— Пусть эта клуша мои носки стирает! — хохотал Виктор, прижимая к себе молодую продавщицу.
— А что, правда не догадывается? — хихикала Алёна, поправляя помаду.
— Да куда ей! Думает, я на совещаниях задерживаюсь.
— Ой, смотри, кто-то идёт…
Марина отшатнулась от витрины ювелирного магазина. Ноги подкосились, но она заставила себя идти дальше. В ушах звенел смех мужа — тот самый, который она не слышала дома уже три года.
Двадцать лет назад они познакомились на заводе. Марина — инженер-технолог, Виктор — начальник смены. Она помнила его робкие ухаживания, букетики полевых ромашек, украденные поцелуи в подсобке.
— Маринка, выходи за меня! — предложил он тогда прямо посреди цеха.
— Дурак, люди же смотрят!
— Пусть смотрят! Я тебя люблю!
Родилась Настя. Потом Серёжка. Квартира в ипотеку, дача от родителей, воскресные пельмени. Обычная жизнь обычной семьи. Марина работала, готовила, стирала. Виктор приносил зарплату, чинил кран, возил на дачу.
Когда всё изменилось? Наверное, когда завод закрыли. Виктор устроился менеджером в торговый центр. Новые костюмы, парфюм, поздние возвращения.
— Совещания, — коротко бросал он, падая на диван.
— Поешь хоть…
— Не хочу. Устал.
Марина списывала всё на кризис среднего возраста. Сорок пять — сложный возраст для мужчины. Терпела его раздражение, молчала на грубости. «Пройдёт», — успокаивала себя.
В тот день Марина пошла в торговый центр за подарком дочери. Настя заканчивала институт, хотелось порадовать. Проходя мимо ювелирного, увидела их. Виктор обнимал девчонку лет двадцати пяти. Смеялся. Целовал в шею.
— Пусть эта клуша мои носки стирает! — донеслось сквозь стекло.
Марина стояла как громом пораженная. Продавщица внутри что-то щебетала, Виктор кивал, доставал кошелёк. Купил ей браслет. Дорогой, с камнями.
«Мне он последний раз цветы на восьмое марта подарил», — мелькнула мысль.
Дома Марина машинально готовила ужин. Руки дрожали, молоко пролилось, картошка подгорела. В голове крутился один вопрос: «Что теперь?»
— Опять жрать нечего? — Виктор вошёл в кухню, морщась от запаха. — Совсем распустилась!
— Где ты был?
— На работе. Совещание затянулось.
— В ювелирном магазине совещание было?
Виктор побледнел, но быстро взял себя в руки.
— Следишь за мной? Совсем крыша поехала?
— Я случайно увидела. Ты с продавщицей…
— Ну и что? Да, встречаюсь с Алёной! Молодая, красивая, весёлая! А ты посмотри на себя — растолстела, вечно в халате, от тебя борщом несёт!
Марина молча встала, подошла к плите. Взяла кастрюлю с борщом.
— Ты чего удумала? — попятился Виктор.
— Борщом, говоришь, несёт?
Она размахнулась и выплеснула содержимое прямо ему в лицо. Горячий борщ потёк по новому костюму, капуста повисла на галстуке.
— Ты совсем охренела?!
— Это только начало. Собирай манатки и вали к своей Алёнке!
— Это мой дом! Я ипотеку плачу!
— Половину платишь. И квартира на двоих оформлена. Забыл?
Виктор вытирал лицо кухонным полотенцем, размазывая свёклу по щекам.
— Да ты без меня сдохнешь! Кому ты нужна, старая кошёлка?
— Это мы ещё посмотрим.
Марина достала телефон, набрала номер.
— Настя? Приезжай домой. Да, срочно. И Серёжку прихвати.
Дети приехали через час. Виктор сидел в гостиной, переодетый, но с красными пятнами на лице.
— Мам, что случилось? — Настя тревожно оглядывала кухню.
— Пап, ты чего такой? — Серёжка уставился на отца.
Марина спокойно рассказала всё. Про магазин, про Алёну, про «клушу». Настя побледнела. Серёжка сжал кулаки.
— Папа, это правда? — тихо спросила дочь.
— Ну и что? Имею право на личную жизнь!
— А мама двадцать лет не имела права? — взорвался Серёжка. — Она на двух работах пахала, пока ты «карьеру строил»!
— Не твоё дело!
— Моё! Это моя мать!
Серёжка встал, подошёл к отцу вплотную.
— Собирайся и уходи. Сегодня же.
— Ты мне не указ, щенок!
— Пап, — Настя встала рядом с братом. — Уходи по-хорошему. Мы тебя не держим.
Виктор посмотрел на детей, на жену. В глазах всех троих была решимость.
— Вы ещё пожалеете! Приползёте на коленях!
Он ушёл, хлопнув дверью. Марина села на диван, закрыла лицо руками.
— Мам, не плачь, — Настя обняла её.
— Я не плачу. Я думаю.
— О чём?
— Как я завтра на работу пойду. Лицо довольное, не спрячешь.
Прошло три месяца. Марина похудела на десять килограмм — стресс и спортзал сделали своё дело. Записалась на курсы визажа — Настя настояла. Сделала стрижку, обновила гардероб.
— Марина Петровна, вы прекрасно выглядите! — комплиментами осыпал новый начальник.
— Спасибо, Игорь Львович.
— Может, поужинаем сегодня? Обсудим новый проект.
— Только проект? — улыбнулась она.
— Ну… не только, — смутился мужчина.
Виктор жил у Алёны в съёмной однушке. Романтика закончилась через неделю.
— Витя, надо продукты купить!
— Денег нет, алименты заплатил.
— А на пиво есть?
— Это святое!
Алёна работала до восьми, потом требовала внимания. Готовить не умела, стирать не хотела.
— Я не домработница! Твоя бывшая за тобой ухаживала — вот и жил с ней!
— Ты же говорила, что любишь!
— Любить и носки стирать — разные вещи!
Марина шла по торговому центру с Игорем. В руках — пакеты с обновками, на лице — улыбка. У того же ювелирного магазина столкнулась с Виктором. Он стоял один, помятый, в старой куртке.
— Марина… — растерялся он.
— Здравствуй, Виктор.
— Ты… изменилась.
— Да, изменилась. Игорь, познакомься — мой бывший муж.
— Очень приятно, — холодно кивнул Игорь.
Виктор смотрел на них, на сияющую Марину, на представительного мужчину рядом.
— Может, поговорим? — попросил он.
— О чём? О том, какая я клуша?
— Марина, я был неправ…
— Был. Но спасибо тебе.
— За что?
— За то, что показал мне правду. Я действительно превратилась в клушу. Забыла про себя, жила только для семьи. А оказалось — зря.
Из магазина вышла Алёна с другим мужчиной. Увидев Виктора, демонстративно поцеловала спутника.
— Пойдём, дорогой, — потянула она кавалера прочь.
Виктор стоял как пришибленный. Марина покачала головой.
— Знаешь, Витя, она права была в одном. Стирать чужие носки — неблагодарное дело. Ни она, ни я больше этим заниматься не будем. Пока!
Она взяла Игоря под руку и пошла к выходу. Виктор смотрел им вслед, понимая, что потерял всё. Дом, семью, любовницу. Остался один со своими грязными носками.
А Марина в тот вечер впервые за много лет почувствовала себя счастливой. Не идеально счастливой — шрамы остались. Но живой. Настоящей. Той, которая больше никогда не позволит называть себя клушей.
