Я открыла дверь своей квартиры и замерла на пороге — на кухне сидели свекровь Тамара Ивановна и золовка Инга, как у себя дома, попивая чай из моих чашек. Пятничный вечер, я вымоталась на работе до предела, мечтала добраться до дивана и тишины, а тут — сюрприз.
Откуда у них ключи? Ах да, Дима дал матери «на всякий случай», когда я была против. «Вдруг что-то случится, мама поможет», — говорил он. Помощь, ага.
— Мариночка! Вот и ты! — свекровь вскочила навстречу с улыбкой, от которой у меня всегда начинало ныть за грудиной. — Как раз вовремя. Мы тут с Ингочкой посидели, подумали… У неё проблема серьёзная. Срочно нужны деньги.
Я медленно поставила сумку на пол, сняла куртку. Молчала. Ждала продолжения.
— Сто тысяч, — выдала Тамара Ивановна, как будто речь шла о ста рублях на хлеб. — На операцию. По-женски у неё проблемы, срочно надо. Семья обязана помогать, правда?
Инга сидела, уткнувшись в платок, изображая страдалицу. Плечи дрожали, всхлипы — прямо театр одной актрисы.
Я посмотрела на неё внимательнее. Новая кожаная куртка — тысяч за двадцать, не меньше. На руке браслет, который я видела в витрине бутика на прошлой неделе — тридцать пять тысяч ценник был. Маникюр свежий, сложный, с дизайном. Волосы уложены, окрашены явно в дорогом салоне.
— Операция? — я присела на край стула. — Какая операция?
Свекровь махнула рукой, будто отгоняя муху:
— Ну женская, гинекология. Срочно надо, врач сказал. Ты же не откажешь родной сестре мужа? Семья — это святое.
Святое. Ага. Особенно когда речь о чужих деньгах.
Я скрестила руки на груди:
— И с чего вы решили, что у меня есть сто тысяч?
Тамара Ивановна прищурилась, и я увидела в её глазах хитрый блеск:
— А мы знаем. Я вчера тут убирала, пыль вытирала — и случайно наткнулась на выписку из банка. В ящике стола. Тебе премия пришла, Мариночка. Двести пятьдесят тысяч. Так что не прибедняйся.
Внутри всё сжалось в тугой ком. Она рылась в моих вещах. В закрытом ящике моего стола. Читала мои документы. И теперь стоит передо мной с требованием денег, будто это само собой разумеющееся.
— Это мои деньги, — я говорила медленно, стараясь не сорваться. — Я их заработала. Моя премия за проект, над которым я горбатилась полгода.
Инга оторвалась от платка, глаза покраснели — то ли от слёз, то ли от усердного трения:
— Вот видишь, мама, я говорила. Она жадная. Диме не повезло с женой.
Свекровь погладила дочь по руке, как раненого птенца:
— Ничего, доченька, мы ей объясним. Марина, ты же понимаешь — семья прежде всего. Инга в беде. А у тебя деньги есть. Отдай сто тысяч, остальное себе оставишь. Это же родная сестра твоего мужа!
Я встала. Руки дрожали, но голос звучал твёрдо:
— Во-первых, убирайтесь из моей квартиры. Во-вторых, мои деньги — моё дело, куда их тратить. В-третьих, никакой операции нет. Не врите мне в глаза.
Тамара Ивановна поднялась, лицо из доброжелательного стало злым:
— Ах так?! Вот придёт Дима, всё ему расскажу! Какая у него жена бессердечная! Родную сестру оставляет без помощи!
— Рассказывайте, — я достала телефон. — Только я тоже ему кое-что расскажу.
Открыла банковское приложение, развернула экран к свекрови:
— Видите? Вся премия уже ушла. Вчера вечером. Досрочное погашение ипотеки. Эта квартира оформлена на меня, ипотека взята до брака. И я решила, что лучше заплатить банку, чем тратить на чепуху.
Тамара Ивановна ахнула:
— Как нет?! Ты специально их спрятала?!
— Я ими распорядилась, — я убрала телефон. — По своему усмотрению. И точно не собираюсь давать деньги твоей дочери, которой нужны они не на операцию, а на очередной поход по магазинам.
Инга вскочила:
— Откуда ты знаешь?!
Я усмехнулась:
— Из твоего «Инстаграма», Инг. Вчера выкладывала сторис с новой сумкой «Луи Виттон». Тридцать тысяч стоит. Позавчера — про шопинг в «Европейском». На этой неделе уже три раза в ресторанах отмечалась. Какая, к чёрту, операция?
Золовка покраснела, открыла рот, закрыла. Свекровь побагровела:
— Да как ты смеешь копаться в личной жизни?! Дима! Дима, ты слышишь?!
В дверях появился муж. Видимо, только вошёл — ключи ещё в руке. Лицо усталое, удивлённое.
Тамара Ивановна кинулась к нему:
— Сынок! Твоя жена отказывается помочь сестре! У неё деньги есть, премия пришла, а она жадничает! Говорит, что Инге не нужна операция!
Дима посмотрел на меня вопросительно. Я сделала глубокий вдох:
— Дима, твоя мать вчера рылась в моих документах. В закрытом ящике моего стола. Нашла выписку из банка про премию. И сегодня явилась сюда с Ингой, требуя сто тысяч якобы на операцию. Но никакой операции нет. Твоя сестра тратит деньги на шопинг, рестораны и дизайнерские сумки. Я отказала. И требую, чтобы твоя мать вернула ключи от нашей квартиры. Немедленно.
Он стоял молча, переваривая. Потом медленно повернулся к матери:
— Мам, ты правда копалась в наших вещах?
Тамара Ивановна замахала руками:
— Я убирала! Пыль вытирала! Случайно увидела!
— Случайно в закрытом ящике? — я шагнула вперёд. — Дима, я серьёзно. Либо твоя мать возвращает ключи и больше не приходит сюда без приглашения, либо я съезжаю. Квартира моя. Ипотека на мне. Я не обязана терпеть вторжение в личную жизнь и требования денег.
Повисла тишина. Дима смотрел на мать, на меня, снова на мать. Я видела, как он мечется. Но потом он тихо сказал:
— Мам, давай ключи.
Свекровь ахнула, схватилась за сердце:
— Димочка! Ты на её стороне?! Против родной матери?!
— Мам, это её квартира, — он говорил устало. — Её деньги. Она права. Ты не должна была лезть в её вещи. И требовать деньги. Особенно для Инги, которая тратит их на ерунду вместо того, чтобы работать нормально.
Инга всхлипнула:
— Брат! Как ты можешь!
— Могу, — отрезал он. — Мам, ключи. Сейчас.
Тамара Ивановна со слезами выложила связку на стол. Инга демонстративно схватила сумку:
— Ну и семейка у тебя, Дима. Запомним.
Они ушли, громко хлопнув дверью. Эхо прокатилось по квартире.
Я взяла ключи, подошла к мусорному ведру, бросила их туда. Звякнули о дно.
— Завтра меняем замки, — сказала я, не оборачиваясь.
— Хорошо, — Дима подошёл, обнял за плечи. — Прости. Я не знал, что мама так себя ведёт. Что копается в твоих вещах.
Я обернулась, посмотрела ему в глаза:
— Теперь знаешь. И запомни раз и навсегда: мои деньги — моё решение. Как я их заработала, так я ими и распоряжаюсь. Никто не имеет права требовать их у меня, прикрываясь словом «семья». Семья — это когда уважают границы. А не когда лезут в чужие документы и вымогают деньги.
Он кивнул:
— Понял. Больше такого не будет. Обещаю.
Я устало опустилась на стул. Руки всё ещё дрожали от адреналина. Дима сел напротив, взял мои ладони в свои:
— Мне стыдно. За маму. За Ингу. За то, что дал им ключи, не спросив тебя.
— Хорошо, что стыдно, — я выдохнула. — Значит, ещё не всё потеряно.
Мы сидели молча. За окном темнело, город зажигал огни. Пятничный вечер, который должен был быть спокойным, превратился в скандал. Но я выстояла. Защитила свои границы. Свои деньги. Своё право решать.
— Мама обидится, — сказал Дима тихо.
— Пусть, — я пожала плечами. — Я не собираюсь извиняться за то, что не дала себя использовать.
Он кивнул. Потом встал, поставил чайник:
— Давай чай. Нормальный. Спокойный. И забудем про этот кошмар.
Я улыбнулась впервые за этот вечер. Может, и правда не всё потеряно. Если муж встал на мою сторону — уже хорошо.
Через неделю мы поменяли замки. Тамара Ивановна звонила, плакала в трубку, требовала новые ключи. Дима отказывал — вежливо, но твёрдо. «Мам, приходи в гости, когда договоримся. Но жить у нас ты не будешь. И копаться в наших вещах — тоже».
Инга написала мне гневное сообщение: «Ты разрушила нашу семью!» Я ответила коротко: «Нет. Я просто не дала себя ограбить».
Сейчас прошло два месяца. Свекровь всё ещё обижена, но уже оттаяла. Приезжает на выходные — по приглашению. Ведёт себя сдержанно. Инга пропала — видимо, нашла другого спонсора для своих шопингов.
А я научилась главному: защищать свои границы. Не оправдываться за то, что зарабатываю деньги и трачу их по своему усмотрению. Не позволять манипулировать словом «семья».
Потому что настоящая семья — это не когда требуют и забирают. А когда уважают и поддерживают.
И если кому-то это не нравится — их проблемы, а не мои.
