— Захарушка, сынок! Ну что, ты поговорил со своей Леночкой? Я тут риелтору нашему уже позвонила, Вере Павловне, помнишь, мы через нее дачу тети Вали продавали? Она сказала, что сейчас рынок очень активный, как раз для нас!
Голос Ирины Константиновны лился в трубку бодрым, деловитым ручейком. Она явно уже праздновала победу, представляя, как распоряжается деньгами от продажи «генеральской» квартиры.
Лена, стоявшая рядом, впилась пальцами в руку мужа. Ее лицо снова стало белым. Она слышала этот возбужденный тон и понимала: свекровь не шутила. Это был план.
Захар слушал молча, его лицо каменело.
— Мама. Какому риелтору ты позвонила?
— Ну, Вере Павловне! — беспечно ответила Ирина Константиновна. — Она такая женщина пробивная! Говорит, на вашу трешку уже есть покупатель, семья с детьми, им район ваш нравится. Так что, Захарушка, не тяните! Лену там свою приободри, скажи, что мы ей на окраине такой ремонт закатим — ахнет!
— Мама, — голос Захара стал тихим и очень отчетливым, таким, что Лена невольно выпрямилась. — Никто. Ничего. Продавать не будет.
В трубке повисла оглушительная тишина. Медовый ручеек мгновенно замерз.
— …Что?
— Я сказал, мы не продаем квартиру Лены. И не размениваем. И не обсуждаем это. Вообще.
— Да ты… да ты что себе позволяешь, Захар?! — взвизгнула Ирина Константиновна, мигом теряя весь свой елей. — Это не ты решаешь! Это я, мать твоя, о тебе забочусь! Эта… эта флористка твоя тебя околдовала? Против матери настроила? Я на тебя всю жизнь положила, а ты…
— Ты положила жизнь, мама, а теперь решила забрать у моей жены ее квартиру? — ровно спросил Захар. — Разговор окончен. Не звони нам сегодня.
Он нажал «отбой» и положил телефон на стол.
— Она… она уже риелтора нашла, — прошептала Лена. — Захар, она сумасшедшая!
— Она не сумасшедшая, — покачал головой Захар, наливая жене стакан воды. — Она просто… очень целеустремленная. И она привыкла, что я всегда уступал. Выпей.
Лена сделала глоток, руки все еще дрожали.
— Но она же не остановится! Она придет! Она устроит скандал!
— Придет, — кивнул Захар. — И устроит. И вот тут, Леночка, нам надо будет держаться вместе. Ни слова об обмене. Ни слова о жалости. Помни, что ты слышала. Это не о ее больной спине. Это о ее желании получить «двушку с балконом».
Ирина Константиновна не заставила себя ждать. Она примчалась на следующее утро, в субботу, зная, что оба дома. Захар открыл дверь, и она буквально внеслась в прихожую, даже не разуваясь, проигнорировав протянутые Леной тапочки.
— Захар! Ты что себе вчера позволил?! Матери хамить?! Я ночь не спала, у меня давление подскочило! А ты… ты из-за этой… — она метнула ядовитый взгляд на Лену, которая молча стояла в дверях кухни.
— Проходи, мама. «Разувайся», —спокойно сказал Захар, блокируя ей путь в гостиную. — Мы как раз завтракаем.
— Не буду я с вами завтракать! — выкрикнула она. — Я пришла решить вопрос! Лена! — она переключилась на невестку, понимая, что сын настроен решительно. — Леночка! Ты же умная девочка! Ты же видишь, как я мучаюсь! Неужели тебе для родной матери… ну, почти родной… жалко какой-то квартиры? Захарушка — мой единственный сын! Все, что твое, — по праву и его! А значит, и мое!
Это была такая откровенная, такая наглая манипуляция, что Лена даже перестала бояться. Она почувствовала, как внутри закипает холодный гнев.
— Ирина Константиновна, — тихо сказала она. — Эта квартира — память о моих родителях. Я ее не продам.
— Память! — фыркнула свекровь. — Памятью сыт не будешь! А я — живая! Мне сейчас помощь нужна! Вы что, хотите, чтобы я в своей конуре загнулась? Да? Захар, скажи ей! Ты мужик или нет?
— Мама, я тебе сказал. Мы не будем продавать эту квартиру, — Захар скрестил руки на груди. Его поза следователя «на допросе» подействовала на мать отрезвляюще. Она на миг сбилась.
— Ах, так! — она сменила тактику. Слезы брызнули у нее из глаз. Настоящие, крупные слезы обиды. — Не будете, значит? Выгоняете мать? Я… я тете Вале всё расскажу! Всей родне! Какой ты сын неблагодарный! Какая у тебя жена-мегера! Что вы старую мать в гроб вгоняете из-за квадратных метров!
— Мама, тебя никто не выгоняет. Тебя никто сюда и не звал жить, — жестко отрезал Захар. — Ты сама придумала этот план.
— План?! — она искренне возмутилась. — Да я о вас думаю! О вашем будущем! Чтобы вам легче было! Я же вам хотела как лучше! Я уже… Я уже всем сказала, что мы переезжаем! Уже и мебель себе присмотрела в новую спальню… ту, что с балконом!
Ирина Константиновна осеклась.
Лена и Захар переглянулись.
Это было то самое. То неосторожное слово, которое выдало ее с головой. «Спальня с балконом» — это была их спальня. Ленина.
— Мебель? — переспросил Захар, и в голосе его зазвенел лед. — Какую мебель, мама? В какую спальню?
Ирина Константиновна поняла, что сказала лишнее. Она засуетилась, пытаясь отыграть назад.
— Да я… я просто смотрела… Ну, в каталог… Мечтала, как было бы хорошо…
— Ты не мечтала, мама. Ты планировала, — Захар сделал шаг к ней. — Ты уже распределила наши комнаты. Ты уже вызвала риелтора. Ты уже рассказала Зинаиде Петровне, что Лена — «курица», которая «подвинется». Ты не о помощи просила. Ты пришла воровать.
— Захар! — взвыла она. — Да как ты смеешь!
— Это ты как смеешь, мама? — он больше не кричал. Он говорил тихо, и от этого тихого голоса мороз шел по коже. — Приходить в дом моей жены, улыбаться ей, называть «доченькой», есть ее угощение и за ее спиной делить ее имущество?
Лена молчала. Она смотрела на свекровь без страха, только с брезгливой жалостью. Вся ее впечатлительность сейчас трансформировалась в сталь. Она подошла к своей любимой калатее-медальон, стоявшей на полке.
— Знаете, Ирина Константиновна, — сказала Лена, касаясь бархатного листа, — калатеи называют «молитвенным растением». Они на ночь складывают листья, будто в молитве. А еще они умирают, если в доме плохая атмосфера. Если много злобы, лжи. У меня они всегда цвели.
Свекровь уставилась на нее, не понимая, к чему эта лекция по ботанике.
— Вы когда вчера пришли, она листья свернула. Днем. Я еще удивилась, — Лена повернулась к ней. — Растения не обманешь, они фальшь чувствуют лучше людей. Вы принесли в мой дом яд. И вы хотели, чтобы мы им дышали.
— Да что ты несешь?! — взорвалась Ирина Константиновна, понимая, что битва проиграна. — Какая калатея? Вы… вы оба… да вы пожалеете! Я всем расскажу! От тебя, Захар, я такого не ожидала! Променять мать на… на горшки с цветами!
Она рванула на себя дверь и выскочила на лестничную клетку, громко хлопнув дверью.
В квартире воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
Лена медленно выдохнула. Дрожь ушла. Она посмотрела на Захара. Он выглядел уставшим, но решительным.
— Она расскажет, — сказала Лена.
— Расскажет, — кивнул он. — Тетя Валя позвонит сегодня же. С обвинениями.
— Что мы будем делать?
— Правду говорить, Лен. Спокойно. Без эмоций. Просто факты. Этому меня работа научила. Факты — самая упрямая вещь.
Телефон зазвонил через три часа. Тетя Валя, старшая сестра Ирины, начала издалека, с охов и ахов о здоровье Ирочки, о ее разбитом сердце, о неблагодарности детей. Захар слушал минут пять, а потом спокойно сказал:
— Тетя Валь. А мама тебе рассказала, что она втайне от нас наняла риелтора, чтобы продать Ленину личную квартиру? А она рассказала, что уже выбрала себе мебель в нашу спальню? А она сказала, что назвала Лену «курицей», которая должна «подвинуться»?
На том конце провода надолго замолчали. Тетя Валя была женщиной простой, но не глупой.
— …Ох, ты ж… — протянула она наконец. — Мебель, говоришь? …Нет, этого она не сказала. Сказала, вы ее к себе жить не пустили.
— Жить и отнять дом — это разные вещи, тетя Валь. Мы с Леной ее любим. Но мы не позволим себя обманывать и разрушать нашу семью.
— Я… Я поняла тебя, Захарушка. Поняла. Разберусь.
Больше родственники не звонили. Наступило затишье. Ирина Константиновна пропала. Она не звонила, не приходила, изображая смертельную обиду.
Прошла неделя. Лена работала в своей цветочной лавке, составляя букеты к выпускным. Руки ее больше не дрожали. Она с удивлением обнаружила, что букеты получаются особенно яркими, смелыми. В них появилась какая-то новая сила.
Вечером она пришла домой. В квартире пахло выпечкой — это Захар пытался испечь шарлотку. Получилось немного коряво, но пахло умопомрачительно.
— Калатея твоя, — сказал он, обнимая жену, — все листья расправила.
Лена улыбнулась, вдыхая запах корицы и его родной запах.
— Конечно. Воздух очистился.
Они пили чай на кухне, в своей квартире. Они знали, что свекровь рано или поздно снова появится. Может быть, даже извинится. А может, придумает новую хитрость. Но это было уже неважно.
Главное испытание — испытание на прочность, на доверие, на умение отличить «родственные узы» от «родственной удавки» — они прошли. Они выстояли. И Лена, эта «впечатлительная флористка», вдруг поняла, что внутри у нее есть стебель. Гибкий, но не ломающийся. А у Захара, этого сурового следователя, есть сердце, способное защитить то, что ему дороже всего.
