– А Катюша-то наша совсем зашивается, – вздохнула Тамара Игоревна, аккуратно промокая уголки губ салфеткой. – Снимают они с Игорем конуру на окраине, платят бешеные деньги, а там ни развернуться, ни вздохнуть. Егорка, внучок мой, болеет без конца. Сырость, первый этаж…
Марина молча кивнула, подкладывая сыну Мише еще один кусочек запеченной курицы. Семейный ужин в их с Денисом квартире, явление нечастое, всегда проходил по одному сценарию. Сначала – общие фразы о погоде и здоровье, затем – плавный переход к жалобам на жизнь Кати, младшей сестры Дениса. Марина уже выучила эту партитуру наизусть и старалась не вступать в дискуссию, зная, что любой комментарий будет истолкован не в ее пользу.
– Вот я и думаю, – продолжила свекровь, вперив в Марину цепкий взгляд своих светлых, почти бесцветных глаз. – Вы-то тут в хоромах живете. Трешка, простор… Мишеньке одному сколько места. А мой внук ютится в клетушке. Несправедливо как-то.
Денис, до этого момента увлеченно рассказывавший сыну о новом конструкторе, напрягся. Он бросил на мать быстрый, предостерегающий взгляд.
– Мам, мы эту тему уже обсуждали. У Кати своя семья, они взрослые люди, разберутся.
– Разберутся! – фыркнула Тамара Игоревна, и ее тонкие губы поджались в недовольную ниточку. – Как тут разберешься, когда цены на жилье такие, что впору петлю на шею накидывать? А у кого-то, вишь, всё есть. Изначально.
Последние слова были произнесены с явным нажимом и адресованы Марине. Ее трехкомнатная квартира, доставшаяся от бабушки задолго до брака с Денисом, была вечным раздражителем для свекрови. Тамара Игоревна никогда не говорила об этом прямо, но в каждом разговоре сквозило: Марине повезло, она получила всё на блюдечке, в то время как ее «бедные детки» вынуждены карабкаться сами.
– Мы с Денисом Мише комнату отдельную обустроили, – спокойно ответила Марина, выдерживая взгляд свекрови. – И под кабинет мужу место выделили. Квартира не пустует.
– Кабинет… – протянула Тамара Игоревна с плохо скрываемой насмешкой. – Великое дело. А моя дочь с внуком дышит плесенью. Ты бы съездила, посмотрела, в каких условиях они живут. Может, совесть бы взыграла.
Марина почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. Она не была обязана решать жилищные проблемы сестры мужа. Они с Денисом помогали Кате деньгами, когда та просила, Денис чинил ей машину, находил врачей для племянника. Но квартира была чертой, которую Марина не позволяла переходить. Это был ее дом. Ее и ее семьи – мужа и сына.
– Мам, прекрати, – уже более жестко сказал Денис. – Марина ни при чем. Мы помогаем Кате, как можем.
– Плохо помогаете! – отрезала Тамара Игоревна, вставая из-за стола. Ее лицо приобрело обиженное и одновременно грозное выражение. – Я о родном внуке пекусь, а вам дела нет! Одна в кабинете сидит, другая в хоромах! Семья называется!
Она демонстративно прошла в прихожую, давая понять, что ужин окончен. Денис, тяжело вздохнув, пошел за ней. Марина осталась на кухне, слушая их приглушенный разговор. Она знала, что сейчас мать будет «обрабатывать» сына, давить на жалость и чувство вины. Это был ее коронный прием.
Когда входная дверь наконец захлопнулась, Денис вернулся на кухню осунувшийся и мрачный.
– Марин, не обращай внимания. Ты же знаешь ее.
– Знаю, – коротко ответила Марина. – И с каждым разом мне это нравится все меньше. Чего она хочет, Дэн? Чтобы мы продали мою квартиру и купили две – нам и Кате?
– Не говори ерунды, – отмахнулся он, но взгляд отвел.
– Это не ерунда. Это именно то, к чему она ведет. И сегодня она это почти озвучила.
Денис сел напротив, потер ладонями лицо.
– Она просто переживает за Катьку. У них там действительно все не очень. Игорь этот ее… ни рыба, ни мясо. Зарплата копеечная, амбиций ноль.
– А я здесь при чем? Я должна отдать то, что принадлежит мне и нашему сыну, потому что Катин муж – неудачник?
– Никто ничего не просит отдавать! – повысил голос Денис. – Просто… будь помягче с ней. Она мать.
– Я и так мягче некуда, – холодно ответила Марина. – Но ее материнские чувства почему-то распространяются только на Катю и ее ребенка. Наш с тобой сын, ее родной внук, ее, кажется, не волнует. Она готова выселить его из собственной комнаты ради удобства другого внука.
Денис молчал. Аргументов у него не было. Этот разговор повторялся снова и снова, становясь все более напряженным. Марина чувствовала, как между ней и мужем растет стена, возводимая умелыми руками Тамары Игоревны.
Следующие несколько недель прошли в относительном затишье. Свекровь не звонила, и Марина понадеялась, что инцидент исчерпан. Но она ошибалась. Затишье было лишь подготовкой к новому наступлению.
Однажды вечером, когда они с Денисом смотрели фильм, ему позвонила Катя. Обычно их разговоры были короткими и деловыми, но на этот раз Денис долго ходил по комнате, хмурился и говорил тихим, напряженным голосом. Марина сделала вид, что увлечена фильмом, но сама ловила обрывки фраз: «Катя, это невозможно…», «Я не могу это решать один…», «Да при чем тут Марина?».
Когда он закончил, то сел в кресло и долго смотрел в одну точку.
– Что случилось? – спросила Марина, не выдержав.
– Катя, – глухо ответил он. – Они съезжают с той квартиры. Хозяева поднимают цену, они не тянут.
– И куда они?
– Вот в этом и проблема. Мама нашла им вариант… В общем, она предлагает, чтобы они временно пожили у нас.
Марина застыла.
– У нас? Здесь? В нашей квартире?
– Марин, я сразу сказал, что это бред. Но мама… она умоляет. Говорит, всего на пару месяцев, пока они не найдут что-то другое. Катя плакала в трубку, говорила, что им с Егоркой идти некуда.
– Денис, у нас нет места! – Марина вскочила. – Куда ты их поселишь? В Мишкину комнату? А его куда, в коридор на коврик?
– Они говорят, можно в гостиной, на диване…
– В гостиной? Чтобы мы жили как в цыганском таборе? Чтобы я ходила на цыпочках по собственной квартире, потому что за ширмой спит сестра с ребенком? Ты в своем уме?
Ее голос звенел от возмущения. Это было уже не просто посягательство, это было вторжение.
– Я понимаю, – устало сказал Денис. – Я им отказал. Но мама… она сказала, что приедет завтра поговорить с тобой. Сказала, что ты женщина, ты должна понять.
«Понять и уступить», – мысленно закончила за него Марина. Она почувствовала ледяной холод. Свекровь решила идти напролом, используя Дениса как таран, а когда это не сработало, решила действовать сама.
– Пусть приезжает, – твердо сказала Марина. – Я с ней поговорю. Но мой ответ ты уже знаешь. И я надеюсь, он совпадает с твоим.
Она пристально посмотрела на мужа. В его глазах была мука. Он разрывался между долгом перед матерью и сестрой и любовью к своей семье. И Марина понимала, что следующая битва будет решающей…
Тамара Игоревна приехала на следующий день, как и обещала. Без предупреждения, ровно в тот момент, когда Марина вернулась из садика с Мишей. Она стояла на пороге, поджав губы, источая ауру праведного гнева. За ее спиной маячила бледная и заплаканная Катя.
– Мы на разговор, – без предисловий заявила свекровь, проходя в квартиру так, словно была здесь полноправной хозяйкой.
Марина молча пропустила их в гостиную. Миша, почувствовав напряженную атмосферу, прижался к ее ноге.
– Раздевайтесь, проходите, – ровным голосом сказала она.
– Мы ненадолго, – бросила Тамара Игоревна. – Пришли к твоей совести воззвать. Если она у тебя есть.
Они сели на диван. Катя тут же достала платок и принялась утирать несуществующие слезы. Это был спектакль, срежиссированный ее матерью, и Марина это прекрасно понимала.
– Я вас слушаю, Тамара Игоревна.
– Что ты слушаешь? Ты и так все знаешь! Моя дочь, мой внук остаются на улице из-за твоего упрямства! Денис сказал, ты против, чтобы они пожили у вас.
– У нас нет для них места, – спокойно повторила Марина свою позицию. – Это трехкомнатная квартира, а не общежитие.
– Места у нее нет! – всплеснула руками свекровь. – Да тут хоромы царские! В одной комнате спите вы, другая у сына, третья – кабинет! Можно подумать, твой Денис – академик, что ему кабинет нужен! Подвинется!
– Мой муж много работает дома, и ему нужно личное пространство. Так же, как и нашему сыну.
– А моему внуку что, не нужно? – взвилась Тамара Игоревна. – Ему нужнее, он болеет! Катя, расскажи ей!
Катя шмыгнула носом.
– У Егорушки астма начинается, врач сказал, из-за сырости… Нам бы только на пару месяцев, Мариночка… Мы тихо будем, нас и не заметишь…
Марина смотрела на них и чувствовала, как раздражение сменяется холодной яростью. Они разыгрывали перед ней эту жалкую сцену, давили на самые больные точки, пытаясь выставить ее бессердечной эгоисткой.
– Катя, я сочувствую твоей ситуации. Но пустить вас сюда я не могу. Это создаст невыносимые условия для всех. Для нас с Денисом, для Миши, и для вас в том числе.
– Ах, она нам сочувствует! – театрально воскликнула Тамара Игоревна, обращаясь к дочери. – Какое великодушие! Сидит в чужой, по сути, квартире и решает, кому тут жить, а кому нет!
– Эта квартира не чужая, – отчеканила Марина. – Она моя. И я решаю, кто здесь будет жить.
– Твоя? – в глазах свекрови сверкнул недобрый огонь. – Это пока она твоя. Но вы с Денисом женаты уже семь лет. Прописан он здесь. Миша, внук мой, здесь прописан. Так что эта квартира уже давно не только твоя. Она общая.
Марина ощутила, как земля уходит из-под ног. Она ожидала чего угодно: слез, упреков, шантажа. Но не этого. Не прямой угрозы, облеченной в псевдоюридическую форму.
– О чем вы говорите? Это моя добрачная собственность. Денис не имеет на нее никаких прав.
– Это мы еще посмотрим! – Тамара Игоревна поднялась. Ее лицо исказила злобная ухмылка. – Есть хорошие юристы. Если в браке были сделаны улучшения, которые значительно увеличили стоимость жилья… А вы ведь ремонт делали! Я помню, Денис сам все полы перестилал, плитку клал. Все чеки найдутся! Так что твоя добрачная квартирка теперь и моему сыну полагается. А значит, и внуку моему место здесь найдется. Поняла?
Она произнесла это тихо, почти шепотом, но в ее словах было столько яда и злобы, что Марина отшатнулась. Катя смотрела на мать с испугом и восхищением.
– Вы… вы угрожаете мне? – прошептала Марина.
– Я защищаю интересы своей семьи! – гордо заявила Тамара Игоревна. – А ты, если не хочешь по-плохому, подумай хорошо. Пусти Катю. Иначе будет суд. И мы отсудим у тебя долю. И тогда Катя с Егоркой въедут сюда уже на законных основаниях. Как совладельцы.
Она развернулась и, не прощаясь, направилась к выходу. Катя, как тень, последовала за ней.
Марина осталась стоять посреди гостиной, оглушенная. Это была война. Настоящая, беспощадная война, объявленная ей самой близкой родственницей. И ставкой в этой войне был ее дом…
Вечером, когда Денис вернулся с работы, Марина рассказала ему все. Она говорила ровно, без слез и истерик, передавая слова свекрови почти дословно. Денис слушал, и его лицо мрачнело с каждой минутой. Когда она закончила, он долго молчал, сжав кулаки.
– Она сошла с ума, – наконец произнес он. – Просто сошла с ума. Судиться с тобой… из-за квартиры.
– Она не шутит, Дэн. Я видела ее глаза. Она пойдет до конца.
– Да не может она ничего отсудить! – воскликнул он. – Это бред! Юрист любой ей скажет!
– А если она найдет не «любого» юриста, а такого, который пообещает ей золотые горы? Она найдет фальшивые чеки на ремонт, приведет свидетелей, которые скажут, что ты вложил сюда миллионы. Она будет лгать и изворачиваться. И она измотает нам все нервы, превратит нашу жизнь в ад. Этого она и добивается.
Денис вскочил и начал метаться по комнате.
– Я поговорю с ней! Я объясню ей, что она не права!
– Ты уже говорил. Она тебя не слушает. Для нее ты не муж и отец, а инструмент для достижения ее целей. Она считает, что имеет право распоряжаться твоей жизнью. А заодно и моей.
Он остановился, посмотрел на нее с отчаянием.
– Что же делать, Марин? Что?
– Я не знаю, – честно призналась она. – Но я знаю одно. Я не уступлю. Я не пущу их сюда. И я буду бороться за свой дом. Но я должна знать: ты со мной? Или ты снова будешь пытаться найти компромисс там, где его нет?
Это был главный вопрос. От его ответа зависело все. Если Денис сейчас проявит слабость, начнет уговаривать ее «потерпеть» или «войти в положение», их брак даст трещину.
Денис подошел к ней, взял ее руки в свои.
– С тобой, – твердо сказал он. – Конечно, с тобой. И с Мишкой. Это мой дом тоже. И я никому не позволю его разрушить. Даже собственной матери.
В этот момент Марина поняла, что они справятся. Какой бы тяжелой ни была предстоящая битва, они были вместе.
На следующий день Денис поехал к матери. Их разговор, как он потом рассказывал, был коротким и страшным. Он пытался воззвать к ее разуму, к материнским чувствам. Он говорил, что она разрушает его семью, что она настраивает его против себя. В ответ он услышал ультиматум: либо Марина пускает Катю, либо они встречаются в суде. Тамара Игоревна была непреклонна. Она кричала, что он «подкаблучник», что «эта вертихвостка» одурманила его, что он забыл свой сыновний долг.
Денис ушел, хлопнув дверью. Он сказал матери, что если она подаст в суд, то может считать, что сына у нее больше нет. Это была точка невозврата.
Через две недели Марина получила повестку в суд.
Тамара Игоревна, действуя от имени Дениса (по доверенности, которую он когда-то неосмотрительно ей дал на какие-то мелкие дела), подала иск о признании за ним права на долю в квартире в связи с неотделимыми улучшениями, произведенными в период брака.
Марина наняла хорошего адвоката, пожилую, опытную женщину с усталым, но умным лицом. Выслушав историю, та сказала:
– Дело дрянь, девочка. Не в юридическом смысле – тут их шансы почти нулевые. А в человеческом. Свекровь у тебя – танк. Она будет переть напролом, не считаясь ни с чем. Нам нужно подготовиться к грязной игре.
И игра действительно была грязной. На первом же заседании адвокат Тамары Игоревны, скользкий тип с бегающими глазками, представил суду кипу чеков на стройматериалы на баснословную сумму. Марина с Денисом сразу поняли, что чеки поддельные. Они делали ремонт, но своими силами и из недорогих материалов.
– Мы будем требовать экспертизу подлинности документов, – спокойно заявил адвокат Марины.
На следующее заседание Тамара Игоревна привела «свидетелей» – двух своих пожилых подруг, которые, глядя в потолок, божились, что лично видели, как Денис «день и ночь» работал в квартире, превращая «бабушкину халупу в царский дворец».
Денис, присутствовавший на заседании, не выдержал.
– Мама, что ты делаешь? – спросил он ее в коридоре суда. – Зачем ты врешь? Зачем заставляешь врать других?
– Я борюсь за справедливость! – с пафосом ответила она. – За права моего сына, которого ты сам защитить не можешь!
Он смотрел на нее и не узнавал. Перед ним стояла чужая, одержимая женщина, готовая на любой подлог, на любую ложь, чтобы добиться своего. Вся любовь и уважение, которые он питал к ней всю жизнь, испарились в этот момент, оставив после себя только горечь и пустоту.
Процесс тянулся несколько месяцев. Это было мучительное время. Марина плохо спала, постоянно вздрагивала от телефонных звонков. Атмосфера в доме была напряженной. Денис ходил чернее тучи. Он полностью прекратил общение с матерью и сестрой, но чувство вины и стыда за их поведение сжигало его изнутри. Они старались не показывать Мише, что происходит, но дети все чувствуют. Сын стал более капризным и тревожным.
Марина видела, как страдает муж, и ее сердце сжималось от жалости к нему и от ненависти к женщине, которая поставила его в такое положение.
Развязка наступила неожиданно. Адвокат Марины, обладая хорошими связями, сумела «пробить» чеки, представленные стороной истца. Выяснилось, что фирма, якобы выдавшая их, была ликвидирована за два года до даты, указанной в документах. Это был неопровержимый довод, доказывающий фальсификацию.
На финальном заседании, когда адвокат Марины представила суду этот факт, в зале повисла тишина. Адвокат Тамары Игоревны заерзал на стуле. Сама свекровь побелела, потом покрылась красными пятнами.
– Это ошибка! Подлог! Они все купили! – закричала она, но ее уже никто не слушал.
Судья, строгая женщина средних лет, холодно посмотрела на нее и объявила решение. В иске было отказано в полном объеме. Кроме того, она вынесла частное определение о передаче материалов по факту предоставления суду фальсифицированных доказательств в следственные органы. Для Тамары Игоревны это пахло уже не просто проигрышем, а уголовным делом…
Они вышли из здания суда молча. Денис остановился на ступеньках, достал сигарету. Его руки слегка дрожали.
– Все кончено, – сказала Марина, кладя руку ему на плечо.
– Да, – хрипло ответил он. – Все кончено.
На другой стороне улицы стояли Тамара Игоревна и Катя. Свекровь смотрела на них с такой ненавистью, что Марине стало не по себе. Потом она что-то резко сказала дочери, и они быстро пошли прочь.
Дома Денис налил себе коньяку, выпил залпом.
– Она мне больше не мать, Марин. После всего этого… у меня нет матери.
Марина обняла его. Она не стала говорить банальностей вроде «она все равно твоя мать». Она понимала, что мосты сожжены. И сожгла их сама Тамара Игоревна в своей слепой, эгоистичной любви к одной дочери и в своей не менее слепой ненависти к жене сына.
Жизнь постепенно входила в свою колею. Уголовное дело против Тамары Игоревны, в конце концов, замяли – помогли какие-то связи, да и адвокат Марины не стала настаивать, понимая, что им всем нужен мир. Катя с мужем и сыном, по слухам, уехали в другой город, где им помогли с жильем родственники ее мужа.
Тамара Игоревна исчезла из их жизни. Она не звонила, не писала, не пыталась увидеться с внуком. Словно ее никогда и не было. Денис тяжело переживал этот разрыв. Иногда Марина видела, как он задумчиво смотрит в окно или подолгу рассматривает старые семейные фотографии. Она знала, что часть его души умерла в той судебной битве.
Однажды, спустя почти год, раздался телефонный звонок. Денис взял трубку. Марина по его изменившемуся лицу поняла, кто на том конце провода. Он слушал молча, не говоря ни слова. Потом так же молча нажал отбой.
– Мать, – коротко сказал он. – Спрашивала, как дела.
– И что ты?
– Я ничего не ответил. Положил трубку.
Он подошел к Марине, обнял ее и уткнулся лицом в ее волосы.
– Спасибо, что ты у меня есть, – прошептал он. – Только ты, я и Мишка. Это и есть моя семья. Моя настоящая семья.
Марина гладила его по спине и думала о том, какую страшную цену иногда приходится платить за право просто жить в своем доме, со своей семьей. Они победили. Но эта победа навсегда оставила шрам на их сердцах. Не было ни радости, ни торжества. Только тихая, выстраданная уверенность в том, что они все сделали правильно, и горькое осознание того, что некоторые раны не заживают никогда.
