Ключи в замке лязгнули так громко, что я вздрогнула и чуть не выронила чашку. Сердце ухнуло вниз. Только не сейчас. Только не снова.
— Анюта, ты где? — голос Тамары Алексеевны прорезал тишину раньше, чем она успела дотопать до кухни.
Я стояла у стола и смотрела на салфетки, которые только что аккуратно сложила. Пальцы сами собой сжались. В детской затихли мультики — Лиза, наверное, насторожилась.
— Здравствуйте, — выдавила я, разворачиваясь.
Свекровь уже была в дверном проёме — в той самой синей кофте, которую она считала парадной, с цепочкой на шее. Она поправила её, оглядела кухню взглядом ревизора и поджала губы.
— Опять посуда в раковине. Ты когда научишься за собой следить?
Я сглотнула. Посуды там было две кружки. Мы только позавтракали.
— Я сейчас помою, — сказала я тихо.
— Всё сейчас да сейчас. А ребёнок? Ты с ней хоть занимаешься или только в телефоне сидишь?
Из коридора послышался осторожный шорох — это Сергей юркнул в ванную. Как всегда. Я услышала щелчок замка и поняла: снова одна.
— Мама, — я попыталась сделать голос ровным, — мы же договаривались, что вы будете предупреждать, когда собираетесь прийти.
Тамара Алексеевна выпрямилась, и цепочка на её шее дрогнула.
— Я мать! — она повысила голос так, что в детской снова стало тихо-тихо. — Я имею право прийти к сыну в любое время! Это не твой дом, это наш семейный дом!
Наш. Только не мой.
Я почувствовала, как по спине пополз холодок. Руки задрожали. В горле встал ком, который мешал дышать.
— Я не против ваших визитов, просто…
— Ничего «просто»! Ты мне тут порядки устраиваешь, будто я чужая! Сергей! — она повернулась к ванной. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?
Из ванной — тишина.
Я посмотрела на свои руки. Они всё ещё держали чашку. Керамика холодная, пальцы белые от напряжения.
— Лиза, — Тамара Алексеевна прошла мимо меня к детской, — иди к бабушке, покажи, что рисовала.
Дочка вышла, прижимая к груди своего потрёпанного зайца. Она не смотрела на меня, только на пол.
— Привет, бабушка, — прошептала она.
— Вот умница. А мама твоя только кофе пьёт да по сторонам смотрит. Надо ж за тобой следить, а не…
— Хватит, — сказала я.
Голос прозвучал громче, чем я хотела. Тамара Алексеевна замерла.
— Что ты сказала?
— Хватит. — Я сделала шаг вперёд, чувствуя, как внутри всё дрожит. — Это мой дом. И вы не имеете права врываться сюда и учить меня, как мне жить.
Несколько секунд свекровь просто смотрела на меня. Потом её лицо скривилось.
— Ах ты неблагодарная… Сергей!
Дверь ванной открылась. Муж вышел, бледный, с мокрыми руками.
— Что случилось?
— Слышал, как она со мной?! Вот она какая, твоя жена! Я для вас всё, а мне такое!
Сергей посмотрел на меня. Я ждала. Ждала, что он скажет хоть что-то. Заступится. Объяснит маме.
— Аня, ну зачем ты? — он потёр переносицу. — Мама же хотела как лучше.
Внутри что-то оборвалось.
Тамара Алексеевна схватила сумку, достала телефон и ткнула пальцем в экран, не отрывая от меня торжествующий взгляд.
— Люся? Ты представить не можешь! Я к ним утром зашла, а эта… да, да, я при ребёнке слышу такое!
Она говорила громко, нарочито громко. Я стояла посреди кухни и чувствовала, как по щекам текут слёзы.
Лиза прижалась к моей ноге.
— Мама, бабушка из-за меня сердится? — прошептала она.
Я погладила её по голове и вытерла лицо ладонью.
Тамара Алексеевна ушла через десять минут, продолжая говорить по телефону уже в подъезде. Сергей молча вернулся в ванную. Я осталась с дочкой на кухне, где пахло остывшим кофе и чужими духами.
Сколько ещё можно?
Вечером на телефон пришло сообщение от Любови Павловны, сестры свекрови.
«Анечка, я тебе как женщина женщине говорю: нельзя так с матерью Серёжи. Она столько для вас делает, а ты ей грубишь. Подумай о ребёнке. Таких, как ты, в семьях долго не держат».
Я прочитала и положила телефон экраном вниз. Руки снова дрожали.
— Ты чего молчишь? — Сергей сидел на диване, мял в руках связку ключей.
— О чём говорить? — я обернулась к нему. — Ты же всё слышал.
— Ну, может, не стоило так резко? Мама переживает за нас, хочет помочь.
— Помочь? — я почувствовала, как внутри снова закипает. — Сергей, она пришла без предупреждения! У неё свои ключи от нашей квартиры, и она приходит, когда захочет!
— Ну и что? Она же мать. Семья.
— А я кто? — голос сорвался.
Он помолчал, потом тихо сказал:
— Давай завтра обсудим. Мне рано вставать.
Я смотрела на его спину, когда он уходил в спальню, и понимала: завтра ничего не изменится. Как и послезавтра.
Ночью не спалось. Я лежала и слушала, как за стеной сопит Лиза, как скрипит кровать под Сергеем. В голове крутилось одно и то же: я не имею права злиться, я должна терпеть, это его мать, я плохая жена, плохая сноха.
А потом вспомнила глаза дочки. Как она прижимала зайца и шептала: «Из-за меня?»
Нет. Хватит.
Утром, когда Сергей ушёл на работу, а Лиза ещё спала, я оделась и вышла из дома. В хозяйственном магазине купила новый замок. Простой, надёжный, с тремя ключами.
Мастер приехал через час. Молодой парень, который не задавал лишних вопросов, просто аккуратно выкрутил старый замок и вкрутил новый. Я стояла рядом, сжимая в кармане телефон, и слушала, как внутри всё сжимается от страха.
Что я делаю? Что, если это неправильно? Что, если Сергей…
— Готово, — сказал мастер. — Вот ключи. Проверьте.
Я повернула ключ. Замок щёлкнул мягко, надёжно. Как защёлка на сундуке.
— Спасибо.
Когда он ушёл, я прислонилась к двери и закрыла глаза. Сердце колотилось так, что в висках стучало.
Теперь уже не вернуть.
Звонок раздался через три часа. Я как раз читала Лизе книжку, когда услышала резкий, требовательный трезвон.
— Открой! — голос Тамары Алексеевны был громким даже через дверь. — Аня! Я знаю, ты дома! Открой немедленно!
Я встала, подошла к двери и положила руку на ручку. Металл холодный, пальцы скользят.
— Тамара Алексеевна, я не могу вас впустить.
— Что?! Ты смеешь?! Открой сейчас же!
— Вы не предупредили, что придёте.
За дверью наступила тишина. Потом — взрыв.
— Я мать твоего мужа! У меня свои ключи! Это наш дом!
— Я поменяла замок, — сказала я тихо, но твёрдо. — И больше не впущу никого без предупреждения.
Грохот в дверь стал сильнее. Я отступила на шаг, прижав руку к груди. Дыхание сбилось.
— Ты на что замахнулась, неблагодарная?! Сейчас же открой, или я вызову полицию! Сергей!
Она начала названивать мужу прямо там, в подъезде. Я слышала её голос, визгливый и яростный:
— Серёжа, твоя жена меня не впускает! Она поменяла замок! Ты слышишь?! Выбирай — или я, или она!
Через десять минут хлопнула дверь подъезда. Тамара Алексеевна ушла.
Я сползла по стене на пол и обхватила колени руками. Всё тело тряслось.
— Мама? — Лиза стояла в дверях детской, прижимая зайца. — Всё хорошо?
Я кивнула и натянуто улыбнулась.
— Всё хорошо, солнышко.
Но это была ложь.
Сергей пришёл поздно вечером. Молча повесил куртку, прошёл на кухню, налил воды.
— Ключи, — сказал он глухо.
Я протянула ему связку. Он взял, покрутил в руках, сунул в карман.
— Зачем ты это сделала?
— Я больше не могу, — ответила я. — Сергей, пойми. Я боюсь в собственном доме. Каждый день жду, когда она ворвётся и начнёт…
— Она моя мать.
— Я знаю. Но это наш дом. Наш с тобой и Лизой. Не её.
Он молчал долго, потом сказал:
— Может, ты и правда переборщила.
Я почувствовала, как внутри снова всё сжимается. Холод пополз по рукам.
— Понятно.
Он ушёл в спальню. Я осталась на кухне одна, под тусклым светом лампы, и смотрела на свои руки. Они больше не дрожали. Просто лежали на столе — чужие, уставшие.
Одна.
Следующие два дня телефон разрывался от звонков. Родственники, знакомые, даже соседка тёти Любы написала в общий чат что-то про «современных сноx, которые забыли, что такое уважение».
Любовь Павловна звонила трижды. Я не брала трубку.
Сергей молчал. Приходил, уходил, ел молча, спал отвернувшись.
Лиза стала тише. Играла в детской одна, почти не выходила. Я заходила к ней, садилась рядом, и она прижималась ко мне, не говоря ни слова.
На третий вечер она вдруг спросила:
— Мама, а бабушка больше не придёт?
— Придёт. Но только если мы разрешим.
Лиза помолчала, потёрла ушко зайца.
— А можно… можно, чтобы она не кричала? Мне страшно, когда она сердится.
Я обняла её и почувствовала, как внутри что-то окончательно твердеет.
Ради неё. Если не ради себя, то ради неё.
Сообщение от Сергея пришло на четвёртый день: «Встретимся в кафе. Поговорим».
Я сидела за столиком у окна и смотрела, как по улице идут люди. В кафе пахло кофе и свежей выпечкой, играла тихая музыка. Мимо проходили официанты с подносами. Всё было обычно, буднично, а внутри меня — пустота.
Сергей пришёл через пять минут. Сел напротив, положил ключи на стол.
— Слушай, — начал он и замолчал.
Я ждала.
— Я не знаю, что делать, — сказал он наконец. — Мама звонит каждый день. Плачет. Говорит, что ты её отталкиваешь. Что я должен выбрать.
— И ты выберешь её, — сказала я ровно.
— Нет. — Он поднял на меня глаза. — Я устал, Аня. Устал разрываться. Устал от того, что дома — не дома, а поле боя. Я… я тоже больше не могу так.
Я замерла.
— Что ты хочешь сказать?
Он потёр лицо руками, потом тихо произнёс:
— Я за вас. За тебя и Лизу. Пусть мама обижается. Но я не хочу, чтобы моя дочь боялась собственной бабушки. И не хочу, чтобы ты плакала каждый вечер.
Внутри что-то дрогнуло. Я почувствовала, как по щекам снова текут слёзы, но на этот раз — другие.
— Ты серьёзно?
Он протянул руку и накрыл мою ладонь.
— Серьёзно. Мы поставим маме условия. Наш дом — наши правила. Визиты — только по согласованию. Без скандалов и упрёков. Если она не согласится…
Он не договорил, но я поняла.
Мы сидели так несколько минут, держась за руки, и я впервые за много дней почувствовала, что дышу свободно.
Вместе.
Разговор с Тамарой Алексеевной состоялся вечером, по телефону. Сергей поставил громкую связь, и мы сидели рядом на диване.
— Серёжа, ты понимаешь, что делаешь? — голос свекрови дрожал от возмущения.
— Понимаю, мам. Я люблю тебя. Но это наш дом, и здесь наши правила.
— Какие ещё правила?! Я мать!
— И я сын. Который просит уважать личное пространство. Мам, ты можешь приходить, но только предупредив. Без ключей. Без скандалов. Без упрёков. Это условие.
— Ты с ума сошёл! Она тебе мозги промыла!
— Нет, мам. Это моё решение.
Долгая пауза. Потом — сухой, обиженный голос:
— Хорошо. Живите, как хотите. Без меня.
Трубку положили.
Сергей посмотрел на меня.
— Как думаешь, вернётся?
— Не знаю, — честно ответила я. — Но если вернётся, то по нашим правилам.
Он кивнул, и мы так и сидели — в тишине, которая была не пугающей, а успокаивающей.
Утро наступило тихое, светлое. Я проснулась раньше всех и вышла на кухню. За окном розовел рассвет, в квартире пахло чистотой. Из детской донёсся смех Лизы — она разговаривала с зайцем, придумывая какую-то историю.
Сергей вышел следом, зевая.
— Кофе будешь?
— Буду, — улыбнулась я.
Он подошёл, обнял меня за плечи и поцеловал в макушку.
— Спасибо, что не сдалась.
Я прислонилась к нему и закрыла глаза. Где-то за дверью прошли соседи по лестнице — их шаги стихли. Никто не звонил. Никто не врывался. Просто тихое утро в нашем доме.
Лиза выбежала из детской с растрёпанными волосами и зайцем подмышкой.
— Мам, пап, а можно я сегодня нарисую нас троих?
— Конечно, солнышко, — я присела рядом с ней.
Она улыбнулась — широко, без страха, и убежала обратно.
Я посмотрела на дверь. На новый замок. На Сергея, который наливал кофе в две чашки.
Наш дом. Наши правила. Наша жизнь.
Впервые за долгие месяцы я почувствовала, что мои плечи расслаблены. Что дышать легко. Что в этом доме мне больше не нужно бояться.
Может быть, не всё решено. Может быть, впереди ещё будут сложности. Но теперь — я не одна.
И этот дом наконец стал моим.
