Купили нижние полки из-за болезни, но до ночи сидели на чужих местах: оказывается и в поездах есть кумовство…

Надежда вошла в купе и остановилась.

На её полке — той самой нижней, за которую они переплатили почти треть билета — развалился мужик лет тридцати. Ноги в грязных кроссовках лежали на её подушке. В руке — банка пенного, мокрая от конденсата. Рядом, на месте Сергея, сидел второй, постарше, с телефоном. Оба устроились всерьёз.

Надежда сжала в руке посадочный билет. Всегда распечатывала — на бумаге, чтобы никто не сказал, что напутала.

— Это наши места. Нижние.

Голос вышел твёрже, чем ожидала.

Мужик с пенным даже не поднял глаз.

— Посидим пока. Вам че, влом наверх залезть?

Внутри сжалось — не злость, стыд. Почему, когда кто-то нагло нарушает правила, стыдно становится ей?

Сергей протиснулся следом, тяжело дыша. Гипертония не прощает нервов.

— Молодой человек, у жены колено после операции. Ей нельзя наверх.

Второй оторвался от телефона. Посмотрел — оценивающе, без уважения.

— Ну ещё часик потерпите. Или сядьте к окну. Место же есть.

Надежда опустилась на край своей полки — туда, где ноги мужика не добрались. Колено ответило тупым ударом, будто кто-то выкручивал сустав плоскогубцами. Она сжала зубы.

Сергей вышел в коридор — искать проводника.

Мужики переговаривались вполголоса, один хрустел чипсами. Надежда смотрела в окно. За стеклом мелькали столбы, поезд набирал скорость. Она думала: сколько раз в жизни вот так молчала?

Сергей вернулся с проводницей — женщина лет пятидесяти, рыжие крашеные волосы, жёсткий взгляд. Бейдж: Светлана Игоревна.

— Что тут?

Даже не глянула на Надежду.

Надежда протянула посадочный талон, встала.

— Это наши места. Мы специально нижние покупали, мне после операции нельзя наверх.

Светлана взяла бумажку, мельком глянула, вернула.

— Места ваши, понятно. Но люди имеют право сидеть внизу до десяти вечера. Это правила.

— Какие правила? — не выдержал Сергей. — Мы заплатили дороже. Почему должны ждать?

Проводница повернулась — в глазах раздражение.

— Потому что так заведено. Хотите, чтоб я им запретила в купе находиться? Не имею права.

Мужик с пенным, всё это время молчавший, вдруг усмехнулся:

— Тёть Свет, ну скажи им уже, чтоб не умничали.

Тишина.

Надежда услышала — и поняла. Всё сразу стало ясно.

Светлана не смутилась. Махнула рукой:

— Разговор окончен. Потерпите до десяти.

Развернулась, вышла. Мужики переглянулись, один хмыкнул.

Надежда села. Сергей рядом — молча, кулаки на коленях сжаты.

— Серёж, не надо. У тебя давление.

Он не ответил.

Прошёл час. Мужики сидели, разговаривали, смеялись. Один достал ещё пенного. Хруст, запах табака с одежды. Надежда смотрела в окно и чувствовала, как внутри наливается что-то тяжёлое, липкое.

В восемь вечера Светлана принесла чай — мужикам. Две кружки на столик, сказала что-то вполголоса. Они кивнули.

Сергей не выдержал:

— А нам можно?

Светлана обернулась, будто удивилась, что они ещё тут.

— Конечно. Пятьдесят с человека.

Надежда молча достала деньги. Взяла кружки — горячие, дешёвые. Села. Чай был с привкусом хлорки, но она пила. Надо было что-то делать руками.

Мужики ушли в соседнее купе только к десяти. Вернулись через полчаса — когда Надежда уже легла. Залезли наверх, не снимая обуви. Один громко бросил шутку — оба заржали.

Надежда лежала с открытыми глазами. Сергей рядом тоже не спал — дыхание неровное, злое.

Она сжала телефон в руке. Разблокировала экран. Заблокировала. Потом встала.

Вышла в коридор. Колено ныло, но она шла — мимо купе, мимо занавесок, к концу вагона.

Толкнула дверь тамбура. Темно, пахло металлом. За окном мелькали редкие огни. Грохот на стыках.

И увидела.

Светлана стояла у распахнутого окна с тонкой сигаретой в пальцах. Дымила. Пепел летел за окно, ветер трепал волосы. Не слышала, как Надежда вошла.

Надежда достала телефон. Включила камеру. Сняла — десять секунд. Светлана у окна, с сигаретой, в форменной жилетке. Лицо видно.

Светлана обернулась — когда Надежда убирала телефон.

— Чего ходите тут?

Резко.

— В туалет.

Надежда прошла мимо, не опуская глаз. Зашла в туалет, закрыла дверь. Села на крышку, открыла браузер.

Сайт РЖД. Раздел «Обращения».

Заполняла медленно. Номер поезда. Вагон. Дата. ФИО проводника — с фото бейджа, которое сделала ещё днём.

Текст без эмоций. Только факты.

«Проводник отказалась применять правила, встала на сторону пассажиров с верхних полок. Один из них — её родственник, называл «тёть Свет». Им принесла бесплатный чай, нам продала. Также нарушила запрет: дымила в тамбуре при исполнении. Видео прилагаю».

Прикрепила файл. Нажала «Отправить».

Телефон завибрировал: «Обращение принято. Номер: 4389274».

Надежда посмотрела на экран. Убрала телефон. Вышла.

Коридор пустой. Только гул колёс.

Утро пришло серое. В шесть Светлана прошла по вагону, заглянула в купе:

— Через полчаса ваша станция. Постельное сложите.

Голос холодный, начальственный.

Надежда молча сняла бельё. Сергей помогал. Мужики сверху спали — им дальше ехать.

Поезд притормозил. Надежда оделась, взяла сумку. Вышла в коридор.

Светлана стояла у служебного купе, заполняла бумаги. Увидела — кивнула:

— Счастливого пути.

Надежда остановилась. Посмотрела в глаза. Тихо — так, чтобы слышала только она:

— Жалобу отправила. С видео. Пусть разбираются.

Лицо Светланы дёрнулось. Сначала непонимание. Потом тревога.

— Какую жалобу? Вы что?! За что?!

Надежда шла к выходу.

— За что?! Вы что себе позволяете?!

Голос Светланы сорвался почти в крик.

Надежда не обернулась. Сергей шёл следом, не понимая что произошло, но чувствуя — что-то важное.

Двери открылись. Холодный воздух ударил в лицо.

Надежда вышла на перрон. Ноги дрожали — не от холода. От того, что впервые она не промолчала.

Перрон пустынный. Надежда села на скамейку — колено требовало передышки.

Сергей поставил чемодан рядом.

— Что ты ей сказала?

Надежда смотрела, как поезд уходит — красные огни растворялись в утренней дымке.

— Правду.

Он не стал расспрашивать.

Надежда достала телефон, посмотрела на экран. Номер обращения светился. Всю жизнь молчала — терпела хамство, мелкие унижения. Думала: что я изменю? А тут взяла — и изменила.

Внутри было странно. Не торжество. Тишина. Как будто что-то тяжёлое, что тащила годами, отпустило.

— Пошли. Дочка ждёт.

Надежда кивнула. Встала. Пошли к выходу.

Через три недели пришло письмо на почту. Надежда открыла вечером, на кухне у дочери.

«Уважаемая Надежда Алексеевна! По результатам проверки установлено: проводник нарушила служебные инструкции. Применены дисциплинарные меры. Приносим извинения».

Надежда перечитала. Закрыла.

Встала, подошла к окну. За стеклом темнело — осенний вечер, дождь начинался. Она достала из кармана куртки тот самый посадочный талон — сложенный, измятый. Смотрела на него. Потом скомкала и выбросила в мусорное ведро.

Больше не нужен.

Сергей вошёл, обнял со спины.

— О чём думаешь?

— Ни о чём. Просто дождь.

Он поцеловал её в макушку, не стал расспрашивать.

Надежда стояла у окна, смотрела, как по стеклу ползут первые капли. Где-то далеко поезда всё так же шли по рельсам. Кто-то сидел на чужом месте, думал, что сойдёт с рук.

Надежда тихо выдохнула.

Теперь она знает: не всегда.

Оцените статью
Купили нижние полки из-за болезни, но до ночи сидели на чужих местах: оказывается и в поездах есть кумовство…
— Давай квартиру твоей мамы моей сестре подарим, тебе же есть где жить, — на полном серьёзе предложил мне муж