— Ты что, отказываешься помочь деньгами моей матери?
Голос Ромы, мужа, сочился таким искренним, таким праведным изумлением, что Вера на мгновение засомневалась — может, она ослышалась?
— Рома, я… я не отказываюсь, — она устало потерла виски, — я просто не понимаю, почему снова. Мы только в прошлом месяце оплатили её «коммуналку» и купили ей новый холодильник.
— Так-то холодильник! — он всплеснул руками, будто она сморозила несусветную глупость. — А это — святое! Это на дачу. Ты же знаешь, как она любит эту дачу!
Вера знала. Она ненавидела эту дачу. Шесть соток крапивы и комаров, куда её таскали каждые выходные «на шашлыки», которые она сама же и мариновала, а потом мыла за всеми посуду.
На следующий день.
Вера пришла домой в пятницу затемно. Отчетный квартал для неё, главного бухгалтера крупной фирмы, всегда был маленьким адом. Она мечтала только об одном — горячая ванна и тишина. Ключ провернулся в замке её собственной, ещё добрачной, квартиры.
Тишина была. А вот Ромы не было. Это было странно. Обычно он ждал её, развалившись на диване, чтобы потребовать ужин и рассказать, как он «устал, пока искал себя». Его поиски себя длились уже третий год, с тех пор как его «сократили» с должности младшего менеджера по чему-то невнятному.
На кухне её ждал сюрприз. Стол был накрыт. Странная, липкая чистота, которую всегда наводила свекровь, Светлана Ивановна. На плите стояла кастрюля с её фирменным борщом — жирным, пахнущим старым лавровым листом.
Вера вздохнула. Визит свекрови означал одно — скоро будут просьбы.
Она ошиблась. Просьбы уже состоялись. Рома ввалился через час, сияющий и пахнущий дорогим коньяком.
— Вер, ты чего не ешь? Мама так старалась, приезжала, готовила!
— Ром, я устала. Спасибо ей, — Вера механически открыла ноутбук, чтобы проверить личный кабинет банка. Ей нужно было перевести ежемесячный платеж за зубные импланты для своей матери, живущей в Рязани.
Она зашла в приложение и застыла. Экран светился нулями. Накопительный счет «Мечта», где лежали её личные премиальные, был пуст. Триста тысяч рублей. Триста.
— Рома, — её голос стал тихим и хриплым, — где деньги?
Он даже не дрогнул. Улыбка стала чуть менее широкой, но более наглой.
— А, ты про это? Вер, ну что ты как неродная. Я маме отдал. Ей на дачу. На фундамент.
Кровь отхлынула от лица Веры. Это были деньги, которые она откладывала полгода. На зубы своей маме. Её мама, скромная учительница, стеснялась улыбаться последние лет пять.
— Ты… ты взял все? Без спроса?
И вот тут-то он и выдал ту самую фразу, глядя на неё свысока, как на жадную, мелочную дурочку.
— Ты что, отказываешься помочь деньгами моей матери?
Это было не просто воровство. Это было предательство, смачное, жирное, как борщ Светланы Ивановны. Он не просто взял. Он обесценил её труд, её заботу о её матери. Он и его мать давно решили, что Вера — это просто ресурс. Удобный, безотказный банкомат в шаговой доступности.
— Сколько ещё времени они будут сидеть на моей шее? — этот вопрос, который она гнала от себя годами, вдруг ударил набатом.
Всю ночь она не спала. Она смотрела в потолок, и обида, привычная, тупая, сменилась чем-то другим. Холодной, кристаллической яростью. Она вспомнила всё: как свекровь «в шутку» называла её «наша добытчица»; как Рома, смеясь, брал её карту, чтобы «купить себе джинсы», а возвращал с пустым балансом; как они вдвоем решали, какого цвета будут шторы в её квартире.
Хватит.
Утром Рома проснулся от запаха кофе. Вера сидела на кухне, идеально одетая, со свежей укладкой. Никаких слез, никаких бигуди.
— Доброе утро, дорогой, — её голос звенел, как тонкий лед. — Я вызвала тебе такси.
— Куда? — не понял он, потирая опухшее лицо.
— К маме. Твои вещи я уже собрала. Они в коридоре.
Рома поперхнулся.
— Ты что, сдурела? Из-за денег? Да я…
— Нет, Рома. Не из-за денег. Из-за воровства, — она отхлебнула кофе. — Ты живешь в моей квартире. Три года ты не работаешь. Три года я содержу тебя и твою мать. Ты решил, что так будет всегда. Ты ошибся.
— Я никуда не пойду! — взвизгнул он. — Я здесь прописан! Я муж!
Вера усмехнулась.
— Милый, а вот тут мы подходим к самому интересному. Во-первых, ты не прописан. У тебя была временная регистрация, которая закончилась три месяца назад. Я, как собственник, её не продлила. Ты здесь никто.
Рома открыл и закрыл рот.
— А во-вторых, — Вера достала из сумки бумаги, — я вчера вечером подала заявление в полицию. О краже. Статья 158 Уголовного кодекса РФ. Кража с банковского счета. Это тяжкая статья, Ромочка. От двух до шести лет. Вот копия.
Она положила лист на стол.
— Ты… ты… на мужа? — заикался он. — Да кто у тебя его примет!
— Уже приняли. Видишь ли, счет был мой личный, открытый до брака. Перевод на карту Светланы Ивановны отследить — дело одной минуты. Ты даже не потрудился скрыть следы.
В дверь позвонили. Это было такси.
— У тебя два варианта, — её голос не дрогнул. — Либо ты сейчас уезжаешь к маме, и вы вместе думаете, где до конца следующей недели найдете триста тысяч. Если деньги возвращаются — я забираю заявление. Либо ты остаешься, и мы ждем наряд. Выбирай.
Рома смотрел на неё, как на чудовище. Он увидел не уставшую жену, а холодного, чужого человека. И ему стало страшно.
Через десять минут он, спотыкаясь о свои же чемоданы, вылетел из квартиры.
Через пару дней пришла она. Светлана Ивановна. Не вкрадчивая, как обычно, а разъяренная.
— Да как ты смеешь! Сына родного под статью! Да я на тебя в опеку напишу!
— Пишите, — Вера даже не предложила ей чаю. — Куда именно? Вы хотите пожаловаться, что я отказалась содержать вашего сорокалетнего сына?
— Он отдал мне деньги! Он сын! — не унималась та.
— Он украл мои деньги, — отрезала Вера. — Деньги, которые предназначались моей матери-пенсионерке. Вы оба это знали. И вас это не остановило. Так что у вас осталось четыре дня. Триста тысяч. Или ваш сын поедет строить дачу совсем в других, менее приятных, местах.
Светлана Ивановна поняла, что привычные манипуляции «тыже жена» и «ты нам должна» больше не работают. Стена, в которую можно было бить кулаком и требовать, превратилась в зеркало.
Это были самые сложные четыре дня в жизни Ромы и его матери. У них не было таких денег. Вера знала, что у свекрови есть старая «однушка», доставшаяся от бабки. Но продавать её — долго. А время шло.
Они взяли кредит. Вернее, несколько. В микрофинансовых организациях, под бешеный процент, потому что ни одному банку «временно неработающий» Рома и пенсионерка Светлана были не нужны. Они бегали, унижались, занимали у родственников, которые внезапно перестали брать трубки.
На пятый день, бледная, с трясущимися губами, Светлана Ивановна принесла ей банковский чек о переводе. Ровно триста тысяч.
— Ты… ты чудовище, — прошипела она в дверях. — Ты разрушила нашу семью!
Вера взяла чек.
— Семью, Светлана Ивановна, разрушили вы. Вместе с сыном. Когда решили, что моя доброта — это ваша собственность. А теперь уходите. И скажите Роме, чтобы прислал документы на развод. Я не хочу его больше видеть.
Она закрыла дверь перед её носом.
Вера прошла на кухню. В квартире было тихо. Она налила себе бокал вина, подошла к окну. Это было не злорадство. Это было возвращение. Возвращение к себе.
Она разблокировала телефон и набрала номер.
— Мамуль, привет. Да, всё в силе. Записывайся к врачу. Деньги у меня.
…Иногда смотришь на такое: человек терпит-терпит, гнется-гнется, а потом вдруг распрямляется. И те, кто на нем сидел, с таким грохотом летят на землю, что только диву даешься. А ведь могли бы и не доводить…
