— Верочка, а твой-то Игорь уже четвёртый час у Алины торчит! — голос Зинаиды Павловны был таким сладким, что хотелось выплюнуть. Она стояла в дверях кухни, опираясь на косяк, и смотрела на Веру с выражением наигранного сочувствия.
Вера продолжала помешивать суп. Ложка скребла по дну кастрюли — металл о металл, противный звук. Она молчала. Всегда молчала. Потому что если откроешь рот — Зинаида Павловна найдёт, за что зацепиться. Любое слово обернётся против тебя.
— Ты слышишь, что ли? — свекровь сделала шаг в кухню, голос стал жёстче. — Я тебе говорю: твой муж у соседки! Четвёртый час! Что они там делают, интересно?
Пальцы сжались на ложке так, что побелели костяшки. Вера положила ложку на край плиты и медленно обернулась.
— Зинаида Павловна, Игорь помогает Алине с мебелью. Он сам сказал.
— Помогает! — фыркнула свекровь. — Наивная ты, девочка. Мужики не помогают просто так. Тем более чужим бабам. А эта Алина — сама знаешь какая. В обтяжку ходит, губы красит. И духами обливается так, что с лестницы воняет.
Вера отвернулась к плите. Внутри всё сжалось в тугой узел, но она не позволила себе показать это. Зинаида Павловна питалась такими моментами — когда Вера дрогнет, усомнится, испугается. Это было её оружие.
— Хватит орать на маму! — в кухню ворвался Кирилл. Тринадцатилетний подросток с рюкзаком на одном плече, весь красный от злости. Он бросил рюкзак на табуретку и встал рядом с Верой. — Ты всегда её обижаешь! Всегда!
Зинаида Павловна выпрямилась, лицо её стало жёстким.
— Ты, мальчишка, рот закрой! Я с твоей матерью разговариваю, а не с тобой!
— Ты не разговариваешь, ты орёшь! — Кирилл покраснел, голос сорвался. — Каждый день одно и то же! Папа там, мама сям! Достало уже!
— Кирилл, не надо, — тихо сказала Вера, но сын не слушал.
— Мама ничего плохого не делает, а ты всё равно к ней придираешься! Я вижу, как она молчит, терпит! А ты всё равно!
Зинаида Павловна шагнула к внуку, лицо перекосилось.
— Ах ты, неблагодарный! Я тебе не бабушка после таких слов! Я вас подняла на ноги, когда вы еле-еле сводили концы с концами! Я вам помогала, вкалывала, а ты мне — в лицо плюёшь!
— Отстань от неё! — выпалил Кирилл и выбежал из кухни.
Хлопнула дверь его комнаты. Зинаида Павловна тяжело дышала, смотрела на закрытую дверь, потом перевела взгляд на Веру.
— Вот, — процедила она. — Вот до чего ты его довела. Сына против бабушки натравила. Мать из него делаешь. Молодец.
Вера закрыла глаза. Устала. Просто устала.
В этот момент в прихожей щёлкнул замок. Вошёл Игорь — помятый, в рабочей куртке, с усталым лицом. И от него сразу ударило сладким, тяжёлым запахом чужих духов. Вера почувствовала это физически — будто кто-то ткнул её в живот.
— Привет, — буркнул Игорь, разуваясь. — Что, уже ужин?
Зинаида Павловна молча развернулась и ушла в комнату. Вера стояла у плиты, смотрела на мужа и не могла выдавить ни слова.
— Ты чего молчишь? — Игорь прошёл на кухню, плюхнулся на табуретку. — Чай есть?
— Игорь, — голос Веры был тихим, но твёрдым. — От тебя духами пахнет.
Он поднял голову, нахмурился.
— Ну и что? Алина обняла, поблагодарила. Я ей шкаф собирал четыре часа. Тяжеленный, китайский, инструкция на иероглифах. Она одна не справилась бы.
— Четыре часа?
— Ага. А что?
Вера развернулась к нему. Посмотрела в глаза.
— Твоя мама сказала, что ты там четвёртый час. Она специально пришла мне об этом сообщить. С таким лицом, будто я дура последняя.
Игорь поморщился.
— Ну мама… Ты же знаешь, какая она. Не обращай внимания.
— Я не обращаю. Уже десять лет. Но сейчас я спрашиваю тебя: зачем ты четыре часа был у соседки и вернулся, пропахший её духами?
— Вера, ты что, серьёзно? — он встал, голос стал резким. — Я помогал человеку! Мебель собирал, не больше, не меньше! Ты о чём вообще?
— Я о том, что твоя мать каждый день капает мне на мозги. А ты ей помогаешь. Ты даже не подумал, как это выглядит. Четыре часа у одинокой соседки, от которой за версту несёт парфюмом!
Игорь шагнул к ней, лицо покраснело.
— Ты ревнуешь? Серьёзно? К Алине? Да она мне в подмётки не годится! Я из жалости помог, а ты тут устраиваешь сцену!
— Я не устраиваю сцену, — Вера сама не узнавала свой голос — холодный, чужой. — Я просто говорю: подумай, как ты себя ведёшь. Подумай, на чьей ты стороне. Потому что сейчас я вижу — ты на стороне своей матери. А не на моей.
Игорь замолчал. Посмотрел на неё так, будто увидел впервые. Потом махнул рукой и вышел из кухни.
Вера осталась стоять у плиты. Суп кипел, пузыри лопались на поверхности. Она выключила газ и прислонилась лбом к холодному кафелю над плитой. Дышала медленно, считая вдохи. Раз. Два. Три. Не плакать. Не сейчас.
За стеной, в комнате Зинаиды Павловны, послышались приглушённые голоса. Свекровь что-то говорила Игорю, быстро, настойчиво. Вера не разбирала слов, но интонацию знала наизусть. Жалобную, обиженную. Зинаида умела так говорить, что любой сын чувствовал себя последним предателем.
Вера налила себе воды из-под крана, выпила. Холодная вода обожгла горло. Она посмотрела в окно — за ним темнел двор панельной девятиэтажки, горели окна соседних подъездов, кто-то выгуливал собаку. Обычный вечер. А у неё внутри всё рушилось, медленно и необратимо.
Десять лет она молчала. Десять лет терпела. Когда Зинаида Павловна появилась в их жизни сразу после свадьбы, Вера думала — это временно. Свекровь продала свою однушку, деньги, по её словам, вложила в их свадьбу и «помощь молодым». Переехала к ним «на время». Время растянулось на годы.
Зинаида Павловна заняла маленькую комнату, но командовала всей квартирой. Указывала, как готовить, как убирать, как воспитывать Кирилла. Игорь отмалчивался. «Мама пожилая, ей одной тяжело, потерпи немного», — говорил он. Вера терпела. Потому что любила Игоря. Потому что боялась разрушить семью.
Но постепенно Игорь менялся. Или просто показывал своё настоящее лицо. Он всё чаще становился на сторону матери. Любое замечание Веры встречал раздражением. «Ты придираешься», «Ты слишком чувствительная», «Ты всё преувеличиваешь». И Вера начала сомневаться — может, и правда она не права? Может, она действительно слишком остро реагирует?
Зинаида Павловна чувствовала это. И давила сильнее. Мелкие замечания, ядовитые комментарии, постоянный контроль. И всегда — с такой заботливой улыбкой, что возразить было невозможно. Если Вера пыталась защититься, свекровь обижалась, плакала, жаловалась Игорю. И Игорь злился на Веру. Круг замыкался.
Единственным, кто видел всё это, был Кирилл. Мальчик взрослел и понимал больше, чем хотелось бы. Он видел, как мать сжимается под натиском бабушки. Как отец отворачивается. И пытался защитить. По-детски, неумело, но пытался.
Вера боялась, что сын сломается под этим давлением. Что вырастет таким же, как Игорь — безвольным, неспособным противостоять матери. Или, наоборот, озлобится и уйдёт из дома при первой возможности. Оба варианта были невыносимы.
Дверь комнаты Кирилла приоткрылась. Мальчик выглянул, посмотрел на мать.
— Мам, ты нормально?
Вера кивнула, попыталась улыбнуться.
— Да, солнце. Всё хорошо. Иди делай уроки.
— Не хорошо, — упрямо сказал Кирилл. — Она опять тебя достала. И папа… Почему он её всегда защищает?
Вера подошла к сыну, погладила его по голове. Он уже почти с неё ростом, ещё чуть-чуть — и перерастёт.
— Потому что это его мама. Он её любит.
— А тебя он любит?
Вопрос повис в воздухе. Вера не нашла, что ответить. Кирилл посмотрел на неё, и в его глазах было столько взрослого понимания, что у Веры защемило сердце.
— Я тебя люблю, мам, — тихо сказал он. — И я на твоей стороне. Всегда.
Он закрыл дверь. Вера стояла в коридоре и слушала, как за стеной Игорь и Зинаида Павловна продолжают разговор. Тихо, но настойчиво. Свекровь плела свою паутину. А Игорь, как всегда, попадался в неё.
Вера вернулась на кухню, начала накрывать на стол. Автоматически, не думая. Тарелки, ложки, хлеб. Суп разлила по тарелкам. Позвала всех ужинать.
За столом сидели молча. Зинаида Павловна ела, поджав губы, демонстративно обиженная. Игорь хмурился, не поднимая глаз. Кирилл сидел рядом с матерью, почти не притрагиваясь к еде. Вера доедала свою порцию, чувствуя, как каждая ложка застревает в горле.
Это была не семья. Это была видимость семьи. Декорация, за которой — пустота и ложь.
Следующие дни были как под копирку. Игорь уходил на работу рано, возвращался поздно. Разговаривал с Верой односложно, а с матерью — подолгу, за закрытой дверью. Зинаида Павловна ходила по квартире с видом оскорблённой королевы. Она не кричала, не скандалила — она просто создавала атмосферу. Тяжёлую, удушающую.
Вера старалась не обращать внимания. Ходила на работу в бухгалтерию небольшой фирмы, возвращалась, готовила ужин, проверяла уроки Кирилла. Жила как во сне. Но внутри что-то менялось. Медленно, но необратимо.
В субботу вечером, когда Вера мыла посуду после ужина, из комнаты Зинаиды Павловны донеслись голоса. Свекровь разговаривала с Игорем, и на этот раз говорили громко, не скрываясь.
— Игорёк, я тут подумала, — голос Зинаиды был сладким, обволакивающим. — Квартира-то у вас хорошая, но ремонт давно не делали. Обои отклеились, пол скрипит. Надо бы освежить всё.
— Мам, на ремонт денег нет, — устало ответил Игорь.
— А я и говорю — я помогу! У меня же деньги отложены. Вложусь в ремонт, сделаем всё красиво. И мне спокойнее будет, что в нормальных условиях живём.
Вера замерла с тарелкой в руках. Вода капала с её пальцев обратно в раковину.
— Не знаю, мам. Надо с Верой обсудить.
— С Верой? — голос Зинаиды стал острым. — А что тут обсуждать? Я свои деньги вкладываю, вам же лучше! Или она против того, чтобы в приличной квартире жить?
— Нет, просто… Квартира на ней оформлена. Она до брака купила, на деньги родителей.
— Ну и что? Вы же семья! Всё общее должно быть! Я вложусь в ремонт — и всё, считай, моя доля тут тоже есть. По справедливости.
Вера поставила тарелку на сушилку. Руки дрожали. Она вытерла их полотенцем и прошла в комнату.
Игорь и Зинаида сидели за маленьким столиком, перед ними лежали какие-то журналы с образцами обоев. Они подняли головы, когда Вера вошла.
— Вера, мы тут с мамой думали, — начал Игорь, не встречаясь с ней взглядом. — Может, ремонт сделать? Мама готова помочь деньгами.
— Какой ремонт? — голос Веры был тихим, но твёрдым.
— Ну, косметический. Обои переклеить, пол обновить. Квартира же давно не обновлялась.
— Игорь, — Вера посмотрела на мужа, и внутри всё похолодело. Она услышала в словах свекрови то, что та не договорила вслух. «Моя доля». Ловушка. — Эта квартира моя. И я сама решу, когда здесь делать ремонт.
Зинаида Павловна всплеснула руками.
— Вот оно что! Твоя квартира! А мы, значит, здесь квартиранты! Игорь десять лет в этой квартире живёт, а ты ему — «моя квартира»! Стыдно должно быть!
— Зинаида Павловна, это не обсуждается, — Вера не повышала голос, но каждое слово было как удар молотка. — Я не против ремонта. Но я против того, чтобы вы вкладывали сюда деньги. Потому что потом вы будете требовать за это долю. Я знаю, как это работает.
Свекровь вскочила, лицо её побагровело.
— Ах ты, неблагодарная! Я хотела вам добра, а ты мне в лицо плюёшь! Игорь, ты слышишь, что твоя жена говорит?! Она считает меня мошенницей!
Игорь встал, посмотрел на Веру с таким разочарованием, будто она предала его.
— Вера, ты о чём вообще? Мама хочет помочь, а ты устраиваешь скандал!
— Я не устраиваю скандал. Я защищаю свою собственность. Которую купила задолго до того, как мы с тобой поженились. И если твоя мать вложится в ремонт, она потом через суд может потребовать компенсацию или даже долю в квартире. Я не дам этому случиться.
— Значит, так, — Зинаида шагнула к Вере, глаза горели злобой. — Раз эта квартира твоя, то я здесь больше ни дня не останусь! Игорь, собирайся. Мы уходим отсюда. Пусть она живёт одна в своей драгоценной квартире!
— Мама, подожди, — Игорь растерянно посмотрел на мать, потом на жену.
— Ничего я не жду! — Зинаида развернулась и пошла к себе в комнату. — Я не позволю этой… этой змее так со мной разговаривать! Игорь, если ты мужчина, ты пойдёшь со мной!
Вера стояла и смотрела на мужа. Он мялся, не зная, что сказать. И в этот момент она увидела его настоящего. Слабого. Безвольного. Неспособного защитить жену от собственной матери.
— Вера, ну зачем ты так? — пробормотал он. — Мама же хотела как лучше…
— Уходи, Игорь, — спокойно сказала Вера. — Уходи с матерью. Я больше не могу.
— Что? — он не понял.
— Я сказала — уходи. Из этой квартиры. Сейчас. Забирай свои вещи и уходи. Я подам на развод завтра же.
Игорь побледнел.
— Ты с ума сошла? Из-за какого-то ремонта?
— Не из-за ремонта. Из-за того, что ты предал меня. Давно. Ты выбрал свою мать. Теперь живи с ней.
Дверь комнаты Кирилла открылась. Мальчик выглянул, испуганный.
— Мам?
— Всё хорошо, сынок, — Вера посмотрела на сына. — Всё будет хорошо.
— Мама, они ушли? — Кирилл стоял в дверях своей комнаты, бледный, с красными глазами.
Вера кивнула. Она сидела на кухне, обхватив руками кружку остывшего чая. За окном темнело — прошло уже несколько часов с того момента, как Игорь и Зинаида Павловна, громыхая сумками и хлопая дверью, ушли из квартиры. К Алине, этажом ниже. Вера слышала, как они поднимали шум в подъезде, как свекровь кричала что-то про «неблагодарную змею» и «такого не забудем».
— Ушли, — тихо сказала Вера. — Навсегда.
Кирилл подошёл, сел рядом. Молчали. Потом мальчик осторожно обнял мать за плечи.
— Мам, а ты не передумаешь? Не пустишь их обратно?
Вера посмотрела на сына. В его глазах был страх — что она снова сдастся, пустит их, и всё вернётся на круги своя.
— Нет, сынок. Не пущу. Хватит.
Кирилл выдохнул и прижался к ней крепче.
Они сидели так, вдвоём, в тишине опустевшей квартиры. И впервые за много лет Вера почувствовала, что может дышать полной грудью.
На следующий день она взяла отгул на работе и поехала к адвокату. Нашла контору в центре, записалась на консультацию. Адвокат — женщина лет пятидесяти, в строгом костюме, с усталыми глазами — выслушала её внимательно.
— Значит, квартира куплена до брака на деньги ваших родителей? — уточнила она.
— Да. У меня есть все документы. Договор купли-продажи, выписка из банка о переводе денег от родителей.
— Отлично. Тогда это ваша личная собственность. Муж не имеет на неё прав. Развод будет простым, если нет споров о ребёнке.
— Сын остаётся со мной. Ему тринадцать, он сам выбрал.
Адвокат кивнула.
— Суд учтёт мнение ребёнка. Проблем быть не должно. Что касается свекрови — она у вас прописана?
Вера помолчала.
— Да. Муж уговорил, когда она переехала к нам. Сказал — временно, пока не найдёт себе жильё. Это было десять лет назад.
Адвокат вздохнула.
— Тогда сложнее. Прописка даёт ей право проживания. Просто не пустить вы её не можете. Нужен суд о снятии с регистрационного учёта. Но они же ушли, вы сказали?
— Да, вчера. К соседке. Но вещи их ещё у меня.
— Хорошо. Направьте письменное уведомление им обоим — и мужу, и свекрови — о том, что вы больше не предоставляете жильё и требуете добровольно сняться с регистрации в течение тридцати дней. Если откажутся — подавайте в суд иск о выселении и снятии с учёта. У вас сильная позиция: квартира ваша личная собственность, после развода муж и его мать не являются членами вашей семьи.
— А если они попытаются вернуться? Пока прописаны?
— Формально имеют право. Прописка даёт право на проживание. Но раз вы подаёте на развод и направляете уведомление — это основание для суда. Подавайте иск о выселении сразу после истечения срока уведомления. Суд встанет на вашу сторону — квартира ваша, брак распадается, они не члены семьи.
Вера кивнула. Адвокат что-то записывала, потом подняла голову.
— Готовьтесь к тому, что они будут давить. Муж может угрожать судом, требовать раздела имущества. Свекровь будет пытаться вас шантажировать. Не поддавайтесь. У вас сильная позиция.
— Спасибо, — Вера встала. — Я поняла.
Она вышла из конторы и села на лавочку у подъезда. Адвокат дала ей шаблон уведомления — напечатанный бланк, куда нужно было вписать только данные. Вера заполнила два экземпляра от руки — один на имя Игоря, второй на имя Зинаиды Павловны. Сделала копии в ближайшем киоске для себя.
Вечером, когда Кирилл делал уроки, в дверь позвонили. Вера открыла — на пороге стоял Игорь. Помятый, небритый, с потухшим взглядом.
— Вера, нам надо поговорить.
— Не о чем, — она осталась стоять в дверях, не пуская его внутрь.
— Ты серьёзно хочешь развестись? Из-за одной ссоры?
— Не из-за одной. Из-за десяти лет. Ты выбрал свою мать. Живи с ней.
Игорь сжал кулаки.
— Хорошо. Раз так — я отсужу у тебя половину квартиры. И Кирилла заберу. Ты пожалеешь.
Вера протянула ему конверт.
— Это уведомление о выселении. Тебе и твоей матери. Тридцать дней на то, чтобы сняться с регистрации и забрать вещи. Если не сделаете добровольно — пойду в суд. А насчёт квартиры — можешь пытаться. Адвокат сказал, у тебя нет шансов. Квартира куплена до брака. И Кирилл сам сказал, что остаётся со мной.
Игорь схватил конверт, разорвал его пополам и швырнул на пол.
— Ты ещё пожалеешь, Вера. Я тебе это обещаю.
Он развернулся и ушёл. Вера закрыла дверь, но через минуту снова раздался звонок. Она открыла — Игорь стоял на площадке, но теперь рядом с ним маячила Зинаида Павловна.
— Кирюша! — свекровь попыталась заглянуть в квартиру. — Сынок, выйди к бабушке!
За спиной Веры появился Кирилл.
— Кирюха, сынок, — Игорь шагнул ближе, голос его дрожал. — Ничего хорошего не происходит. Твоя мать спятила. Решила выгнать меня и бабушку. Но ты же понимаешь — это неправильно? Мы же семья.
— Пап, — Кирилл посмотрел на отца. — Это мамина квартира. Ты сам знаешь.
— Какая разница, чья! — Игорь не ожидал такого ответа, растерялся. Он привык, что Вера молчит, терпит. Думал, сын тоже промолчит, пойдёт за ним. — Мы десять лет тут прожили! Всей семьёй!
— А бабушка маму всё время обижала, — тихо сказал Кирилл. — И ты молчал.
— Кирилл, ты не понимаешь! Бабушка хотела помочь! Ремонт сделать, всем лучше стало бы!
— Она хотела забрать квартиру, — мальчик стоял рядом с матерью, не отступая. — Я слышал. Про её долю, про то, что потом через суд… Я не маленький, пап.
Игорь побледнел. Зинаида Павловна схватила его за рукав.
— Игорь, пошли отсюда! Видишь, она ребёнка настроила! Пусть живут, как хотят!
Игорь посмотрел на сына последний раз — с болью, с непониманием.
— Ты пожалеешь, Вера, — выдавил он. — Оба пожалеете.
Вера закрыла дверь и заперла на все замки. Руки дрожали, но внутри было спокойно. Она сделала выбор. И пути назад не было.
Следующие дни были странными. Тихими. Вера ходила на работу, готовила ужин, проверяла уроки Кирилла. Всё как обычно, но без постоянного напряжения, без Зинаиды Павловны на кухне, без её ядовитых замечаний. Квартира словно выдохнула.
Кирилл осторожничал первые дни. Вздрагивал, когда звонили в дверь. Прислушивался к звукам на лестнице. Но постепенно расслабился. Стал улыбаться чаще. Даже уроки делал спокойнее — раньше прятался на кухне, чтобы не слышать бабушкиных причитаний.
Вера отправила уведомления заказным письмом. Получила квитанции с почты — оба письма вручены. Игорь и Зинаида расписались. Теперь оставалось ждать тридцать дней. И подавать на развод.
Но тишина длилась недолго.
Через неделю начались звонки. Игорь названивал по вечерам. Голос то жалобный, то злой.
— Вера, одумайся. Мы же десять лет вместе прожили. Неужели ты всё так просто перечеркнёшь?
— Игорь, я уже всё сказала. Развод. Вы забираете вещи, снимаетесь с регистрации. Всё.
— Ты меня не любила, да? Никогда не любила! Терпела только!
Вера молчала. Потому что спорить не было смысла. Игорь хотел, чтобы она оправдывалась, плакала, просила прощения. Но этого не будет.
Потом начала звонить Зинаида Павловна. С чужого номера — Вера не сразу поняла, кто это.
— Верочка, милая, — голос свекрови был приторным, как всегда. — Ну зачем ты так? Мы же семья. Давай помиримся, забудем всё. Игорёк мой страдает, по ночам не спит.
— Зинаида Павловна, вы получили уведомление. Тридцать дней. Снимайтесь с регистрации и забирайте вещи.
— Ах ты… — голос сорвался, стал визгливым. — Ты ещё пожалеешь, дрянь! Мы тебе устроим! Ты у нас попляшешь!
Вера положила трубку. Заблокировала номер.
Но угрозы не остались словами.
Однажды вечером, когда Вера возвращалась с работы, её окликнула соседка с четвёртого этажа, тётя Клава — пожилая женщина, которая жила в доме с момента его постройки и знала всех жильцов.
— Верочка, подожди.
Вера остановилась.
— Слушай, — тётя Клава говорила тихо, оглядываясь. — Твоя свекровь тут ходит, всем уши прожужжала. Что ты, мол, сына выгнала, внука от отца оторвала, квартиру отжимаешь. Народ, конечно, слушает. Кто-то верит.
Вера почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Тётя Клава, это неправда. Квартира моя, куплена до брака. Я никого не выгоняла — они сами ушли.
— Я-то знаю, девочка. Я же вижу, как ты живёшь. Тихая, работящая. А эта… — тётя Клава поморщилась. — Она всегда такая была. Языком чесать мастерица. Но ты держись. И если что — в суд пойдёшь, я свидетелем буду. Я помню, как они к тебе въехали. И как она тобой командовала. Всё видела.
У Веры защипало в носу. Она кивнула, не в силах говорить.
— Спасибо, тётя Клава.
Старушка похлопала её по руке и ушла.
Но это было только начало. Зинаида с Игорем не просто сплетничали. Они устроили настоящую травлю. Вера стала замечать холодные взгляды соседей. Кто-то отворачивался в лифте. В подъезде перестали здороваться. Один раз на детской площадке мать одноклассника Кирилла демонстративно увела сына, когда они подошли.
Кирилл молчал, но Вера видела, как он сжимает кулаки.
Самым тяжёлым было молчание Игоря по поводу Кирилла. Он не звонил сыну. Не приходил. Будто мальчика не существовало. Это ранило сильнее всего. Кирилл не показывал виду, но по вечерам сидел в своей комнате с наушниками и смотрел в потолок.
Вера подала на развод. Получила повестку в суд. Дата назначена через два месяца. Игорь подал встречный иск — о разделе имущества. Требовал половину квартиры. Адвокат только усмехнулась, увидев это.
— Пустая трата времени. Квартира куплена до брака, у вас есть все документы. Он проиграет.
— А если он скажет, что вложился в ремонт?
— Пусть докажет. Чеки, свидетели, договоры с подрядчиками. Если ничего нет — суд откажет.
Вера вспомнила слова Зинаиды про ремонт. Про то, что свекровь хотела вложиться. Хорошо, что она вовремя остановила это.
Но Игорь с матерью не успокаивались. Однажды Вере пришло уведомление на телефон — кто-то пытался войти в её электронную почту с чужого устройства. Она насторожилась, сразу сменила пароль. Но было уже поздно.
На следующий день ей позвонили из микрофинансовой организации.
— Добрый день, Вера Михайловна. Вам одобрен микрозайм на сто тридцать тысяч рублей. Когда удобно получить?
У Веры земля ушла из-под ног.
— Какой займ? Я ничего не оформляла!
— Как не оформляли? Заявка пришла вчера, онлайн, с ваших паспортных данных.
— Это мошенничество. Я не подавала никакой заявки. Я сейчас приеду, напишу заявление.
Она приехала в офис МФО. Написала заявление. Компания начала проверку — требовали подтверждение личности, сверку подписи. Вера поняла: Игорь зашёл на её почту. Там хранились сканы паспорта — она отправляла их на работу, в налоговую. Он скачал копии и попытался оформить кредит. Не получилось до конца — банк заблокировал из-за несовпадения данных при верификации, но нервы вымотали изрядно.
Вера подала заявление в полицию. Участковый записал, но особого энтузиазма не проявил.
— Доказать сложно. Если у него был доступ к вашей почте… Ну, попробуем разобраться.
Дело затянулось. Полиция вызвала Игоря на допрос. Он, конечно, всё отрицал. Зинаида тоже. Доказательств не хватало.
Прошло несколько месяцев. Дело о мошенничестве всё ещё расследовалось — Игорь отрицал всё, полиция проверяла, но доказательств было мало. Зато процесс о разводе и разделе имущества шёл своим чередом. Наконец наступил день суда.
Вера пришла заранее, с адвокатом и папкой документов. Игорь сидел на скамейке в коридоре — мрачный, постаревший. Зинаида Павловна рядом, в чёрном платье, с видом оскорблённой вдовы. Они не поздоровались.
Суд начался. Судья зачитал исковые требования. Игорь требовал половину квартиры, ссылаясь на то, что вложился в её содержание, платил коммунальные услуги, делал мелкий ремонт. Адвокат Веры представила возражения: квартира куплена до брака, на деньги родителей Веры — вот договор, вот банковская выписка. Коммунальные платежи — это обязанность жильцов, а не основание для претензий на собственность. Капитальный ремонт? Истец не предоставил ни чеков, ни договоров, ни доказательств.
Судья изучил документы. В материалах дела лежало заявление Веры в полицию о попытке мошенничества, ответ из МФО о блокировке займа, распечатка истории входа в электронную почту. Заключение органов опеки — они беседовали с Кириллом отдельно. Мальчик выразил твёрдое желание остаться с матерью, рассказал, что отец не защищал её от давления бабушки.
Игорь ничего существенного не предъявил. Сидел, сжав кулаки, красный от злости.
Потом вызвали тётю Клаву. Пожилая женщина вошла в зал, опираясь на палочку. Говорила тихо, но твёрдо.
— Я тридцать лет в этом доме живу. Всё вижу, всё слышу. Вера — девочка тихая, работящая. Свекровь её третировала, это правда. А про ремонт — никакого капитального ремонта там не было. Обои те же, что десять лет назад, пол тот же. Всё как было, так и осталось.
Зинаида Павловна, сидевшая в зале, что-то зло зашептала Игорю, но судья продолжил.
— Сядьте! — строго сказал судья, глядя на неё. — Ещё один выкрик — удалю из зала.
Свекровь замолчала, но продолжала что-то шипеть.
Суд закончился быстро. Судья удалился на совещание, вернулся через двадцать минут. Встал и зачитал решение.
— Иск Игоря Сергеевича о разделе имущества — отклонить. Квартира является личной собственностью Веры Михайловны, приобретённой до брака. Брак между Верой Михайловной и Игорем Сергеевичем — расторгнуть. Ребёнок остаётся с матерью. Взыскать с Игоря Сергеевича алименты в размере двадцати пяти процентов от дохода на содержание несовершеннолетнего сына.
Игорь сидел, уставившись в пол. Зинаида молча собирала сумку.
Вера вышла из зала суда с чувством, будто с неё сняли многотонный груз. Развод состоялся. Квартира её. Сын с ней. Но впереди был ещё один суд — о выселении Игоря и Зинаиды Павловны.
Через месяц состоялось второе заседание. Вера подала иск о снятии бывшего мужа и его матери с регистрационного учёта и выселении. Адвокат представила решение о разводе, документы на квартиру, уведомления о выселении с отметками о вручении. Игорь молчал, понимая бесполезность спора. Зинаида Павловна заявляла, что ей некуда идти, что она жила тут десять лет, кричала, обвиняла Веру в жестокости. Но суд был непреклонен: после развода они больше не являются родственниками, квартира не их собственность, у них нет права там проживать.
Решение: снять Игоря Сергеевича и Зинаиду Павловну с регистрационного учёта в течение десяти дней. В случае отказа — принудительное снятие.
Теперь всё было кончено. По-настоящему.
Но Игорь и Зинаида не сдались даже после этого. Они продолжали звонить, угрожать, распускать сплетни. Игорь устроился на низкооплачиваемую работу грузчиком — специально, чтобы платить меньше алиментов. Ездил на машине Алины, жил у неё. Зинаида тоже там обосновалась.
Алина терпела месяц, второй. Потом не выдержала. Вера узнала об этом от всё той же тёти Клавы.
— Выгнала их твоя соседка, — с удовольствием рассказывала старушка. — Орала на всю лестницу, что они её используют, что она не обязана кормить чужую семью. Свекровь твоя пыталась скандалить, так Алина вещи их на площадку вышвырнула. Я сама видела, как они с сумками ушли. А потом Алина Светке из пятого подъезда жаловалась — мол, они к сестре Зинаиды в Тульскую область поехали, та их не пустила, сказала — сами виноваты, нечего людей доводить. Ну вот Светка мне и рассказала. Говорят, где-то комнату теперь снимают. На окраине.
Вера ничего не ответила. Ей не было ни жалко, ни радостно. Просто пустота.
Прошло полтора года. Жизнь наладилась. Вера получила повышение на работе — теперь она главный бухгалтер, с хорошей зарплатой. Кирилл закончил девятый класс с отличием, собирался поступать в техникум на программирование. Вырос, возмужал, стал опорой.
Они с матерью стали ближе. По вечерам пили чай на кухне, разговаривали обо всём. Кирилл иногда спрашивал про отца. Вера отвечала честно: отец жив, работает, но не звонит. Мальчик кивал. Он давно всё понял.
Однажды, возвращаясь с работы, Вера увидела Игоря. Он стоял у остановки, ждал автобуса. Потрёпанная куртка, сутулая спина, пустой взгляд. Он её не заметил. Вера прошла мимо, не остановившись.
Раньше она бы почувствовала боль, жалость, сожаление. Но сейчас — ничего. Просто чужой человек, с которым когда-то была связана. Не больше.
Она шла домой, в свою квартиру, где её ждал сын, где пахло борщом и свежезаваренным чаем, где не было лжи, манипуляций и постоянного страха. Она шла домой — и была счастлива. По-настоящему. Впервые за много лет.
И это было дороже любых квартир, любых побед в суде. Она сохранила главное — себя. И своего сына. Всё остальное было неважно.
