. Ему не нужен был хлеб.
Я взяла батон, медленно достала из упаковки. Посмотрела на дату — да, тот самый. Положила обратно.
«Схожу за хлебом».
Он врал. Даже уходя — врал. Не нашёл слов сказать правду. Не нашёл смелости. Просто «схожу за хлебом» — как будто выносил мусор. Как будто двадцать один год стоят десять минут до магазина.
Я села за стол. Смотрела на батон в хлебнице. И вдруг засмеялась. Тихо, сама себе.
Какой же он трус. Какой жалкий, испуганный человек. Ушёл к другой женщине — и даже это не смог сделать честно.
А я двадцать один год его терпела. Прощала. Понимала. Думала, что это любовь.
Оказалось — привычка.
Когда он вернулся
Он пришёл ровно через месяц. Поздно вечером, в половине десятого. Позвонил в дверь.
Я посмотрела в глазок. Один, без Оксаны. В мятой рубашке. Открыла дверь — но не до конца, оставила на цепочке.
— Надя, — он говорил тихо, виноватым голосом. — Можно войти?
— Нет.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Говори здесь.
Он провёл рукой по лицу. Устало, обречённо.
— Я ошибся. Понял это почти сразу, но не мог признаться. Оксана оказалась… не той. Она думала, у меня денег больше. Что я ей квартиру куплю. Когда поняла, что нет — ушла. Вот и всё.
— И что?
— Давай начнём сначала. — Он смотрел на меня с надеждой. — Я вернусь, мы забудем эту ерунду. Всё будет как раньше.
Как раньше.
Я посмотрела на него — на помятое лицо, на дешёвую рубашку, на испуганные глаза. Он ждал, что я скажу «да». Привык, что я всегда соглашаюсь.
— Витя, — сказала я спокойно. — Помнишь, ты пошёл за хлебом?
— При чём тут хлеб?
— При том, что ты так и иди. Дальше. За хлебом. А ко мне дорога закрыта.
— Ты серьёзно? — он не верил. — Надя, это же я. Мы двадцать один год прожили вместе.
— Именно. Двадцать один год ты знал, что я тебя прощу. Что приму обратно. Что стерплю что угодно. — Я говорила тихо, без злости. Просто констатировала факты. — Теперь узнай, что бывает, когда женщина перестаёт терпеть.
— Но куда мне идти?
— К Оксане. К следующей Оксане. Не моя проблема.
— Надя…
Я закрыла дверь. Повернула ключ — новый, блестящий. Прислушалась. Он постоял ещё минуту, потом спустился вниз.
Тихо, медленно. Как старик.
Тишина. Моя тишина
Я прошла на кухню. Достала журнал, который листала днём — там были фотографии ванных комнат, разные варианты плитки. Светлая, с узором.
Витя всегда был против ремонта: «Зачем тратиться, и так нормально».
Теперь можно.
Я открыла журнал на закладке. Голубая плитка с белыми разводами — как морская волна. Понравилась сразу.
Позвоню завтра мастеру. Узнаю цены. Может, к Новому году успею сделать. Новая ванная в новую жизнь.
Телефон лежал на столе. Я посмотрела на экран — никаких сообщений. И правильно.
Больше не будет звонков посреди ночи с вопросом «где ты?». Не будет тревожных ожиданий. Не будет вранья про хлеб.
Будет тишина. Спокойная, светлая. Моя.
Я взяла журнал. Всё не было времени. Вернее, было. Просто я всегда ждала, когда Витя придёт, поужинаем, посмотрим телевизор вместе.
Теперь не нужно ждать.
За окном шумел октябрьский ветер. Где-то внизу хлопнула дверь подъезда — может, он ходил. А может, кто-то другой возвращался домой.
На кухонном столе лежал тот самый батон из хлебницы.Выброшу завтра. Теперь буду покупать другой хлеб.
Тот, который нравится мне.
Я лежала. Тихо. Спокойно. Одна.
