Дождь в тот день был не просто водой с неба. Это была ледяная, грязная взвесь, которая забивалась за шиворот и превращала дешевую тушь в черные дорожки на щеках. Я стояла у стеклянной двери салона «Императрица», пытаясь поймать свое отражение. Женщина в витрине выглядела жалко: ссутулившаяся, в пальто, которое вышло из моды еще до того, как мой муж Виктор собрал чемоданы, и с глазами побитой собаки.
Я толкнула тяжелую дверь. Колокольчик звякнул слишком громко, разрушая атмосферу лавандового спокойствия и дорогого кофе.
Ирина вышла навстречу сама. Моя Ира. Подруга, с которой мы двадцать лет назад делили одну порцию пельменей в общежитии, а потом крестили детей. Она выглядела безупречно: кашемировый костюм цвета слоновой кости, укладка, от которой веяло успехом, и взгляд… Взгляд, которым смотрят на грязное пятно на скатерти.
— Тань? — она даже не подошла ближе. Остановилась в метре, скрестив руки на груди. — Ты чего здесь? Я же говорила, у меня запись полная.
— Ир, мне… мне просто поговорить, — мой голос дрогнул. — Витя заблокировал карты. Мне даже на проезд сейчас… Я думала, может, у тебя найдется какая-то подработка? Администратором, или полы помыть… пока я не встану на ноги.
Она рассмеялась. Коротко, сухо, как трескается сухая ветка.
— Полы? В моем салоне? — она обвела рукой пространство с хрустальными люстрами. — Тань, посмотри на себя. Ты пахнешь сыростью и неудачей. Клиенты платят мне за атмосферу люкса, а не за вид рыдающей брошенки.
— Мы же подруги… — прошептала я.
Ирина шагнула ко мне, понизив голос, чтобы не слышали мастера:
— Мы были подругами, когда ты была женой вице-мэра. А сейчас? Кто ты сейчас? У тебя нет ни имени, ни денег, ни молодости. Ты — никто! Зачем ты мне нужна? Иди домой, Таня. Не позорься.
Она развернулась на каблуках и ушла в свой кабинет. Я осталась стоять, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Не сердце, нет. Оборвалась нить, которая держала меня в старой жизни. Я вышла под ледяной дождь, и мне вдруг стало жарко. От злости.
Часть 1. Дно
Первые три дня после встречи с Ириной я лежала лицом к стене. Это было то самое «дно», о котором пишут в дешевых романах, только там героини красиво пьют вино у окна, а я пила пустой чай и считала трещины на потолке в квартире моей покойной мамы — единственном, что осталось мне после развода. Виктор, мой бывший муж, поступил «по-мужски» в кавычках: переписал всё имущество на подставных лиц еще за год до развода. Я осталась с «хрущевкой» на окраине и стареньким «Рено», который не заводился в минус десять.
Мне 54 года. В резюме — прочерк длиной в тридцать лет. «Домохозяйка», «жена», «мама». Мой диплом биолога покрылся пылью еще в 90-е. Кому я нужна? Ирины слова «Ты никто» звучали в ушах набатом, перебивая даже шум трамваев за окном.
На четвертый день позвонила дочь, Леночка. Она училась в Питере, в магистратуре.
— Мам, пап говорит, что не может оплатить семестр. У него там какие-то счета арестованы… Мам, меня отчислят, если до первого числа не внесу.
В её голосе была паника. Виктор просто забыл про неё, увлекшись новой жизнью с молодой помощницей.
— Я решу, Лена, — сказала я. И положила трубку. Руки дрожали.
Я встала и подошла к зеркалу. «Ты никто». Хорошо. Пусть я никто. Но у «никто» нет гордости, а значит, «никто» может делать любую работу. Я открыла шкаф, достала старые джинсы, которые носила на даче, и поехала на окраину города, в огромный питомник растений «ЗеленСтрой». Я помнила, что они искали сезонных рабочих.
— Спина больная? — спросил бригадир, мужик с лицом, дубленым ветром и водкой.
— Здоровая, — соврала я.
— Таскать мешки с грунтом, пересаживать туи, полоть. Оплата посменно, в конце недели. Паспорт давай.
Я вошла в огромную теплицу. Пахло сырой землей, удобрениями и влажной листвой. Этот запах ударил в нос, и вдруг… мне стало легче. Впервые за год я дышала. Это был не запах денег, как у Ирины, это был запах жизни.
К вечеру первого дня я не чувствовала рук. Ногти были черными от чернозема, поясница выла. Я сидела в раздевалке, жуя бутерброд, и слушала, как молодые девчонки обсуждают парней. Я была для них невидимкой. Теткой в платке. Но когда я получила первые полторы тысячи рублей, я купила не хлеб, а пакет хорошего грунта и стимулятор роста. Дома, на подоконнике, угасала мамина орхидея. «Я тебя вытащу, — сказала я цветку. — И себя вытащу».
Часть 2. Корни
Месяц прошел в аду. Я вставала в пять утра, ехала на первом трамвае через весь город, потом двенадцать часов месила грязь. Мои руки, привыкшие к маникюру и кремам за пять тысяч, превратились в наждак. Но странное дело — я перестала плакать. Физическая боль заглушала душевную.
Однажды в питомник приехал заказчик. Напыщенный владелец сети ресторанов, которому нужно было оформить летнюю веранду. Наш штатный дизайнер, девочка сразу после курсов, предлагала ему петунии.
— Да какие петунии! — орал он. — Мне нужно «дорого-богато», но чтобы не сдохло через неделю! У меня там тень!
Девочка лепетала что-то про полив. Бригадир мрачно курил в стороне.
Я не выдержала. Я просто не могла слышать, как они обсуждают убийство растений.
— Гортензии, — сказала я, не поднимая головы от грядки с рассадой. — Метельчатые гортензии. Сорт «Лаймлайт». Они любят полутень, выглядят как пена от шампанского и цветут до октября. А в ноги им — хосты «Патриот» с белой каймой. Будет выглядеть на миллион.
Заказчик замолчал. Подошел ко мне, брезгливо глядя на мой грязный фартук.
— Ты кто такая?
— Разнорабочая, — я выпрямилась, отряхнула руки. — Но я знаю, о чем говорю. Петунии у вас сгниют, а гортензии создадут структуру.
Он посмотрел на меня, потом на девочку-дизайнера.
— Сделай, как она сказала. Если сдохнут — вычту из твоей зарплаты, — бросил он бригадиру и ушел.
Бригадир посмотрел на меня по-новому.
— Ты биолог, что ли, Петровна? (Он называл меня по отчеству, даже не зная фамилии).
— Типа того.
Через неделю ресторан прислал благодарность и новый заказ. Мне не дали премии, но бригадир перевел меня с «лопаты» на черенкование редких сортов. Это была ювелирная работа. Я спасала то, что другие выбрасывали. Я брала списанные, полумертвые фикусы, «женское счастье», которое потеряло цвет, и выхаживала их. Я разговаривала с ними. Я поняла: растения, как люди. Если их поливать только водой — они выживут. Если поливать любовью — они расцветут.
В тот месяц я впервые прошла мимо салона Ирины. Видела, как она отчитывает администратора у входа. Она выглядела напряженной. Город шептался, что у неё начались проблемы с поставками косметики из-за санкций, и она начала экономить на качестве. Но мне было всё равно. У меня прорастали черенки голубой ели.
Часть 3. Холод
Пришла зима. В питомнике работы стало меньше, а счета за отопление маминой квартиры выросли. Денег на учебу дочери всё еще не хватало катастрофически. Я продала всё золото, что удалось спрятать от мужа. Осталось только обручальное кольцо. Я крутила его в руках, сидя на кухне. Сдать? Это значило бы окончательно признать, что 30 лет моей жизни были ложью.
Я пошла в ломбард. Приемщик, скучающий парень, взвесил кольцо.
— Лом. Гравировка всё портит. Цена такая-то.
Сумма была смешной. Я забрала кольцо и вышла. Нет. Я не сдам память, даже если она фальшивая. Я переплавлю её во что-то новое.
В тот вечер я создала страницу в соцсети. Назвала её «Зеленая Душа. Реанимация растений и зимние сады». Я выложила фото тех самых гортензий и спасенной маминой орхидеи.
Первый заказ пришел через три дня. Женщина просила спасти огромный лимон, который сбрасывал листья в офисе банка.
Я приехала. Охранники смотрели косо на мою старую куртку. Но когда я начала работать — менять грунт, подрезать корни, протирать каждый лист специальным раствором (мой собственный рецепт: янтарная кислота и немного магии), — вокруг собрались сотрудницы.
— А вы правда знаете, почему он сохнет?
— Ему холодно от окна и душно от батареи. У него стресс, — объясняла я, как врач.
Лимон ожил через две недели. Банк заплатил мне столько, сколько я получала в питомнике за полмесяца. Сарафанное радио заработало. Меня начали передавать из рук в руки как «цветочную ведьму», которая воскрешает мертвых.
Но тут случилось то, чего я боялась. Я столкнулась с реальностью русского бизнеса. Меня «кинули».
Богатая клиентка заказала оформление зимнего сада в коттедже. Я закупила растения на свои (заняла у соседа-пенсионера), работала неделю без выходных. А когда пришло время расчета, она заявила:
— Мне не нравится. Как-то… бедненько. Я не буду платить. Убирайте всё или уходите так.
Растения уже были посажены. Выкапывать их — значит убить.
Я стояла в её гостиной, чувствуя, как к горлу подступает знакомый ком. «Ты никто», — вспомнился голос Ирины.
— Я не буду выкапывать, — тихо сказала я. — Пусть живут. Это на вашей совести.
Я ушла. Я потеряла деньги, но сохранила растениям жизнь. Я ехала домой в маршрутке и плакала. Не от жалости к себе, а от бессилия. Казалось, мир проверяет меня на прочность: сломаюсь или нет? Озлоблюсь или нет?
Часть 4. Риск
Весной мне нужно было решать: оставаться «шабашницей» или делать шаг в неизвестность. Дочь нужно было выпускать из университета. Я нашла помещение — полуподвал с окнами у самого асфальта, бывший склад обуви. Аренда была неподъемной.
Я пошла в банк за кредитом для малого бизнеса. Мне отказали пять раз. «Возраст», «нет кредитной истории», «группа риска».
Шестой банк был маленьким, региональным. Кредитный менеджер, женщина моих лет, долго смотрела на мой бизнес-план, написанный от руки в тетрадке.
— Татьяна Владимировна, цифры у вас… оптимистичные. Но залога нет.
— У меня есть руки и репутация, — сказала я, глядя ей в глаза. — И есть контракт на обслуживание пяти офисов. Если вы не дадите мне шанс, я просто продолжу работать вчерную. А если дадите — я верну всё с процентами. Я не девочка, мне некуда бежать.
Она вздохнула и поставила печать. «Одобрено под высокий процент».
Я назвала фирму «GreenSoul». «Зеленая Душа».
Я работала по 18 часов. Сама была бухгалтером, грузчиком, водителем и дизайнером. Я спала по четыре часа. Мои руки больше не отмывались до конца, но я научилась носить это как знак отличия. Я купила первый профессиональный костюм — не шанель, конечно, но добротный брючный комплект цвета мха.
В городе начали говорить о моих работах. Я не делала «дорого-богато». Я делала экологично. Я вписывала природу в бетон. Я использовала местные растения, злаки, камни. Это стало трендом.
Ирина тем временем теряла позиции. Я слышала от общих знакомых: её салон пустел. Мастера уходили, уводя клиентов. Она пыталась держать марку, брала кредиты, чтобы перекрыть старые долги. Она не менялась. Она всё еще жила в 2010-м, где гламур решал всё. А мир изменился. Людям стала нужна искренность, а не золотая пыль в глаза.
Однажды я увидела её машину — красный «Мерседес», уже не новый, с царапиной на бампере. Она курила у окна своего салона, нервно, жадно. Я могла бы подойти. Могла бы проехать мимо на своем рабочем фургоне с логотипом. Но я свернула в переулок. Мне не нужно было её видеть, чтобы понять: наши качели качнулись в разные стороны.
Часть 5. Экзамен
Лето выдалось засушливым. Город плавился. Мне поступил звонок из городской администрации. Им нужен был подрядчик на озеленение новой пешеходной зоны в центре. Тендер был сложный, сроки — «вчера». Крупные фирмы отказывались, боясь штрафов.
Я взялась. Это было безумие.
Мне нужно было найти триста взрослых деревьев, устойчивых к городской пыли, и тысячи кустарников. Поставки из Европы были закрыты.
Я поехала по лесничествам области. Я искала местные питомники, о которых никто не знал. Я нашла заброшенное хозяйство под городом, где дед-агроном выращивал уникальные рябины.
— Дочка, да кому они нужны? — удивлялся он.
— Мне нужны, отец. Все заберу.
Мы работали ночами, чтобы не перекрывать движение. Я сама руководила посадкой, кричала на рабочих, когда они халтурили, сама поливала из шланга, когда сломалась автополивка.
В один из таких дней, в пять утра, когда город только просыпался, ко мне подошел мужчина.
— Крепко вы их, — кивнул он на ряды рябин.
Это был мэр. Без охраны, просто на пробежке.
— Они живые, — ответила я, вытирая пот со лба. — Им прижиться надо, пока жара не ударила.
— Как звать?
— Татьяна. «GreenSoul».
— Будем знакомы, Татьяна. Редко вижу, чтобы директор сам в земле копался.
Объект мы сдали в срок. Это был триумф. Не пафосный, а настоящий. Люди гуляли по аллее, фотографировались у моих рябин. Я стояла в стороне, пила кофе из бумажного стаканчика и понимала: я больше не тень своего мужа. Я — это я.
В тот же день я узнала, что салон Ирины выставлен на продажу за долги. Но покупателей не было. Помещение требовало ремонта, а репутация была испорчена скандалом: какой-то клиентке сожгли волосы дешевой краской, выдав её за премиум.
Часть 6. Встреча неизбежна
Осень. Мой офис переехал в бизнес-центр. У меня в штате уже пять человек, два фургона и очередь заказов на весну.
Секретарь Леночка (тезка моей дочери) заглянула в кабинет:
— Татьяна Владимировна, там женщина… без записи. Очень просит. Говорит, срочно. По поводу озеленения входной группы для продажи объекта.
— Кто? — я не оторвалась от чертежей.
— Не представилась. Говорит, владелица бывшего салона «Императрица».
Я замерла. Карандаш в моей руке хрустнул. Год. Прошел ровно год и два месяца.
Сердце забилось где-то в горле. Первая мысль была: «Отказать. Пусть ждет в коридоре час, а потом выгнать». Сладкий яд мести разлился по венам. Я вспомнила тот дождь, дверь, её смех.
Я встала, подошла к окну. Посмотрела на город. Я вспомнила ту женщину, которая не стала выкапывать цветы у злой клиентки. Если я сейчас поступлю как Ирина, чем я буду лучше?
Я выдохнула. Поправила пиджак.
— Пусть войдет через пять минут. Сделай ей кофе. Хороший кофе, Лен, не растворимый.
Дверь открылась. Ирина вошла неуверенно. Она сильно сдала. Того лоска больше не было. Углы губ опущены, в глазах — страх, замазанный тональным кремом. Она не смотрела на меня, она смотрела на стильный интерьер моего кабинета, на дипломы на стенах, на огромное живое дерево в углу.
Я сидела в кресле, развернувшись к окну.
— Здравствуйте, — её голос был глухим. — Мне порекомендовали вашу фирму. Мне нужно… нужно сделать «конфетку» перед входом. Я продаю бизнес, и риелтор сказал, что внешний вид убивает цену. У меня бюджет ограничен, но…
Я медленно развернула кресло.
— Здравствуй, Ира.
Часть 7. Зеркало
Тишина в кабинете была такой плотной, что, казалось, её можно резать садовыми ножницами. Ирина побледнела так, что румяна стали похожи на клоунские пятна. Она схватилась за спинку стула.
— Таня?
— Присаживайся, — я указала на кресло напротив. Спокойно. Без торжества.
Она села, словно ноги перестали её держать.
— Это… твое?
— Моё.
— Но как? Ты же… — она осеклась. Фраза «ты же никто» повисла в воздухе, невысказанная, но очевидная.
— Я работала, Ира. Пока ты пыталась казаться, я училась быть.
Она вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Не театрально, как раньше, а страшно, по-бабьи, с подвываниями.
— У меня всё забрали, Тань… Конкуренты задавили, аренду подняли, муж ушел к молодой… Я в долгах, квартиру могут описать. Если я не продам салон дорого, я — бомж. Помоги мне. По старой дружбе. Сделай мне скидку, а? Или в рассрочку? Я отдам, клянусь!
Я смотрела на неё и не чувствовала ничего, кроме жалости. Передо мной сидела не «Императрица», а перепуганная стареющая женщина, которая построила замок на песке.
— В рассрочку мы не работаем, — сказала я сухо. Это бизнес.
Она подняла на меня мокрые глаза. В них читалось: «Ты мне отомстишь. Сейчас ты меня выгонишь».
— Но, — продолжила я, — я посмотрю твой объект. Сама.
Мы поехали к её салону. Там было запустение. Урны переполнены, в вазонах торчали сухие палки — остатки тех самых туй, которые она когда-то купила, не слушая советов.
Я ходила, мерила шагами территорию. Ирина семенила следом, заглядывая мне в глаза. Это было жалкое зрелище. Смена ролей была полной. Но она не приносила мне радости.
— Здесь нужно всё менять, — вынесла я вердикт. — Грунт отравлен реагентами. Нужно снимать слой, класть рулонный газон, сажать можжевельники. Это будет стоить… — я назвала сумму.
Ирина ахнула.
— У меня нет столько. Тань, ну мы же…
— Нет, Ира. «Мы» закончилось в тот день, когда ты выставила меня под дождь. Сейчас есть заказчик и исполнитель. Я не могу работать в убыток. У меня люди, зарплаты, налоги.
Она опустила плечи.
— Тогда ничего не выйдет. Я пропала.
Она повернулась, чтобы уйти. Сгорбленная, побежденная.
Часть 8. Свет
— Стой, — окликнула я её.
Она замерла.
Я подошла к ней и достала из сумки визитку. Не свою.
— Это телефон центра переквалификации для женщин 50+. Там есть курсы администраторов, флористов, бухгалтеров. Реальные курсы, не для галочки. И там есть психолог. Бесплатный.
Она взяла визитку, не понимая.
— Зачем мне это? Я хозяйка салона… была.
— Ира, ты больше не хозяйка. И я не жена вице-мэра. Мы с тобой — две женщины, которым за пятьдесят. И у нас впереди еще лет двадцать-тридцать жизни. Кем ты будешь? Ныть о прошлом или начнешь работать?
— А как же фасад? — спросила она тихо.
— Фасад я тебе сделаю. Это будет мой рекламный проект. «Преображение безнадежного случая». Ты оплатишь только материалы. Работу моих ребят я возьму на себя — это будет их практика. Но с одним условием.
— С каким?
— Ты перестанешь называть людей «никто». Никогда. Ни уборщицу, ни курьера, ни старую подругу. Потому что жизнь имеет отличное чувство юмора, Ира. И она очень любит менять местами ферзя и пешку.
Она посмотрела на меня долго, пристально. Впервые за много лет я увидела в её глазах не оценку стоимости моей одежды, а человека.
— Спасибо, — хрипло сказала она. — Прости меня, Тань.
— Я простила тебя год назад, когда начала копать землю. Злость — плохая удобрение, на нем ничего не растет, кроме сорняков.
Спустя полгода я сидела в своем саду. Был теплый вечер. Мой бизнес процветал. Дочь успешно защитила диплом. А на днях я получила открытку. На ней была фотография обычной женщины в аккуратной униформе администратора гостиницы. Она улыбалась просто и открыто. На обороте было написано знакомым почерком: «Зарплата небольшая, но коллектив хороший. И ноги к вечеру гудят. Но я справляюсь. Приходи на чай, здесь пекут вкусные булки. Ира».
Я улыбнулась и посмотрела на свои руки. На них были следы земли, мелкие шрамы от шипов роз. Это были руки человека, который не боится жизни.
Год назад мне сказали, что я никто.
Сегодня я знаю: я — это я. И этого более чем достаточно.
