— Лариса, ты что, серьёзно? Мы же родня. Как это — не пускать нас на лето?
Сестра смотрела на меня так, будто я объявила о переезде на Марс.
Я поставила чашку на стол, представляя, как через неделю этот стол будет заставлен чужими тарелками, а в спальне разместятся племянники с их бесконечными телефонами и требованиями.
— Именно так, — я улыбнулась, хотя внутри всё сжалось. — Этот дом — для меня.
Восемь лет.
Восемь лет я откладывала с каждой зарплаты, ходила в одной куртке три зимы подряд — манжеты вытерлись до дыр, я их сама подшивала. Экономила на такси и кафе, считала каждую тысячу.
Восемь лет меня не приглашали к столу, не спрашивали, как дела. Я была удобна, когда нужна, и невидима в остальное время.
А потом купила этот дом — за городом, в тихом посёлке, куда полчаса на автобусе от метро. Целиком. Без кредитов, без долгов. Свой.
— Лар, ну ты же понимаешь, — Наташа присела на край дивана, как будто готовилась к долгому разговору. — Дети, им нужен отдых. А у тебя теперь такие условия…
— Какие условия?
Я отхлебнула чай, наблюдая, как сестра оглядывает гостиную. Новую мебель, которую выбирала сама. Шторы, которые вешала сама. Каждая мелочь здесь была моим решением.
— Ну, дом же большой. Три комнаты. Ты одна.
Одна.
Это слово Наташа произносила так, будто оно объясняло всё. Будто одиночество автоматически делает меня общественным достоянием.
Шесть лет назад
Я просила у неё тридцать тысяч на первый взнос — думала начать с малого, потом доплачивать постепенно. Мы сидели на её кухне, я пила такой же чай из такой же чашки.
— Лар, понимаешь, ремонт, — Наташа тогда даже не подняла глаза от телефона. — Ванную делаем. Дорого всё сейчас.
Через месяц брат Серёжа купил новую машину. Когда я спросила его о займе, он посмотрел на меня с недоумением:
— Живи по средствам, Лариска. Зачем тебе вообще дом? Снимаешь квартиру — и нормально.
Я тогда кивнула и больше ни у кого ничего не просила.
Брала дополнительные смены, подрабатывала репетиторством по выходным, продала мамины серьги — единственное наследство. По крупице, по тысяче собирала свою мечту.
А теперь, глядя на изумление сестры, я вспоминала тот разговор на кухне. Холодильник у неё тот же, только новые магнитики прибавились.
— Наташ, а помнишь, я просила у тебя денег на взнос?
Она замолчала. По лицу поняла — помнит.
— Это же было давно, — пробормотала она. — При чём тут это?
— При том, что дом я покупала сама. Копила сама. И решения о нём принимаю сама.
Племянница
Даша приехала через три дня. Без звонка, как всегда. Рванула к воротам на своей жёлтой машинке, которую подарили родители на выпускной.
— Тётя Лариса!
Она влетела в прихожую, даже не разувшись толком.
— Мам говорила, ты какие-то странности придумала. Ну что за ерунда?
Двадцать семь лет, но держалась так, будто ей семнадцать. Успешная девочка, как говорила про неё Наташа. Работает в рекламном агентстве, снимает квартиру в центре.
— Дашенька, какие странности? — я повесила её куртку на вешалку.
— Ну это, что на лето к тебе нельзя. Мы же договорились.
— Мы не договаривались.
— Как не договаривались? — она посмотрела на меня с искренним недоумением. — Мы всегда к тебе хотели приехать.
— Когда я снимала комнату, вы никогда не приезжали.
— Ну там же было тесно. А тут у тебя дом!
Логика железная.
У тёти появился дом — значит, он для всех. Я прошла на кухню, Даша потопала следом.
— У меня планы на лето, Дашенька.
— Какие планы? Ты же уже не работаешь.
— На пенсии не значит в распоряжении родни.
Она застыла с открытым ртом. Видимо, впервые слышала от тёти Лариски что-то подобное.
— Тётя, ты серьёзно? А где мне жить? Квартиру же освободить надо на ремонт.
— Снимешь другую, — я поставила перед ней чай. — Или поживёшь у родителей.
— У родителей? — Даша поморщилась. — Да я там с ума сойду. Мама постоянно учит жизни, папа храпит. А тут у тебя тишина, воздух, красота.
— Именно. У меня.
Мы помолчали.
Даша пила чай мелкими глотками, явно переваривая неожиданную новость. А я смотрела на неё и думала: когда мне три года назад было очень плохо со здоровьем, когда я попала в больницу, она даже не позвонила. Узнала случайно через полгода от Наташи.
— Тёть, ну мы же семья, — попробовала она ещё раз.
— Конечно. И семья должна уважать границы друг друга.
Звонок матери
Вечером позвонила мама. Восемьдесят два года, но голос звенел от негодования.
— Лариса Сергеевна, что я слышу? Родных из дома выгоняешь?
— Мама, никого я не выгоняю. Просто не приглашаю.
— Как тебе не стыдно? Семья — это святое.
Я присела на диван, глядя в окно на участок. Завтра посажу гортензии в клумбу. Давно хотела цветами заняться, но всё руки не доходили. То работа, то экономия на всём, то чужие проблемы.
— Мама, когда я снимала квартиру в том районе, где подъезды без домофонов, а по вечерам у магазина собиралась шумная компания, никто не сказал: «Переезжай к нам».
Когда мне было тяжело после развода — все были заняты своими делами. Когда просила помочь с первым взносом — у всех нашлись причины отказать.
— Ну так… обстоятельства были…
— Да, у всех были обстоятельства. А у меня теперь тоже есть обстоятельства.
— Какие обстоятельства? Ты же одна!
Опять это слово.
Как заклинание, которое должно открывать все двери и снимать все возражения.
— Мама, я не держу зла. Но и дом мой — для меня. Кто хочет в гости — милости прошу. На выходные, на праздники. Но не на два месяца подряд и не без спроса.
В трубке повисла тишина. Мама, видимо, не знала, что ответить. Она привыкла, что я соглашаюсь, уступаю, прогибаюсь.
— Лариса, что с тобой случилось? — голос стал тише, почти испуганный.
— Со мной случился мой дом, мама. Восемь лет я его зарабатывала. И теперь я в нём хозяйка.
После разговора я долго сидела в тишине.
Телефон лежал на столе, как свидетель моего первого серьёзного бунта. В шестьдесят лет я впервые сказала «нет» семье.
И не рухнул мир, не треснуло небо.
Просто стало очень тихо.
Утро в тишине
На следующий день я проснулась рано.
Вышла на веранду с кофе, села в плетёное кресло, которое купила в прошлом месяце. Оно скрипело приятно, по-домашнему.
Тишина.
Настоящая, не украденная между чужими голосами и просьбами. Я могла сидеть так хоть час, хоть два — и никто не спросит, чем накормить детей или где лежит пульт.
Участок просыпался вместе со мной. Воробьи копошились в кустах, где-то далеко лаяла соседская собака. Я вдохнула полной грудью и поняла: вот оно.
То самое ощущение дома, ради которого я экономила на обедах и покупала одежду на распродажах.
Холодная тишина
Прошла неделя. Потом две.
Родственники не звонили.
Я занималась домом — посадила гортензии в клумбу, покрасила скамейку у крыльца, разобрала старые коробки с вещами. По вечерам сидела на веранде, слушала, как шумят деревья за забором.
Соседка Галина Петровна зашла во двор через месяц после того разговора с Наташей.
— Лариса Сергеевна, не видела вашу сестру давно. Что-то случилось?
— Нет, всё в порядке. Просто каждый занят своим.
— Понимаю, — Галина Петровна кивнула с пониманием. — У меня сестра каждое лето норовила приехать. С тремя внуками. Думала, я тут санаторий открыла.
— И как вы?
— А я сказала: приезжай на неделю. Больше не потяну. Обижалась полгода. Потом привыкла. Теперь спрашивает заранее, удобно ли мне.
Мы переглянулись.
Оказывается, я не одна такая. Оказывается, право на свою жизнь — это нормально.
Вторая попытка
Через полтора месяца мама позвонила снова. Голос был другой — не возмущённый, а жалобный.
— Лариса, как же так получилось? Ты совсем от семьи отвернулась.
— Мама, я никуда не отворачивалась. Я просто живу в своём доме.
— Но ведь одной тебе плохо. Скучно же.
— Мне не скучно. У меня дела, друзья, планы.
— Какие планы? Я вот лежу, здоровье не то. Думаю: доживу ли до того дня, когда ты опять станешь нормальной.
Манипуляция.
Классическая, отработанная годами. Раньше я бы засуетилась, начала оправдываться, обещать. Сейчас просто помолчала.
— Мама, ты себя нормально чувствуешь?
— Да вроде… но душа болит.
— Душевные раны лечатся принятием. Прими, что я имею право на свой дом и свои решения.
— Лариса!
— Мам, я тебя люблю. Но я больше не буду жертвовать собой ради чужого удобства. Даже ради семейного.
Она положила трубку.
Я сидела с телефоном в руках и чувствовала — не вину, не страх. Спокойствие. Я сказала правду, и правда эта освобождала.
Выбранная семья
В субботу, через два месяца после того разговора с Наташей, приехали Вера с Тамарой.
Привезли пироги, цветы в горшке и бутылку. Мы сидели на веранде до позднего вечера, говорили обо всём и ни о чём.
Тамара рассказывала про свою внучку, которая поступила в институт. Вера жаловалась на новую соседку, которая выбрасывает мусор когда попало.
— Лариска, а ты не жалеешь? — спросила Вера, когда мы остались вдвоём на кухне. — Что так жёстко с родными?
— Я не жёстко. Я честно. Впервые за много лет — честно.
— И как ощущения?
— Странно. Будто сбросила рюкзак, который носила всю жизнь.
Вера обняла меня за плечи:
— Знаешь, я тобой горжусь. Мало кто в нашем возрасте решается на такое.
— На что? На право жить в своём доме?
— На право выбирать, кого туда пускать.
Тамара вышла на веранду с чашкой:
— Девочки, а что мы тут шепчемся? Лариса, дом у тебя замечательный. Хоть бы меня пригласила летом на пару дней.
— Тамара, для тебя и Верки — всегда. Давайте в июле? Устроим себе дачные выходные.
— С удовольствием, — Тамара улыбнулась. — Вот это и есть настоящая семья. Которую выбираешь сама.
Три месяца спустя
Прошло три месяца.
Я обустроила гостевую комнату — поставила новую кровать, повесила лёгкие шторы, купила красивое постельное бельё. Для Веры, для Тамары, для тех, кто действительно близок.
Кошка, которую я подобрала у ворот в августе, уже освоилась. Рыжая, ободранная когда-то, она теперь лоснилась от сытости и мурлыкала по вечерам на коленях.
Телефон зазвонил в один из сентябрьских вечеров.
Наташа.
Я смотрела на экран несколько секунд, допила чай, погладила кошку. Потом взяла трубку.
— Привет, Наташ.
— Лариса, привет. Как дела?
— Хорошо. У тебя что-то случилось?
— Нет… просто так звоню.
Пауза.
Я слышала, как сестра подбирает слова. Раньше я бы бросилась заполнять эту паузу, спрашивать, помогать, решать. Сейчас просто ждала.
— Лар, я хотела сказать… Ты была права. Мы правда вели себя… ну, не очень.
— Наташ, всё в порядке. Правда.
— Может, я как-нибудь приеду? На пару дней. Если ты не против. Без детей, без мужа. Просто мы с тобой.
— Приезжай. Только предупреди заранее, хорошо?
— Договорились. И Лариса… прости.
— За что?
— За то, что не помогла тогда. С деньгами. И вообще.
Я помолчала. Обида была — куда она денется. Но злости не было.
— Наташ, прошлое не изменить. Зато можно изменить настоящее.
— Спасибо, — голос сестры дрогнул. — Созвонимся на неделе?
— Созвонимся.
Мой дом
Я сижу на крыльце.
Сентябрь в этом году тёплый, вечера всё ещё долгие. Кошка дремлет рядом, свернувшись клубком на старом пледе. В доме горит свет — мой свет, в моём доме.
Думаю о том, что жизнь — штука неоднозначная.
Можно было простить всё сразу, открыть двери настежь, впустить всех. И быть несчастной в собственном доме, который превратился бы в проходной двор.
А можно — как я. Установить границы. Сказать честно: это моё. И пускать туда только тех, кто рядом не только когда удобно.
Может быть, кто-то назовёт это эгоизмом.
Пусть.
Я называю это самоуважением.
Завтра приедет Вера — будем разбирать гостевую, решать, какие ещё мелочи докупить. В октябре обещала заглянуть Тамара. На ноябрьские, может быть, приедет Наташа. Одна, как говорила.
Посмотрим, получится ли у нас с ней найти новый язык общения.
Я не знаю, как сложится дальше. Но знаю точно: этот дом останется моим. Моим пространством, моими правилами, моим выбором — кого и когда впускать.
Восемь лет я копила не просто на стены и крышу. Я копила на право быть собой.
И теперь это право у меня есть.
Кошка потянулась, зевнула. Я глажу её по тёплой спинке и смотрю на сад. Гортензии отцветают, но ещё держат форму. В следующем году посажу ещё клумбу — с лавандой. Давно мечтала.
Телефон больше не звонит.
Тишина.
Моя, заработанная, заслуженная.
И это, пожалуй, самое ценное, что есть в этом доме.
Здесь истории о женщинах, которые наконец научились говорить нет без чувства вины.
