— Ты издеваешься, что ли, Сань?! — голос Лены дрожал, но не от страха, а от злости. — Я тебе сто раз говорила: я так больше не могу!
На кухне пахло вчерашним жареным луком и чем-то кислым — то ли кефир прокис, то ли настроение. В углу, у стола, стояла Людмила Петровна, мать Саши, с руками на бёдрах, как старшая по подъезду, готовая сейчас всех разнести.
— И чего это ты не можешь, интересно? — ехидно протянула она. — Тебе, между прочим, не на улице живётся. Крыша над головой, муж нормальный, всё есть. А она, видите ли, страдает!
Лена закатила глаза. «Нормальный» — это тот, кто после работы валится на диван с пивом и молчит до ночи? Нормальный…
— Людмила Петровна, я серьёзно, — Лена стиснула зубы, чтобы не сорваться. — У меня уже нервов нет. Я ухожу.
— Куда это ты уйдёшь, интересно? — свекровь прищурилась. — Это, если ты не в курсе, квартира Сашкина. Он тут родился, и я, между прочим, всё своими руками поднимала, пока ты по салонам бегала!
— По каким салонам? — фыркнула Лена. — Я, между прочим, вкалываю по десять часов на ногах! Чтобы и свет, и вода, и еда в доме были! А вы…
Она осеклась. Слова застряли в горле — не хотела опять срываться, но внутри уже кипело.
— А мы что? — свекровь шагнула ближе. — Мы тебе мешаем, да? Старуха в тягость, да? Так и скажи!
— Да не в этом дело! — Лена хлопнула ладонью по столу. — Просто я хочу жить спокойно! Без вечных упрёков и проверок, без этих… разговоров за спиной!
Из комнаты выглянул Саша — помятый, босиком, с телефоном в руке.
— Ну что опять? — устало спросил он. — Вы можете хотя бы день без ссор прожить?
— Саша, — Лена повернулась к нему, — я ухожу. Сейчас. Соберу вещи и уйду.
Он моргнул, как будто не сразу понял.
— В смысле — уйдёшь? Куда? Почему?
— Потому что я устала. От всего этого. От вас с мамой. От того, что я будто тут лишняя.
— Вот видишь, Сашенька! — всплеснула руками свекровь. — Я же говорила, не пара она тебе! Женщина нормальная так себя не ведёт! Куда она уйдёт, кто её ждать будет?!
Лена почувствовала, как щеки вспыхнули.
— Я не собираюсь никому доказывать, какая я. Просто… всё. Хватит.
Она прошла в комнату, открыла шкаф и начала складывать вещи в старый чемодан — тот самый, который ей когда-то подарила мама на свадьбу, «чтобы в дом только с добром заходила». Тогда она и представить не могла, что через три года этот чемодан снова станет символом побега.
Из-за спины донёсся голос свекрови:
— А чемодан-то откуда? Наверное, мой, да? Всё моё в этой квартире! Даже воздухом дышит моим!
— Мам, ну хватит! — крикнул Саша. — Дай ей хоть собрать спокойно!
— А ты чего? — обернулась она. — Жену свою защищаешь, да? А мать кто тебе? Я? Или уже никто?
Саша потёр лоб, будто пытался вытереть всё это как неудачный день.
— Мам, ты перегибаешь. Лен, ну подожди, не горячись…
— Не горячусь, — ответила она ровно, но глаза блестели. — Просто ухожу, пока не поздно.
Он подошёл, положил руку ей на плечо.
— Давай поговорим, а? По-человечески. Без истерик.
— А я и не истерю. Просто устала.
Тишина накрыла комнату, только стрелки на часах громко тикали, будто насмехались.
Людмила Петровна не выдержала первой:
— Ну и катись! Поди, давно любовник завёлся, да? Всё понятно!
— Мам! — рявкнул Саша, но было поздно. Лена резко захлопнула чемодан.
— Всё. Дальше можно не продолжать.
Она взяла чемодан и пошла к двери. Но свекровь перегородила путь.
— Не выйдешь! Пока не скажешь, куда собралась!
— Это не ваше дело, — устало ответила Лена. — Отойдите, пожалуйста.
— Это моё дело, пока ты живёшь под моей крышей!
— Под нашей, — холодно поправила Лена. — Мы с Сашей брали ипотеку вместе. И, если уж говорить честно, первый взнос был с моих денег.
Саша опустил глаза. Людмила Петровна вспыхнула.
— Сашенька! Ты слышишь, что она говорит?! Унизить тебя хочет, будто ты без неё никто!
Он молчал. Лена посмотрела на него — глаза усталые, но всё те же, добрые. И от этого было ещё больнее.
— Саш, я тебя люблю. Но я больше не выдерживаю. Или ты ставишь всё на место, или я ухожу.
Он вздохнул. Долго молчал. А потом тихо сказал:
— Лен… я не хочу, чтобы ты уходила.
— Тогда сделай хоть что-то. Хватит сидеть между нами, как арбитр. Это твоя семья. Разберись сам.
Людмила Петровна громко фыркнула:
— Сыночек, не слушай! Это всё эмоции! Завтра остынет, сама приползёт!
Лена закрыла глаза. Всё. Предел.
— Нет, не приползу.
Она шагнула к двери, но вдруг Саша сказал:
— Мам.
— Что «мам»? — насторожилась та.
— Хватит. Дай нам жить, наконец. Я взрослый человек.
— Ты что, с ума сошёл? Меня гнать будешь? Мать родную?!
— Никто тебя не гонит, но ты действительно мешаешь.
Людмила Петровна замерла, будто её ударили. Впервые за долгое время она не нашлась, что сказать. Потом выдавила:
— Ну, значит, живите сами. Без меня. Только не жалуйтесь потом, когда всё рухнет.
Она ушла в комнату, хлопнув дверью так, что с полки упала рамка со свадебной фотографией. Стекло треснуло ровно посередине — между Лениным лицом и Сашиным.
Лена смотрела на снимок, и где-то внутри всё сжалось. Символично, да. Даже стекло не выдержало.
Саша поднял рамку, посмотрел на трещину, потом на жену.
— Может, и правда уедет к тёте Валентине, — тихо сказал он. — Там ей спокойнее будет.
— А нам — хоть немного воздуха, — кивнула Лена.
Он подошёл, взял её за руку.
— Давай начнём заново, а? Без обид, без вечных скандалов.
Она долго молчала, потом сказала:
— Если хочешь заново — тогда по-настоящему. Не на неделю.
Он кивнул.
Прошло две недели, как Людмила Петровна уехала к сестре в Ярославскую область — «на время, подлечиться и отдохнуть».
В квартире стало как-то непривычно тихо. Настолько тихо, что Саша первое время по вечерам включал телевизор просто, чтобы хоть что-то шумело. Лена же наоборот — наслаждалась этой тишиной, как свежим воздухом после духоты.
Сначала всё шло идеально. Они вместе готовили, вечером смотрели фильмы, смеялись над ерундой. Даже завтракали вместе — впервые за много месяцев.
Казалось, будто жизнь наконец-то пошла по-другому.
— Слушай, — сказал Саша как-то вечером, разливая чай, — а ведь правда, у нас сейчас прям как раньше. Даже лучше.
Лена улыбнулась.
— Ага. Только не говори вслух, а то сглазим.
Он хмыкнул:
— Да ладно, чего там сглазим. Всё наладилось. Мамка там, мы тут. Все довольны.
Она не ответила. В глубине души понимала — не всё так просто. Людмила Петровна могла уехать, но оставить их в покое — никогда.
И правда. Уже через пару дней началось.
Сначала — звонки.
— Сашенька, как вы там? Ел ли ты сегодня? Лена-то хоть кормит, или всё на полуфабрикатах сидите?
— Мам, всё нормально, — говорил он, глядя в сторону, будто стыдно. — Мы же не дети.
— Да я не о том, — ворковала она. — Просто переживаю. Знаю я, как эти женщины сейчас… Только ногти да интернет.
Лена, услышав это через динамик, сжала губы, но промолчала. Не хотела снова превращать день в войну.
Потом — посылки.
То варенье, то вязаные носки, то банку квашеной капусты с запиской: «Ешьте, пока не испортилось, а то вы же заняты — некогда готовить».
Лена аккуратно всё складывала в коробку в кладовке.
Саша заметил:
— Ты чего? Это же от души.
— Я не спорю, — ответила она спокойно. — Просто не хочу, чтобы всё возвращалось.
— Возвращалось что? — не понял он.
— Вот это ощущение, что я тут гостья, а не хозяйка.
Он хотел что-то сказать, но не успел — зазвонил телефон. На экране — «Мама».
Саша тяжело вздохнул и ответил.
— Алло, мам…
— Сашенька, привет. Ты не поверишь, но у меня соседка Таня заболела, а я ей помочь не могу, потому что спина опять прихватила… Да и вообще, тоска! Сестра всё время на работе, а я тут одна как перец в мешке…
— Так может, подлечись, мам, в санаторий сходи.
— Да какой санаторий, сынок! Денег-то нет. Вот если бы ты…
— Мам, ну мы ж только ипотеку платим, у нас сейчас туго.
— Да я же не на много! Немножко! И потом, я ведь к вам не лезу, сама по себе…
— Мам, давай потом, ладно? Ленка ужин приготовила, остынет.
— Ой, ну ладно. Только ты не забывай, кто тебя растил.
Он положил трубку, вздохнул.
— Ну, всё как обычно, — буркнула Лена.
— Да она просто скучает.
— Конечно, скучает. Только скучает она так, что мне потом по ночам зубы сводит.
Саша усмехнулся, но видно было — не до смеха.
Лена тоже молчала. Внутри росло странное чувство — вроде всё хорошо, а будто кто-то уже подкрадывается сзади и дышит в затылок.
Через неделю свекровь объявила:
— Я к вам приеду. Ненадолго. Надо дела кое-какие решить, да и скучно тут одной.
Лена уронила ложку в раковину.
— Нет, ну конечно. Как же без этого, — пробормотала она.
— Лен, ну что ты сразу? — мягко сказал Саша. — Мама поживёт пару дней и уедет.
— Ага, «пару дней». Мы ж уже проходили, не помнишь?
Но спорить не стала. Внутри как будто что-то опустилось — не злость даже, а усталость.
День приезда она запомнила чётко. Октябрь стоял хмурый, дождь с утра не прекращался. Людмила Петровна вошла в квартиру, стряхивая капли с зонта, как будто возвращалась не «в гости», а домой после долгой командировки.
— Ну вот, я и дома, — сказала она, будто специально, глядя прямо на Лену.
Лена лишь кивнула.
— Проходите, Людмила Петровна.
— А что у вас тут, мебель переставили? Я же говорила, что диван должен стоять у стены, а не посреди комнаты!
— Нам так удобнее, — спокойно ответила Лена.
— Ну-ну… Удобнее, говорит. Всё сама знает.
Саша, как всегда, попытался сгладить:
— Мам, давай ты пока раздевайся, чай поставим.
Но чай не спас. Вечером всё опять пошло по старой схеме.
— Леночка, супчик у тебя какой-то… водянистый. Я вот когда варю — аромат на весь дом!
— Людмила Петровна, у нас диета, — сдержанно ответила Лена.
— Диета! А потом удивляешься, что муж вечно голодный!
Лена сжала губы. Саша тихо кашлянул, но слова не сказал.
Она поняла — всё. Кончилось их спокойствие.
Прошло три дня, и квартира снова наполнилась знакомыми звуками: гремела кастрюля, гудел пылесос, телевизор работал с утра до ночи.
Лена, уходя на работу, слышала, как за спиной свекровь говорит по телефону:
— Ну да, живу с ними. Ленка-то всё строит из себя, будто хозяйка. А я смотрю — всё не по-людски делает.
Она сжимала зубы, выходя за дверь.
А вечером — как по расписанию:
— Сашенька, я тебе котлетки сделала. Только не говори Ленке, а то обидится.
— Мам…
— Ну что «мам»? Я же вижу, что она на тебя внимания не обращает. Всё в своей работе, всё куда-то бежит.
И Саша молчал. Просто ел котлеты.
А Лена, открывая холодильник, замечала — её контейнер с куриной грудкой куда-то исчез.
— Мам, а куда еда моя делась?
— Я выкинула, испортилось, — спокойно отвечала свекровь. — В холодильнике запах стоял.
Лена закрыла глаза. Её будто качало на волнах злости и бессилия.
Где-то глубоко внутри шёл тихий счёт: день первый, день второй, день третий…
Сколько она выдержит?
Однажды вечером, когда Саша задержался на работе, Лена застала Людмилу Петровну в их спальне.
Та стояла у шкафа, перебирала вещи.
— А вы что тут делаете? — голос Лены стал ледяным.
— Да вот, порядок решила навести. У вас тут всё как попало.
— В моём шкафу?
— Ну, в нашем доме, значит, и шкаф общий.
Лена вдохнула — глубоко, медленно, чтобы не сорваться.
— Людмила Петровна, я вас очень прошу — не трогайте мои вещи.
— Ты со мной не так разговаривай! Я старше, между прочим!
Лена опустила руки. Слова потеряли смысл.
Она тихо вышла, села на кухне, налила себе чай.
Чай был остывший, но горячее внутри уже не оставалось.
Поздно вечером пришёл Саша.
— Что случилось? — спросил он, заметив, что Лена бледная.
— Случилось то, что ты опять всё пустил на самотёк.
— Лен, ну что ты начинаешь? Мамка просто помочь хотела!
— Да? Помочь? А что, она теперь у нас кладовщиком работает? Вещи мои проверяет?
— Да ладно тебе, не кипятись…
Она рассмеялась. Коротко, глухо.
— Саш, а помнишь, ты говорил, что всё изменится? Что мы будем жить по-другому?
— И живём же…
— Нет, Саш. Мы просто опять вернулись туда же. Только теперь хуже, потому что я всё это уже видела.
Он вздохнул, посмотрел в пол.
— Ну а что я могу сделать, Лен? Она же одна там.
— А я, по-твоему, не одна?
Он не ответил.
Лена встала, подошла к окну. За стеклом моросил дождь, тянулись полосы света от фонаря.
В голове крутилась одна мысль: всё возвращается.
На следующее утро, когда Саша ушёл на работу, Лена долго смотрела на тот самый чемодан, что стоял у стены.
Потёртый, старый, но будто живой. Он знал, что когда-нибудь снова поедет.
Она присела рядом, погладила крышку.
— Похоже, ты опять пригодишься, дружок, — шепнула она.
И впервые за долгое время почувствовала не страх, а спокойствие.
***
— Ну и что это такое, Лена? — голос Людмилы Петровны раздался с порога, как сигнал тревоги. — Ты что, опять собралась куда-то?!
Лена даже не обернулась. Чемодан стоял на кровати — открытый, аккуратно наполовину заполненный.
— Да, — сказала она спокойно. — На этот раз — насовсем.
— Ты с ума сошла? — свекровь всплеснула руками. — А Саша? А квартира? А вещи?
— Саша взрослый человек, квартира общая, вещи — мои. Всё просто.
— Вот неблагодарная! — сорвалась та. — Я тебе как дочери относилась! Всё для вас делала! Еду готовила, стирала, советы давала! А ты что?!
— Вот именно, — тихо сказала Лена. — Всё делали вы. А я просто жила рядом.
— Да ты хоть понимаешь, как мне тяжело одной будет?! — закричала свекровь. — Я ж ради вас старалась! А теперь кому я нужна?
— Сестре своей, наверное. Вы ж там хорошо жили, пока не решили вернуться, — отрезала Лена.
— Да потому что ты Сашку науськала! — вскинулась та. — Он бы сам никогда меня не выгнал! Это всё ты, змея подколодная!
Лена резко подняла голову:
— Довольно. Я тебе не враг, Людмила Петровна. Я просто женщина, которая хочет жить спокойно. Без вечных упрёков и скандалов. Без того, чтобы каждое утро начиналось с крика.
— Крик — это когда тебя не слушают! — огрызнулась свекровь. — Вот и приходится голос повышать!
Лена усмехнулась, но без злобы. Просто — устала.
— Вы можете кричать хоть до ночи. Только я больше не буду слушать.
Она застегнула чемодан. Щёлкнул замок — громко, будто точка в длинном разговоре.
Саша вернулся поздно вечером. Мокрый, злой, с пакетом из магазина.
— Лен, я купил твои йогурты… Ой, — он замер, увидев чемодан. — Это что?
— Это то, что ты думаешь, — спокойно ответила она. — Я ухожу.
— Опять? — в его голосе было не удивление, а усталость. — Мы же говорили…
— Говорили. И ничего не изменилось.
Он поставил пакет на пол.
— Мам, ты опять что-то натворила?
— Я?! — возмутилась свекровь. — Это она! Собрала вещи и собралась смыться!
Саша обернулся к Лене.
— Лен, давай без сцены, ладно? У нас же всё наладилось. Просто… ну, надо переждать.
— Переждать что, Саш? — Лена посмотрела ему прямо в глаза. — Твою маму? Себя? Эту жизнь, где я всё время виновата?
Он растерялся.
— Ну что ты опять начинаешь…
— Я не начинаю, я заканчиваю, — тихо, но твёрдо сказала она. — Я устала ждать, когда ты, наконец, поймёшь, что семья — это не мама и жена под одной крышей. Это двое. Которые смотрят в одну сторону.
Саша молчал. Плечи его опустились, взгляд стал пустым.
— А я что, по-твоему, не стараюсь?
— Стараешься, — кивнула Лена. — Только всё не туда.
Она прошла на кухню, включила чайник. Тот загудел, как будто тоже хотел что-то сказать.
Людмила Петровна шмыгала за спиной, громко вздыхая.
— Вот уйдёшь, потом пожалеешь! — выкрикнула она. — Никому ты не нужна, кроме моего сына!
Лена усмехнулась.
— Может быть. Только я лучше буду никому не нужна, чем жить там, где меня не уважают.
Она достала чашку, но руки дрожали.
— Мам, — тихо сказал Саша. — Хватит, пожалуйста.
— Что — хватит? — сорвалась свекровь. — Ты опять её защищаешь? Родную мать предаёшь?
— Я никого не предаю. Просто устал. — Он сел за стол, обхватил голову руками. — Каждый день одно и то же.
Тишина повисла густая, как дым после пожара.
Лена поставила перед ним чашку чая.
— Саш, я тебе ничего плохого не желаю. Но жить так я больше не могу. Я ухожу, и это окончательно.
Он поднял глаза — мутные, как осеннее небо за окном.
— А если я попрошу остаться?
— Тогда я спрошу — зачем. Чтобы завтра всё началось заново? Чтобы мама снова рыдала, а ты сидел между нами, как арбитр? Нет, Саш. Мне не нужна жизнь по кругу.
Он хотел что-то сказать, но слова не шли.
А свекровь снова влезла:
— Иди! Иди, раз такая гордая! Только потом не возвращайся!
Лена повернулась к ней и впервые за всё это время спокойно улыбнулась:
— Не волнуйтесь. Не вернусь.
На улице было сыро, октябрь дышал в затылок холодом и мокрым ветром.
Лена шла медленно, чемодан катился за ней, глухо постукивая колёсиками по плитке.
С каждой минутой становилось легче. Будто она сбрасывала с себя не просто груз — целую чужую жизнь.
Телефон зазвонил. Саша.
Она остановилась, долго смотрела на экран, потом ответила.
— Лен, — голос у него был тихий. — Прости. Я правда не знаю, как так вышло.
— Знаешь, — сказала она спокойно. — Просто тебе удобно.
— Нет, не так…
— Всё именно так, Саш. Просто тебе удобно, когда мама всё решает, а я молчу. Только я больше не молчу.
Он молчал. Долго. Потом сказал:
— Я всё понял.
— Поздно, — сказала она и отключила.
Неделя прошла в тишине. Лена сняла маленькую однушку на окраине. Квартира старая, обои местами отклеились, но там было её. Только её.
Она впервые за долгое время просыпалась в тишине, где никто не дышал в спину и не спрашивал: «Ты зачем соль не туда поставила?»
Иногда ей снились голоса. Как будто снова стоит в той кухне, а за спиной гремят кастрюли, кто-то возмущённо вздыхает. Она просыпалась в холодном поту — и улыбалась. Потому что понимала: это уже в прошлом.
Однажды вечером зазвонил телефон.
Номер — неизвестный. Она ответила.
— Леночка… это я.
Лена замерла.
— Людмила Петровна?
— Да. Я не к тебе с претензиями, не бойся. Просто… хотела сказать спасибо.
— За что?
— За то, что ты тогда ушла.
— Не поняла…
— Саша без тебя как будто очнулся. Молчал два дня, потом вдруг пришёл ко мне и сказал: «Мам, я был не прав». Представляешь? Сын мой. Первый раз в жизни так сказал.
Лена не знала, что ответить.
— Ну… это хорошо.
— Он сейчас один, скучает. Но не давлю, не лезу. Поняла, что перегнула. Старость, знаешь, делает дураков из всех нас.
— Людмила Петровна…
— Не надо. Просто хотела сказать, что ты была права. И если когда-нибудь захочешь поговорить — я не против. Только не ругаться, а просто… по-человечески.
— Спасибо, — тихо сказала Лена. — Посмотрим.
Они помолчали. Потом свекровь добавила:
— Береги себя, Леночка. И… не сердись на старую дуру.
— Не сержусь, — сказала она. — Честно.
После разговора Лена долго сидела у окна. За стеклом снова моросил дождь — такой же, как тогда, когда она уходила.
Только теперь он не казался ей холодным. Просто осенним.
Она взяла чашку, отхлебнула чай. Вкус был обыкновенный — чуть терпкий, чуть сладковатый, как жизнь, к которой она наконец пришла.
В квартире тихо тикали часы.
Без криков, без вздохов, без упрёков.
Просто тишина. Та самая, о которой она мечтала.
И где-то там, вдалеке, в чужой кухне, может быть, Саша тоже сидел с чашкой чая и думал о ней.
Но теперь — каждый на своём месте.
Без битвы, без ожиданий, без слов «потерпи».
Просто — по-человечески.
