— Сегодня без тебя, ясно? — коротко бросил Павел, поправляя галстук у зеркала.
— Почему? — удивилась Марина, держа в руках его пиджак. — Я ведь приготовила платье…
— Ты что, не поняла? Мне с тобой стыдно. На корпоратив я иду один.
Он выхватил пиджак и уверенным движением натянул его на плечи. В зеркале отразился высокий, ухоженный мужчина — чужой, холодный, будто чужой в её доме.
Марина осталась стоять в дверях, в глазах растерянность и мольба.
— Паш… Я так ждала этого вечера. Я хотела быть рядом.
— Не ной. Такси я уже вызвал. И дверь не запирай — чтобы я ночью не возился с ключами.
Он обулся, даже не взглянув на неё, и, взяв телефон, вышел, громко хлопнув дверью.
Марина ещё несколько минут стояла неподвижно. В квартире стало так тихо, что слышно было, как тикают настенные часы. Она подошла к окну и увидела, как Павел садится в такси, поправляет галстук и улыбается своему отражению в стекле машины. Улыбается — но не ей.
— И ты это терпишь? — голос за спиной заставил её вздрогнуть.
На диване сидела Ирина, её младшая сестра. Она приехала на неделю погостить и с самого начала с недоверием смотрела на зятя.
— А что мне делать? — тихо ответила Марина, опуская руки. — У нас дети. Кто-то должен оставаться дома.
— Марин, очнись! Он идёт развлекаться. Один. И, похоже, для него это привычка.
Марина попыталась улыбнуться, но вышло натянуто:
— Ты всё преувеличиваешь. Павел работает целый год без отдыха, он заслужил вечер с коллегами.
— А ты что заслужила? Вечно у плиты? Вечно с тряпкой? — Ирина встала, прошлась по комнате и вдруг резко повернулась к сестре: — Я смотрю на вас и мне страшно. Ты же превратилась в тень. Он щёлкнет пальцами — и ты бежишь. “Паша, чай? Паша, ванна с пенкой? Паша, рубашку погладить?” Ты жена или его прислуга?
— Не говори так, — Марина нахмурилась. — Это моя забота. Я люблю его.
— Любишь? А он тебя? Ты хоть раз видела, чтобы он посмотрел на тебя с теплом?
Слова сестры резали, как нож. Марина отвернулась, притворяясь, что поправляет скатерть, чтобы скрыть слёзы.
Ирина подошла ближе, положила руку ей на плечо:
— Собирайся. Поедешь туда. На корпоратив.
— Ты что? Он меня убьёт.
— Хуже, чем сейчас, уже не будет. Давай. Платье готово, я помогу накраситься.
Марина колебалась. Сердце колотилось от страха. Но Ирина была настойчива. Она достала косметичку, ловко подвела глаза, уложила волосы сестры.
Через полчаса в зеркале стояла другая женщина — не та уставшая, затёртая Марина, а стройная, с блеском в глазах, пусть и с лёгкой неуверенностью в улыбке.
— Ты красавица, — сказала Ирина, обнимая её. — Теперь иди и сама посмотри, какой у тебя муж. Я с детьми останусь.
…
Ресторан светился огнями, из окон доносился смех и музыка. На входе стояли охранники с планшетами, проверяющими список гостей. Марина робко подошла, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Добрый вечер. Я к мужу. Павел Николаев.
— Николаев? — охранник пролистал список. — Он здесь. Но… супруги у него нет.
— Как нет? Я его жена! — голос дрогнул, но Марина пыталась держаться.
Охранник пожал плечами:
— Ваш муж сам сказал, что он один. Так что, простите, вход закрыт.
Марина побледнела. В груди всё сжалось. Сам сказал? Значит, он заранее отверг её, даже не дав шанса показаться рядом.
Она осталась стоять, как прибитая к месту. Люди проходили мимо с улыбками, брали браслеты, легко входили в зал. А она — чужая.
Жена, которой нет.
Слёзы застилали глаза, но она упрямо развернулась и пошла по улице прочь. Домой возвращаться не хотелось: там ждала сестра с вопросами. Но идти больше было некуда.
Вечерний город жил своей жизнью — автомобили сигналили, пары спешили в кино, девушки в ярких платьях смеялись на остановке. Марина чувствовала себя старухой, лишней в этом мире, где у каждого своя радость.
Шаг за шагом она брела к дому, опустив голову, словно боялась встретить чей-то взгляд.
***
Ключ в замке повернулся тихо, чтобы не разбудить детей. Марина осторожно открыла дверь и вошла в квартиру. Было уже за полночь.
На кухне горел свет — Ирина ждала её. Сестра сидела за столом, пила чай и нахмуренно смотрела в проём двери.
— Ты чего так рано? — приподняла бровь она. — Я думала, придёшь веселая, после танцев…
Марина села на стул, уставилась в столешницу. Голос дрожал:
— Не пустили меня.
— Как это не пустили? — Ирина откинулась на спинку стула.
Марина прикусила губу, слёзы сами собой покатились по щекам.
— Паша сказал, что у него нет жены. Прямо им там, на входе. И охранник меня выставил. Прогнал, как чужую.
В кухне повисла тишина. Ирина смотрела на сестру с ужасом.
— Подожди… он сам сказал? Своими словами?
— Да. — Марина выдохнула, будто признавалась в преступлении. — И это не первый раз, понимаешь? Просто раньше я закрывала глаза. Он всегда ходил один. Я думала — ну ладно, пусть отдыхает, а я дома с детьми. Но оказывается, он просто стесняется меня. Я ему не жена, я… груз.
Она закрыла лицо ладонями, всхлипнула.
— Я стараюсь для него, Ира. Всё для него. А он…
— Хватит! — резко перебила сестра, отодвигая кружку. — Ты слышишь себя? Он плюёт тебе в лицо, а ты ищешь оправдания! “Я стараюсь, я готовлю, я глажу…” Да ему всё равно! Он тобой вытирает ноги!
Марина вскинула голову, глаза покраснели.
— Не кричи. Ты не понимаешь, у меня нет выбора. Куда я пойду? С двумя детьми кому я нужна?
— Ты себе хоть раз задай вопрос: а ты ему зачем нужна? Чтобы стирать носки? Чтобы он чувствовал себя королём?
Марина дрожала. Внутри всё спорило: привычная преданность тянула к мужу, но слова сестры били в самое сердце.
— Я не могу без него, — прошептала она. — Я даже не знаю, как жить без него.
— А он без тебя прекрасно знает, как жить! — Ирина ударила ладонью по столу. — Понимаешь, Марина, ты живёшь в клетке, которую сама себе построила. И он эту клетку только укрепляет. Ты думаешь, что ради детей терпишь, а на самом деле показываешь им, что так и должно быть. Что мать — это тень, которой можно помыкать.
Марина закрыла глаза. Перед ней всплыл образ сына, который уже начал подражать отцу: грубоватые интонации, требовательные фразы. Она вспомнила, как вчера он сказал: “Мам, быстрее! Ты опять копаешься!” И ей стало страшно.
Ирина продолжала:
— Ты думаешь, у тебя нет выбора? У тебя он есть всегда. Я рядом, я помогу. Мы найдём выход. Но если ты останешься, он окончательно раздавит тебя. И детей тоже.
Марина подняла глаза. В них мелькнула тень решимости, но тут же погасла.
— Если я уйду, он денег не даст. А как жить? Квартплата, кружки, еда…
— Ты серьёзно думаешь, что деньги важнее твоего достоинства? Ты видела себя в зеркало сегодня, когда я тебя красила? Ты сияла, Марина. А сейчас снова — сломленная женщина. Хочешь так до старости?
Марина не ответила. Она взяла бокал вина, который сестра поставила на стол, и сделала глоток.
— Я не могу решиться, Ира. Пока не могу, — прошептала она. — Но я слышу тебя.
Сестра сжала её руку.
— Ты должна хотя бы попробовать. Если не ради себя — ради детей. У тебя ещё есть жизнь. Только не предавай саму себя.
…
Ночь была долгой. Марина почти не спала. Перед глазами стояли лица: Павел — холодный, равнодушный, и она — у дверей ресторана, никому не нужная.
Утром Павел вернулся. Улыбался, как будто ничего не произошло.
— Ну что, как дома? Дети не капризничали? — спросил он, сбрасывая ботинки.
Марина стояла у стола, руки дрожали. Она смотрела на него — чужого, холодного.
— Зачем ты сказал, что у тебя нет жены? — её голос прозвучал неожиданно твёрдо.
Павел поднял голову, удивлённо прищурился.
— А откуда ты знаешь?
— Я была там.
Тишина натянулась, как струна. Улыбка сползла с его лица.
— Ты что, с ума сошла? Зачем ты туда приперлась?
— Паша, я хотела быть рядом. Я — твоя жена.
— Жена? — он резко усмехнулся. — Не смеши. Жена — это гордость, а не позор. Ты думаешь, мне приятно приводить тебя? Вечно уставшая, без блеска, без интереса. Я и так держу тебя при себе из жалости.
Марина вздрогнула. Слова били сильнее пощёчины.
— Ты же знал, что меня не пустят. Ты сам это сделал, — тихо сказала она.
— И правильно сделал. Мне не нужна тень на празднике.
Ирина вышла из комнаты — она слышала каждое слово.
— Ты подонок, Паша, — холодно сказала она. — У тебя прекрасная жена, а ты топчешь её, будто мусор. Думаешь, так будет всегда? Ошибаешься.
— Заткнись! — рявкнул Павел. — Ты вообще кто такая? В моей квартире живёшь на халяву и рот открываешь! Вон отсюда!
— Я уйду, — спокойно ответила Ирина. — Но прежде чем уйти, скажу: Марина, если ты останешься с ним, я тебе не сестра. Я не буду смотреть, как ты себя убиваешь.
Марина замерла. Мир качнулся. Павел, красный от злости, шагнул к ней:
— Ты ещё посмеешь мне перечить?
И вдруг — что-то в ней переломилось. Она отступила назад, но глаза её больше не были полны страха.
— Не смей на меня кричать при детях, — тихо, но чётко сказала Марина.
Павел замер, будто не верил, что это сказала она.
— Что?
— Ты слышал. Я не твоя тень. Я не твоя вещь. Я устала бояться.
Он усмехнулся, но в глазах мелькнуло что-то новое — неуверенность.
— Громкие слова. А жить на что будешь? Ты без меня никто.
Марина смотрела прямо в глаза мужу:
— Посмотрим.
…
На следующий день он снова сорвался. Завтрак ему показался холодным, рубашка — плохо выглаженной. Он швырнул чашку в раковину.
— Ты ничего не можешь нормально сделать! Даже борщ испортила, солить не умеешь!
Марина взяла тарелку и спокойно вылила её в раковину.
— Значит, не ешь. В кафе сходи, там тебе, может, вкуснее будет.
В комнате повисла гробовая тишина. Павел не привык к сопротивлению. Раньше стоило ему повысить голос — и Марина тут же извинялась. А сейчас она смотрела на него спокойно, без привычной суеты и страха.
— Ты дерзкая стала, да? Думаешь, я тебя содержать обязан? — процедил он.
Марина вытерла руки полотенцем.
— Я думаю, что я человек. И имею право на уважение. А ты… — она замялась, но договорила: — ты просто трус, который прячется за мои страхи.
Павел сжал кулаки, но ударить не решился. Он вышел, громко хлопнув дверью.
Ирина обняла сестру.
— Марин, я тобой горжусь. Ты впервые сказала ему “нет”. Это начало.
Марина прижалась к плечу сестры и впервые за долгое время почувствовала, что дышит свободнее.
Но где-то глубоко внутри она знала: это только начало войны. Павел не собирался сдаваться.
***
Несколько дней дома стояла странная тишина. Павел почти не разговаривал с Мариной, возвращался поздно и сразу уходил в спальню. Она старалась не спрашивать лишнего — не потому что боялась, а потому что внутри уже что-то изменилось.
В один из вечеров Павел снова пришёл раздражённый. Бросил сумку у порога, не снимая обуви, прошёл на кухню.
— Собери мне вещи. Мы едем с коллективом на базу отдыха. На три дня.
Марина подняла голову от кастрюли.
— Мы — это кто?
— Я и коллеги. Ты остаёшься дома.
— А дети? — Марина намеренно задала вопрос, будто проверяя его реакцию.
— Какие дети? При чём тут дети? Я сказал: собери мне вещи!
В этот момент в Марине что-то щёлкнуло. Она посмотрела на него и вдруг улыбнулась — спокойно, даже дерзко.
— Хорошо.
Она собрала чемодан. Но вместе с вещами мужа уложила и одежду детей, и свои платья. Дети удивлённо наблюдали за её действиями.
— Мам, а мы тоже едем? — спросила дочка.
— Конечно, — ответила Марина. — Мы же семья, правда?
Когда Павел вышел в прихожую, он увидел у двери три чемодана.
— Это что такое?
— Мы готовы. Едем с тобой.
— Вы никуда не едете! — рявкнул он. — Я сказал ясно?
— Тогда мы поедем отдельно, — твёрдо сказала Марина.
— На что? На твои копейки? — он расхохотался. — Я тебе всё перекрою, останешься без гроша. Даже хлеба купить не сможешь.
Марина выпрямилась.
— У меня есть сбережения. Ты никогда не знал, но я откладывала. И хватит, Паша. Я устала быть твоим позором. Сегодня я перестала быть твоей женой.
Он замер. Впервые за годы она смотрела на него не снизу вверх, а прямо, в упор.
— Ты с ума сошла, — прохрипел он. — Без меня ты никто.
— Ошибаешься, — Марина взяла чемодан, взяла детей за руки. — Без тебя я — наконец-то человек.
…
Они уехали к родителям Марины в Батайск — в старый, но уютный дом с садом и виноградной беседкой. Ирина помогла им собрать вещи и сама повезла сестру с детьми, чтобы никто не помешал. Для Марины это было страшно и непривычно: оставить всё и уехать, оказаться в доме родителей с двумя детьми, словно снова стать маленькой. Но впервые за долгое время она спала спокойно.
Через неделю во двор въехала серая машина. Павел вышел, хлопнув дверцей так, что собаки во дворе залаяли. Помятый, злой, он шагнул к калитке.
— Марина! Ты чего удумала? — закричал он. — Возвращайся! Ты моя жена, это мои дети! Нечего дурью маяться!
Марина вышла на крыльцо. Рядом, крепко держась за её руки, стояли дети. Она смотрела на Павла спокойно, как будто видела его впервые.
— Ты всем говорил, что у тебя нет жены, — произнесла она тихо, но твёрдо. — Теперь так и будет. У тебя нет жены. И никогда больше не будет.
Павел шагнул ближе, но тут же дорогу ему перегородил отец Марины. Высокий, седой, с тяжёлым взглядом, он вышел на крыльцо, словно встал стеной.
— Павел, — произнёс он негромко, но так, что во дворе стало тихо. — Ты думаешь, я не знаю, как ты жил с моей дочерью? Ты кричал на неё, унижал при всех, руки распускал. Дети всё видели. Ирина рассказала нам всё. Ты называешь себя мужем? Отцом?
Павел нахмурился, но отца перебить не решился.
— Уходи. Сейчас же, — продолжил тот. — В этом доме тебе места нет. Ты потерял право на семью, понял?
Павел зло сжал кулаки, но слова застряли у него в горле. В груди что-то надломилось от этого твёрдого взгляда. Он резко развернулся, хлопнул дверцей машины и уехал, подняв облако пыли.
Марина осталась на крыльце, держа за руки детей. В груди впервые за долгие годы было легко и светло. Она знала: теперь он никогда больше не вернётся хозяином в её жизнь.
Ирина тихо положила руку ей на плечо:
— Ну что, сестрёнка? Ты наконец свободна.
Марина кивнула.
— Да. И теперь я хочу жить. Для себя и для детей. И больше никогда — в тени.
