Солнечный зайчик плясал на пустой стене, только что покрашенной в нежный цвет утреннего неба. Алина провела ладонью по прохладной, идеально ровной поверхности и глубоко вздохнула. Запах свежей краски, строительной пыли и надежды — это был запах их будущего.
В кармане ее джинсов лежал маленький, но такой тяжелый предмет. Два ключа, скрепленные простым колечком. Она сжала их в кулаке, ощутив острые грани. Это было больно и приятно одновременно.
— Максим, иди сюда! — позвала она, и ее голос прозвучал гулким эхом в пустой гостиной.
Из соседней комнаты послышались шаги. Ее муж стоял на пороге, улыбаясь. Он скинул куртку, и его футболка была в пятнах от побелки. Настоящий, живой, ее.
— Смотри, — прошептала Алина и разжала ладонь. — Смотри, какие они. Наши.
Максим взял ключи, перебрал их в своих рабочих, чуть шершавых пальцах.
— Да, — выдохнул он. — Настоящие. Наконец-то.
Он обнял ее за плечи, и они молча стояли посреди их будущей гостиной. За спиной зиял дверной проем в комнату поменьше — ту самую, которую Алина в уме уже оклеивала обоями с корабликами.
— Представляешь, — начала она, прижимаясь к его груди, — здесь будет наш диван, большой, чтобы мы могли втроем утром валяться. А там, в углу, — мое кресло у окна, где я буду читать, пока ты смотришь футбол.
— А телевизор мы купим на всю стену, — подхватил Максим, и в его глазах вспыхнул азарт. — Такой, чтобы смотреть фильмы, как в кинотеатре.
— А на кухне мы сделаем барную стойку! — воскликнула Алина, вырываясь из его объятий и делая несколько шагов вперед, расчерчивая воздух руками. — И будем завтракать тут, глядя на восход. И ты будешь учиться готовить омлет, потому что я устану от твоих глазуний.
Она повернулась к нему, сияя. Максим смотрел на нее, и его улыбка была немного отстраненной, будто он слушал ее сквозь легкий шум. Но Алина не заметила. Ее переполняли эмоции.
— Я до сих пор не могу поверить, — сказала она, возвращаясь к нему и беря его руки в свои. — Мои родители… Они просто… Они подарили нам целую жизнь, Макс. Целый дом.
— Твои родители — золото, — тихо, но четко произнес Максим. Его пальцы слегка сжали ее ладони. — Честное слово. Мы должны будем их как-то отблагодарить. По-настоящему.
— Самая лучшая благодарность — быть счастливыми, — уверенно заявила Алина. — И мы будем. Правда?
— Конечно, будем, — он наклонился и поцеловал ее в макушку.
Она закрыла глаза, погрузившись в это мгновение. Потом ее взгляд упал на входную дверь, прислоненную к косяку, так как замки еще не были врезаны. Она вспомнила кое-что.
— Подожди тут секундочку!
Алина схватила свою сумку и порылась в одном из внутренних карманов. Через мгновение она извлекла оттуда маленький, слегка потертый брелок в форме сердца — старый замок-сердечко, который висел на двери их первой, съемной однушки. Он был ржавым и кривым, но для нее — самым дорогим талисманом.
— Идем, — она взяла Максима за руку и подвела к дверному полотну. — Помнишь?
Он усмехнулся.
— Ты и его сохранила? Он же еле работает.
— Это наш талисман, — с упреком сказала она, пристраивая замок на временный гвоздик, торчавший из двери. Сердечко качнулось, поймав солнечный луч. — Он охранял наше начало. Теперь будет охранять наше продолжение. Наш дом.
Максим покачал головой, но в его глазах плескалась нежность. Он снова обнял ее, и на этот раз по-настоящему крепко.
— Хорошо, — прошептал он ей в волосы. — Пусть охраняет.
Последние лучи солнца умирали за окном, заливая пустые комнаты алым светом. Они сидели на полу в той самой будущей гостиной, прислонившись спиной к стене. Алина держала его руку в своей и смотрела, как темнеет небо за окном. В этом пустом, безжизненном еще пространстве пахло бесконечностью. Пахло их завтра.
Она не знала, что этот талисман-сердечко очень скоро станет символом не начала, а конца. Конца ее старой жизни и иллюзий, которые разобьются так же легко, как хрустальная ваза, которую она мысленно уже поставила на воображаемую тумбу в прихожей.
Ровно неделю они жили в предвкушении.
Строили планы, листали каталоги с мебелью, спорили о цвете кухонного фартука. Алина даже купила специальную папку, куда аккуратно подшивала чеки за стройматериалы и распечатанные фотографии интерьеров. Эта папка стала для нее символом их общего будущего.
Звонок в домофон прозвучал как гром среди ясного неба в субботу утром. Максим, нахмурясь, подошел к панели.
— Кто это?
— Это я, сынок, — раздался знакомый, властный голос. — Открой, я к вам с проверкой.
Алина замерла с чашкой кофе в руках. Людмила Петровна. Свекровь. Они не звали ее, не сообщали о приезде. Визит был спонтанным, а значит, неспроста.
Максим нажал кнопку, и через минуту в дверь постучали. Не два вежливых стука, а три отрывистых и уверенных.
Людмила Петровна вошла, как входят в собственную резиденцию. Сняла каблуки, не глядя сунула их в руки Алине, и окинула прихожую оценивающим взглядом.
— Тесновато, — заключила она, проходя дальше.
Она двигалась по квартире неторопливым шагом, словно генерал, обходящий плац. Ее взгляд скользил по стенам, потолку, полу. Алина невольно вспомнила, как они с Максимом восхищались этими высокими потолками. Теперь же под взглядом свекрови они казались какими-то низкими.
— Вторичка, — с легкой брезгливостью произнесла Людмила Петровна, останавливаясь посреди гостиной. — Всегда в ней что-то не так. То трубы старые, то соседи сомнительные. Вы хоть узнали, кто до вас тут жил?
— Нам все нравится, мам, — тихо сказал Максим, стоя у порога.
— Тебе может нравиться, ты мужчина, ты не вникаешь в мелочи, — отрезала свекровь, подходя к окну и проводя пальцем по подоконнику. Она посмотрела на кончик пальца и демонстративно стряхнула невидимую пыль. — Алина, у тебя тряпка всегда должна быть под рукой. Мужчина пришел с работы, он должен видеть блеск.
Алина почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Она сжала чашку так, что кофе едва не расплескалось.
— Садитесь, чай будем пить, — предложила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
За чаем Людмила Петровна продолжала разведку. Она критиковала расположение розеток, сомневалась в качестве паркета и наконец перешла к главному.
— Ну что, рваться собрались? Или будете еще год на матрасе на полу спать? — спросила она, прихлебывая чай из Алиной любимой кружки.
— Мы уже заказали кухню, — вставил Максим. — И диван привезут на следующей неделе.
— Диван… — свекровь усмехнулась. — Это хорошо. А детям где место делать уроки? В этой каморке? — она кивнула в сторону будущей детской.
— У нас пока нет детей, — мягко напомнила Алина.
— А потому и нет, что не готовите место, — парировала Людмила Петровна. — Мы вот Максиму с сестрой сразу две комнаты взяли, как только поженились. Сразу видно, семья серьезная.
Она помолчала, давая словам просочиться в сознание. Потом вздохнула, изображая печаль.
— Кстати, об Оксане… Ей опять аренду подняли. В третий раз за год. Совсем с деньгами туго, бедолага моя. С двумя детьми на руках, с мужем-неудачником… Скитаются по чужим углам. Хорошо бы ей свою крышу над головой. Постоянную.
Алина похолодела. Она посмотрела на Максима. Он уставился в свою чашку, словно разглядывая на дне какие-то тайные знаки. Он не сказал ни слова. Ни «мам, хватит», ни «мы только-только сами обустроились». Он просто молчал.
— Нам тоже непросто пришлось, — тихо начала Алина. — Мои родители…
— Твои родители молодцы, — перебила ее свекровь, и ее голос вдруг стал медовым. — Золотые люди. Помогли детям. Это правильно. На то они и родители, чтобы помогать. Вот и я своим детям всегда помогаю. Как могу.
Она отпила последний глоток чая и поставила кружку с таким видом, будто объявила перерыв в важных переговорах.
— Ладно, не буду вам мешать. Максим, проводишь меня?
После того как дверь закрылась за ними, Алина осталась сидеть за столом. Солнечный зайчик, который так весело плясал на стене неделю назад, теперь казался ей пятном. Воздух, пахнувший мечтами, был теперь густым и тяжелым, пропитанным ядовитыми словами. Она посмотрела на замок-сердечко, висящий на двери. Он вдруг показался ей нелепым и наивным. Как и она сама.
Прошло несколько дней, но осадок от визита свекрови не просто остался — он кристаллизовался внутри Алины в тяжелый, холодный ком. Максим вел себя как ни в чем не бывало. Он возвращался с работы, обсуждал, какой смеситель выбрать для ванной, шутил. Но в его глазах появилась какая-то отстраненность, будто он мысленно все время был где-то в другом месте.
В тот вечер Алина готовила ужин на старой электроплитке, которую они пока не удосужились заменить. На сковороде шипел сочный стейк, его аромат смешивался с запахом свежего хлеба. Она хотела сделать что-то приятное, вернуть то ощущение праздника, которое было у них в день получения ключей.
Максим молча сидел на подоконнике в гостиной и смотрел в темнеющее окно. Его телефон лежал рядом, он то брал его в руки, то снова клал.
— Ужин почти готов, — весело сказала Алина, заходя в комнату и вытирая руки о полотенце. — Сегодня по-настоящему праздничный ужин. Хоть и на чемоданах.
Он медленно повернулся к ней. Его лицо было странным, застывшим. В нем не было ни усталости, ни раздражения — лишь какая-то решительная пустота.
— Аля, сядь, нам нужно поговорить.
Сердце Алины дрогнуло. Эти фразы никогда не предвещали ничего хорошего. Она медленно опустилась на коробку с книгами, стоявшую рядом.
— Что случилось? У тебя какой-то странный вид.
Максим провел рукой по лицу, собираясь с мыслями. Он не смотрел на нее, его взгляд блуждал где-то за ее спиной.
— Я все обдумал. Насчет квартиры.
Алина почувствовала, как по ее спине пробежал холодок.
— Что именно ты обдумал? Какую полку в ванную повесим?
— Это не шутки, — его голос прозвучал резко. Он наконец посмотрел на нее. Его глаза были холодными и чужими. — Спасибо твоим родителям за новую квартиру, но ее мы подарим моей сестре.
В комнате повисла гробовая тишина. Алина услышала, как на кухне шипит мясо, и этот бытовой звук казался сейчас верхом абсурда. Она смотрела на мужа, стараясь понять, не сошел ли он с ума. Может, это какой-то неудачный розыгрыш?
— Ты… что? — выдавила она, и собственный голос показался ей писком из другой комнаты.
— Ты слышала, что мама говорила. У Оксаны двое детей, а у нас пока никого. Она скитается по съемным углам, ее обдирают арендодатели. А у нас есть эта квартира. Она больше нуждается.
Каждое его слово падало, как тяжелый камень. Алина встала, ее ноги были ватными.
— У НАС есть эта квартира? Максим, ты в своем уме? Это НАША квартира! Наша с тобой! Наш дом! Начало нашей жизни!
— А что, мы не можем начать жизнь в съемной? — его голос зазвучал раздраженно. — Мы же справлялись раньше. А Оксане с детьми невыносимо тяжело. Ты что, не понимаешь? Это же семья!
— Семья? — Алина задохнулась от возмущения. — Это КТО семья? Твоя сестра — семья? Твоя мама — семья? А я? Я кто? Я не семья? Мы с тобой — это не семья?
— Конечно, семья! — он тоже встал, его лицо покраснело. — Но ты не понимаешь, что такое семейные обязанности! Надо помогать тем, кому хуже! Мама сказала, что это единственный правильный и достойный выход для нас. Проявить заботу.
Слово «мама» прозвучало для Алины как пощечина. Все встало на свои места. Это не его решение. Это приказ.
— Ага, — прошептала она, и ее голос вдруг стал тихим и опасным. — Мама сказала. Понятно. Значит, это не «мы» принимаем решение. Это твоя мама принимает решение за нас. А ты… ты просто передаешь мне ее указы.
— Хватит нести чушь! — крикнул Максим. — Я сам так считаю! Ты просто эгоистка! Тебя волнуют только свои хотелки! «Мой дом», «моя квартира»! А о людях, о близких, ты подумать не можешь!
Алина отшатнулась, будто он ее ударил. Эгоистка. В тот момент, когда ее родители подарили им все, что могли, когда она сама мыла эти стены и красила потолки, строя их общее гнездо, он назвал ее эгоисткой.
Она посмотрела на него — на этого человека, с которым делила и радости, и горести, с которым засыпала и просыпалась. И не узнала его. Перед ней стоял не муж, а послушный солдат своей матери.
— Выйди, — тихо сказала она.
— Что?
— Выйди из комнаты. Я не хочу тебя видеть. Сейчас.
Она повернулась к нему спиной, подошла к окну и сжала кулаки.
Она слышала, как он постоял с минуту, а затем его шаги затихли в прихожей. Через мгновение хлопнула входная дверь.
Алина осталась одна в центре их будущей гостиной. Шипение стейка на кухне превратилось в противный треск. Она не двигалась, глядя на свое отражение в темном стекле. Отражение одинокой женщины в пустой квартире, которую только что объявили чужой.
Три дня в квартире царила ледяная тишина. Максим ночевал в гостиной на старом раскладном кресле, принесенном из балконного хлама. Алина запиралась в будущей детской, где пока стоял только матрас. Они перемещались по квартире как призраки, избегая встречных взглядов. Воздух был густым и тягучим, словно перед грозой.
Эта гроза разразилась в субботу утром. Резкий, требовательный звонок в дверь заставил Алину вздрогнуть. Она выглянула из комнаты и увидела, как Максим, нахмурившись, идет открывать. Сердце подсказало ей — это они.
Так и оказалось. На пороге стояла Людмила Петровна, а за ее спиной теснились Оксана с двумя детьми-погодками. Лицо свекрови сияло торжествующей уверенностью. Оксана, худая и нервная, пыталась удержать сына, который тут же попытался проскользнуть внутрь.
— Ну что, встречайте новых жильцов! — объявила Людмила Петровна, без приглашения входя в прихожую. — Проходи, Оксаночка, проходи, родная. Осваивайся.
Дети, семи и пяти лет, с визгом ворвались в гостиную, срывая с себя обувь.
— Мама, смотри, какой большой! — закричал старший, носясь по пустому пространству. — Здесь можно в футбол играть!
Его младшая сестра тут же плюхнулась на пол и начала кататься по свежевыкрашенной стене, оставляя на светло-серой поверхности следы от своей кофты.
Алина остолбенела, наблюдая это вторжение. Она увидела, как Максим молча отступает в тень, словно стараясь стать невидимкой.
— Что вы здесь делаете? — тихо, но четко спросила Алина, перекрывая детский гам.
Людмила Петровна повернулась к ней, сделав удивленное лицо.
— Мы? Мы приехали по делам. Осмотреть свое будущее имущество. Оксана, пройдись, посмотри, как тебе планировка. Где дети будут спать, где ты.
Оксана робко улыбнулась Алине и прошла дальше, в коридор.
— Вот эта комнатка неплохая, солнечная, — донесся ее голос. — Можно мальчиков сюда. А ту, поменьше, для Лизы.
Алина почувствовала, как потемнело в глазах. Она шагнула вперед, к свекрови.
— Людмила Петровна, вы, кажется, что-то не так поняли. Это моя квартира. Никакого «осмотра имущества» здесь быть не может.
— Алина, не будь мелкой, — холодно парировала свекровь. — Мы все уже обсудили с Максимом. Дарственную надо переоформить побыстрее, пока новые налоги не ввели. Я уже своего юриста предупредила, он ждет нашего звонка в понедельник.
В этот момент младший ребенок, Лиза, подбежала к тому самому замку-сердечку и дернула его.
— Мам, смотри, какая красивая штучка!
Алина инстинктивно рванулась вперед.
— Не трогай!
Ребенок испуганно отпрянул, замок с грохотом упал на пол. На полу осталась царапина.
— Ну что ты на ребенка кидаешься? — взвизгнула Оксана, появляясь из коридора и прижимая к себе дочь. — Вещь твою испортила? Я тебе десять таких куплю!
— Вы все с ума сошли! — голос Алины сорвался, в нем зазвенели слезы и ярость. — Это подарок моих родителей! Вы не имеете права здесь распоряжаться! Это мой дом!
Людмила Петровна медленно подошла к ней вплотную. Ее глаза сузились.
— Милая моя, — прошипела она тихо, но так, что было слышно каждое слово. — Вышла замуж — считай, в семью вошла. А в нашей семье что мужа, то и жены. А что семьи, то и мое. Не будь душкой. Не порть отношения.
— Какие отношения? — закричала Алина, теряя остатки самообладания. — О каких отношениях ты говоришь? Ты привела сюда свою дочь, чтобы она отобрала у меня дом! Какая же ты после этого мать? Какая ты свекровь?
— Алина, прекрати! — наконец в разговор вступил Максим. Он вышел из своей тени, его лицо было бледным и растерянным. — Не надо орать на мою мать!
— На твою мать? — Алина повернулась к нему, и в ее взгляде пылал такой огонь, что он невольно отступил.
— А она на мою мать может? Мои родители все свои сбережения в эту квартиру вложили! А твоя мать что? Привела хама на мою территорию! И ты молчишь! Ты, мой муж, стоишь и молчишь!
Она перевела взгляд с Максима на его мать, на сестру, на слоняющихся по ее квартире детей. Она увидела в их глазах не смущение и не раскаяние, а лишь холодное любопытство и уверенность в своей правоте.
Внезапно ярость внутри нее утихла, сменилась леденящим душу спокойствием. Она подняла с пола замок-сердечко. Пластик треснул.
— Всем покинуть мое жилище, — произнесла она ровным, металлическим голосом. — Немедленно.
Людмила Петровна фыркнула.
— Не твоим жилищем оно скоро будет.
— Сейчас оно еще мое. И я вызываю полицию, если вы не уйдете в течение минуты.
Она достала телефон из кармана. Это сработало. Свекровь, бросив на нее уничтожающий взгляд, кивнула дочери.
— Оксана, собирай детей. Пока здесь невыносимая атмосфера. Мы еще вернемся. С документами.
Они ушли. В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была иной — раненой, испоганенной. На полу оставались следы от упавшего замка и грязной обуви. Алина неподвижно стояла посреди гостиной, сжимая в руке треснувшее сердце. Она понимала — битва только началась.
После ухода непрошеных гостей Алина еще час сидела на полу в гостиной, впав в оцепенение. Она смотрела на треснувший замок-сердечко в своей ладони и не могла сдержать дрожь. Предательство мужа и наглость его родни парализовали волю. Казалось, выхода нет.
Из спальни доносились приглушенные звуки — Максим упаковывал вещи в сумку. Скрипнула дверь, и он вышел в прихожую, не глядя в ее сторону.
— Я поеду к маме. На пару дней. Тебе нужно остыть.
Она не ответила. Ее язык будто онемел. Ключ повернулся в замке, и она осталась одна. Одна в пустой квартире, которая внезапно стала чужой и враждебной.
Сгущались сумерки. Алина встала, ее тело ныло от напряжения. Она подошла к окну и уставилась на огни города. Где-то там сейчас ее муж, который выбрал сторону тех, кто хочет отнять у нее дом. Где-то там ее родители, которые подарили им этот дом, веря в их счастье.
Родители.
Мысль ударила, как ток. Она схватила телефон, ее пальцы дрожали, она едва могла попасть по кнопкам. Набрала номер мамы.
— Доченька, как дела? — обрадовался знакомый голос. — Как ремонт?
Услышав родной голос, Алина разрыдалась. Рыдания душили ее, она не могла вымолвить ни слова.
— Аля? Аленька, что случилось? С тобой все в порядке? С Максимом что? — голос матери стал тревожным, испуганным.
— Мам… — всхлипывала Алина. — Они… они хотят забрать квартиру…
— Кто? О чем ты?
Сквозь слезы, сбиваясь и путаясь, Алина выложила матери все. О визите свекрови, о требовании мужа, о вторжении Оксаны с детьми. Она говорила о предательстве, о хамстве, о своем отчаянии.
На том конце провода повисла тяжелая, шокированная тишина.
— Они… что? — голос матери окаменел. — Подарить… его сестре? Максим… сам это сказал?
— Да, — прошептала Алина, вытирая лицо. — Он сказал, что я эгоистка, и что это единственный правильный выход.
— Сию минуту клади трубку, — неожиданно жестко приказала мать. Ее тон сменился с панического на собранный и решительный. — Никому ничего не говори. Никаких звонков, никаких сообщений. Я позвоню отцу. Он кое-что проверял тогда, при оформлении. Я перезвоню.
Алина послушно положила телефон на пол. Она обняла колени и замерла в ожидании, сердце колотилось где-то в горле. Она не понимала, что мог проверить ее отец, обычный инженер, и как это могло им помочь.
Прошло двадцать мучительных минут. Телефон завибрировал. Алина схватила его.
— Дочь, слушай внимательно, — сказала мама. В трубке был слышен и ее голос, и спокойное, весомое дыхание отца. — Папа сейчас здесь, он все объяснит.
— Алина, — послышался голос отца. Он звучал устало, но твердо. — Когда мы оформляли дарственную, я кое о чем подумал. Молодые, всякое в жизни бывает. Я не мог рисковать твоим будущим.
Он сделал паузу, давая ей понять важность своих слов.
— Я настоял на том, чтобы в договор дарения включили особое условие. Оно записано в пункте 3.2.
Алина зажмурилась, пытаясь вспомнить толстую пачку документов, которые она подписывала, не вчитываясь.
— Какое условие?
— Там сказано, что право собственности возникает при условии, что квартира будет использоваться исключительно вами с Максимом для совместного проживания, — отец говорил медленно и четко, как будто читал официальный документ. — И главное… В случае расторжения брака в первые пять лет, право собственности переходит обратно к дарителям. Ко мне и твоей маме. Без всяких компенсаций.
Слова отца повисли в воздухе, словно спасательный круг, брошенный утопающему. Алина не сразу осознала их смысл.
— То есть… — прошептала она. — То есть они не могут ее подарить? Никто?
— Не могут, — твердо подтвердил отец. — Без нашего нотариального согласия — никак. А нашего согласия на передачу квартиры твоей золовке не будет. Никогда.
Впервые за несколько дней тяжелый камень сжал ее груди. Она смогла сделать глубокий вдох. Слезы снова навернулись на глаза, но теперь это были слезы облегчения.
— Пап… — ее голос дрогнул. — А если… если мы не разведемся? Если он просто… заставит меня подписать дарственую на Оксану?
— Заставить тебя никто не может, — сурово сказал отец. — А если попытаются — это уже уголовщина. Но главное — даже если ты подпишешь, эта сделка будет ничтожной. Она нарушает условие договора. Юрист свекрови, если он профессионал, увидит это сразу.
— Доченька, ты все поняла? — снова взяла трубку мама. Ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Ты в безопасности. Квартира в безопасности. Они ничего не могут сделать.
Алина кивала, хотя мама не видела ее. Она сжала телефон так крепко, что костяшки побелели.
— Да, — выдохнула она. — Поняла.
Она сидела на полу, а по ее щекам текли слезы, смывая отчаяние и страх. Она смотрела на треснувшее сердечко, и теперь эта трещина казалась ей не символом крушения, а шрамом, который заживет. У нее есть защита. У нее есть тыл.
Она подняла голову и окинула взглядом пустую гостиную. Это все еще был ее дом. И она была готова за него бороться. Теперь у нее было оружие.
Ночь Алина провела не на матрасе, а на полу гостиной, укутавшись в плед. Она не спала, а выстраивала в голове план. Слезы высохли, уступив место холодной, ясной решимости. Они думали, что имеют дело с сломленной жертвой. Они ошибались.
Утром раздался звонок. Максим. Алина посмотрела на экран и сделала глубокий вдох. Она представила себя актрисой, выходящей на сцену. Ее роль — покорная, сломленная жена. Она коснулась пальцами треснувшего замка-сердечка, лежавшего на полу, как талисман ее новой силы, и ответила. Голос ее был тихим, усталым.
— Алло.
— Аля, я сегодня приеду. За вещами. И нам нужно поговорить.
— Хорошо, — она постаралась вдохнуть в это слово всю свою покорность судьбе.
Когда он вошел, она сидела на том же месте, на полу, и смотрела в окно. Вставать ей не хотелось, это был важный элемент образа.
— Я здесь, — сказал он, останавливаясь у порога.
Алина медленно повернула голову. Он выглядел помятым, будто тоже не спал всю ночь.
— Я все обдумала, Макс, — начала она, опустив глаза. — Наверное… наверное, ты прав. Семья важнее. Если Оксане с детками так тяжело… Я не хочу быть причиной раздора.
Она увидела, как его плечи расслабились. На его лице промелькнуло удивление, смешанное с облегчением. Он ожидал истерик, скандала, а не этого.
— Правда? — он сделал шаг вперед. — Ты поняла?
— Да, — она кивнула, все еще не глядя на него. — Я поняла, что ты и твоя мама хотите как лучше. Я… я просто испугалась. Это же такой подарок от моих родителей. Но раз уж мы одна семья, то надо помогать.
Она подняла на него глаза, стараясь наполнить их искренней покорностью.
— Только давай сделаем все быстро. Я не хочу долго томиться. Чем скорее мы все переоформим, тем скорее… тем скорее я перестану об этом думать.
— Конечно, — он оживился. — Мама сказала, что ее юрист уже готовит документы. Мы можем в понедельник съездить к нотариусу.
— Хорошо, — прошептала Алина. — Только… ты будешь со мной? Мне будет страшно одной.
— Я буду, — он пообещат, и в его голосе впервые за долгое время прозвучали теплые нотки. Он, кажется, поверил в ее смирение.
Как только он ушел, забрав свою сумку, Алина преобразилась. Она встала, расправила плечи. Ее глаза стали твердыми. Она достала свой телефон и открыла диктофон. Нажала на красную кнопку. Теперь каждый ее разговор с Максимом или его семьей будет записан.
Вечером ей позвонила Людмила Петровна. Алина, глядя на включенный диктофон, ответила тем же усталым, смиренным голосом.
— Алина, Максим мне все рассказал. Наконец-то в тебе проснулся разум. Не переживай, все будет как надо.
— Спасибо, Людмила Петровна, — почтительно сказала Алина. — Я просто хочу, чтобы в семье был мир.
— Мир и будет, — бодро заверила ее свекровь. — В понедельник в одиннадцать утра мы встречаемся у нотариуса. Адрес я скину Максиму. Ты не забудешь паспорт и свидетельство о браке?
— Конечно, не забуду. Я все подготовлю.
— Молодец. Вот и хорошо, что ты во всем разобралась.
Алина положила трубку и сохранила запись. Она подошла к папке с документами на квартиру, которую так бережно вела. Теперь это был не символ мечты, а досье. Она нашла тот самый договор дарения, перечитала пункт 3.2. Слова отца были ее щитом.
Она представляла себе их лица — самодовольную улыбку свекрови, торжествующий взгляд Оксаны, растерянное облегчение Максима. Они праздновали победу, даже не подозревая, что идут прямиком в ловушку.
Она больше не была той наивной девушкой, верящей в семейную идиллию. Теперь она была стратегом, готовым дать бой. И ее оружием были их же собственная жадность и уверенность в безнаказанности.
Она смотрела в темное окно, где отражалось ее новое, решительное лицо. «Вы хотите игры? — думала она. — Хорошо. Я научу вас правилам».
В понедельник утром Алина оделась тщательно и продуманно. Простой темный костюм, собранные волосы, минимум макияжа. Она должна была выглядеть собранно и серьезно. В сумке лежал паспорт, свидетельство о браке и толстая папка с документами. А в секретном кармане — включенный диктофон.
Максим заехал за ней на машине. Он нервно постукивал пальцами по рулю, но на его лице читалось облегчение.
— Ты не волнуйся, все пройдет быстро, — сказал он, глядя на дорогу.
— Я не волнуюсь, — спокойно ответила Алина.
Он удивленно glanced на нее, но промолчал.
Кабинет нотариуса оказался современным и дорогим. Видимо, юрист свекрови был не из дешевых. Людмила Петровна и Оксана уже были там. Свекровь восседала в кресле с видом королевы на троне, а Оксана лихорадочно листала каталог мебели на телефоне, мечтательно улыбаясь.
— А, приехали! — Людмила Петровна окинула Алину оценивающим взглядом. — Выглядишь бледной, небось, не спала? Напрасно. Все к лучшему.
Алина молча села на свободный стул рядом с Максимом. Она положила сумку на колени, ощущая под ткань твердый корпус диктофона.
В кабинет вошел сам юрист — подтянутый мужчина в очках с строгим лицом.
— Все здесь? Начинаем, — он разложил на столе папку с документами. — У меня на руках проект договора дарения. Квартира переходит от супругов Алины и Максима Петровых Оксане Валерьевне Сергеевой, сестре Максима Петрова.
Он начал зачитывать стандартные пункты. Алина сидела не двигаясь, глядя перед собой. Она чувствовала, как Максим напряженно наблюдает за ней.
— Теперь ваши документы, — юрист протянул руку.
Алина медленно открыла свою папку. Она увидела, как глаза Оксаны загорелись алчным огоньком. Та уже мысленно расставляла свою мебель в чужой квартире.
Алина достала не только паспорт, но и тот самый, оригинальный договор дарения от ее родителей. Она положила его сверху.
— Прежде чем подписывать что-либо, я прошу ознакомиться с этим документом, — ее голос прозвучал четко и громко, нарушая торжественную тишину кабинета.
Людмила Петровна нахмурилась.
— Какие еще глупости? У нас свой договор.
Юрист, не выражая эмоций, взял предложенную Алиной папку. Он открыл ее и начал читать. Его взгляд скользнул по тексту, замедлился на одной из страниц, и его лицо изменилось. Брови поползли вверх.
Он перечитал определенный пункт еще раз, затем посмотрел на Алину, потом на Людмилу Петровну.
— В чем дело? — нетерпеливо спросила свекровь. — Что там?
Юрист откашлялся.
— Госпожа Петрова, здесь есть… нюанс.
— Какой нюанс? — голос Людмилы Петровны стал опасным.
— В первоначальном договоре дарения, — он протер очки, — присутствует пункт 3.2. Цитирую: «Право собственности возникает при условии, что объект недвижимости будет использоваться исключительно одаряемыми супругами для совместного проживания. В случае расторжения брака в первые пять лет с момента заключения настоящего договора, право собственности на указанный объект недвижимости в полном объеме переходит обратно к дарителям».
В кабинете повисла мертвая тишина. Было слышно, как за окном пролетела ворона.
Лицо Людмилы Петровны начало медленно багроветь. Она смотрела на юриста, не в силах поверить в услышанное.
— Что это значит? — прошипела она.
— Это значит, — юрист положил бумагу на стол, — что они не могут подарить эту квартиру. Любая такая сделка будет ничтожной, так как нарушает условия первоначального дарения. Квартира, по сути, принадлежит им лишь условно. До истечения пятилетнего срока или до развода.
Раздался резкий, истеричный вопль. Это вскрикнула Оксана. Она вскочила с места, ее лицо исказила гримаса ярости и разочарования.
— Что значит не могут! Это незаконно! Ты что, не можешь ничего сделать? Я уже детям новые кровати выбрала!
Людмила Петровна поднялась. Она была бледной, но не от отчаяния, а от бешенства. Ее взгляд, тяжелый и ненавидящий, уставился на Алину.
— Ты… Ты знала.
Это была не просьба, а констатация факта.
Алина медленно повернулась к ней. Она больше не изображала покорность. Она смотрела на свекровь прямо, ее глаза были холодными и спокойными.
— Да, — тихо сказала она. — Я знала.
Она перевела взгляд на Максима. Он сидел, опустив голову, и смотрел на свои руки. Он понял все. Понял, что его мать и сестра оказались в ловушке, а он был их слепым орудием. И он понял, что потерял все.
Тишина в кабинете нотариуса была оглушительной. Ее нарушил лишь сдавленный вздох Оксаны, похожий на стон раненого зверя. Людмила Петровна неподвижно стояла, ее лицо застыло в маске неподдельной ненависти. Она смотрела на Алину, но та больше не чувствовала страха. Только ледяное спокойствие.
Юрист первым нарушил молчание, обращаясь к свекрови.
— Людмила Петровна, при таких обстоятельствах я не могу завершить сделку. Она юридически ничтожна. Любая попытка оспорить первоначальный договор в суде бесперспективна. Условие прописано абсолютно четко.
— Значит, нужно ждать пять лет, — с трудом выдавила Оксана, все еще цепляясь за призрачную надежду. — Мы подождем!
Алина медленно поднялась с кресла. Ее движения были плавными и полными достоинства. Она собрала свои документы и положила их в сумку.
— Ждите, — тихо сказала она. — Но без меня.
Она повернулась и вышла из кабинета, не оглядываясь. Она не видела, как исказилось лицо ее свекрови, как Оксана разрыдалась от бессильной ярости, как Максим, наконец, поднял на мать глаза, полкие упрека и стыда.
Алина вышла на улицу и сделала глубокий вдох. Воздух, который еще недавно казался отравленным, теперь был свежим и полным свободы.
Через два дня она подала на развод.
Телефон зазвонил почти сразу. Людмила Петровна. Алина посмотрела на экран и отклонила вызов. Потом еще один. И еще. Она не стала блокировать номер. Ей почти доставляло удовольствие наблюдать, как тает ее былой авторитет в этих бессильных попытках до нее достучаться.
В квартиру она вернулась, чтобы собрать оставшиеся вещи и начать готовить ее к продаже. Она хотела вернуть деньги родителям. Они были единственными, кто заслуживал этой благодарности.
Когда она заканчивала упаковывать книги в гостиной, в дверь постучали. Не три отрывистых удара свекрови, а два неуверенных, робких. Она знала, кто это.
Открыв, она увидела Максима. Он стоял на площадке, не решаясь переступить порог. Он постарел за эти несколько дней, под глазами были темные круги.
— Можно? — тихо спросил он.
Алина молча отступила, позволяя ему войти.
Он вошел и остановился, оглядывая пустеющую квартиру. Коробки, голые стены. От их мечты не осталось и следа.
— Аля… — он начал и замолчал, подбирая слова. — Они… они меня накрутили. Мама… Ты же не представляешь, как она умеет давить. Она говорила, что я плохой сын, что я бросаю сестру в беде… Я не думал, что все так обернется. Я не хотел тебя терять.
Он говорил, а Алина слушала его, глядя в то самое окно, где когда-то они вместе строили планы. Она чувствовала не боль, а легкую печаль. Печаль о том, кем он мог бы быть, если бы не стал марионеткой в руках матери.
— Знаешь, Максим, — тихо сказала она, поворачиваясь к нему. — Я тоже кое-что передумала.
В ее голосе не было ни злобы, ни упреков. Только констатация факта.
— Спасибо тебе. Благодаря тебе и твоей маме я поняла, кто я на самом деле. И чего я стою. Я поняла, что могу сама решать свою судьбу. И что мне не нужен человек, которого нужно защищать от его же собственной семьи.
Она подошла к входной двери и взяла в руки тот самый, треснувший замок-сердечко. Она посмотрела на него, потом на Максима.
— А эту квартиру я продам. И все деньги верну родителям. Они заслуживают спокойной старости. Без таких зятьев.
Она открыла дверь. Приглашение уйти было абсолютно понятным.
— Аля, прости… — снова попытался он, но она покачала головой.
— Прощай, Максим.
Он вышел на площадку. Она медленно, но твердо закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал как точка в конце длинной и поучительной истории.
Алина осталась одна в тишине пустой квартиры. Она подошла к окну. Внизу кипела жизнь. Ее жизнь. Она больше не была частью чужой семьи. Она была сама по себе. Целая. Свободная.
Она открыла ладонь. Треснувшее сердечко лежало на ней. Она подошла к мусорному ведру и разжала пальцы. Пластик беззвучно упал на дно, затерявшись среди обрывков старой жизни. Она выпрямилась и улыбнулась. Новая жизнь начинается не с новой квартиры. Она начинается с нового себя.
