Нотариус положил передо мной толстую папку с документами, и я почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой узел.
— Вероника Павловна, — начал он осторожно, будто боялся, что я сейчас взорвусь. — Я обязан сообщить вам все детали наследства вашей матери. Здесь есть… определённые нюансы.
Я кивнула, сжимая в руках сумочку. Рядом со мной сидел Максим, мой муж, и его мать — Раиса Фёдоровна. Свекровь вертелась на стуле, откровенно сверля нотариуса нетерпеливым взглядом. Она приехала сюда без приглашения, просто узнала от Максима о встрече и заявила: «Я с вами. Это семейное дело, я должна быть в курсе».
Семейное дело. Моё семейное дело.
Нотариус открыл папку и достал несколько листов.
— Ваша мама, царствие ей небесное, оставила вам квартиру на Ленинском проспекте. Трёхкомнатная, семьдесят пять квадратных метров. Документы в полном порядке, право собственности переходит к вам как единственной наследнице.
Я выдохнула. Квартира. Мамина квартира, где пахло её духами и свежей выпечкой, где на подоконнике всегда стояли фиалки, где я провела своё детство. Теперь она моя.
— Однако, — продолжил нотариус, и я услышала в его голосе предупреждение, — есть завещательное распоряжение. Ваша мама указала условие: квартира переходит исключительно вам. Не вашему супругу, не вашей семье. Только вам. И право распоряжения этой недвижимостью принадлежит только вам.
Я растерянно посмотрела на него.
— Но мы же с Максимом в браке. Всё наше общее…
— Не эта квартира, — твёрдо сказал нотариус. — Ваша мама была очень настойчива в этом вопросе. Она хотела, чтобы это имущество осталось за вами лично. Это законно, и никто не может оспорить её волю.
Я почувствовала, как рядом напряглась Раиса Фёдоровна. Свекровь всегда умела молчать так, что её молчание звучало громче любого крика. Сейчас она сидела, сцепив руки на коленях, и смотрела на нотариуса таким взглядом, будто он только что объявил о начале войны.
Максим первым нарушил тишину.
— То есть… квартира только на Нику?
— Совершенно верно.
— Но ведь можно потом переоформить? Сделать общей собственностью?
Нотариус поморщился.
— Можно, конечно. Но я бы не советовал торопиться. Ваша тёща явно имела основания для такого решения.
Раиса Фёдоровна тут же вмешалась.
— Какие ещё основания? — её голос был сладким, как мёд, но я знала этот тон. За ним всегда следовало что-то неприятное. — Они семья. Муж и жена. У них общий бюджет, общие планы. Это же нормально — оформить всё по-человечески.
— Мама, не сейчас, — попытался остановить её Максим, но она уже разогналась.
— Нет, Максимушка, я должна сказать. Вероника, милая, — она повернулась ко мне, и на её лице появилась та самая приторная улыбка, от которой у меня всегда начинало сводить зубы. — Ты же понимаешь, что в семье не должно быть секретов. Это наша общая квартира. Максим — твой муж. Вы вместе строите будущее. Не надо вот этих… разделений.
Я молчала. Внутри у меня всё кипело, но я не знала, что сказать. Нотариус смотрел на меня выжидательно. Максим опустил глаза. И только свекровь продолжала сверлить меня взглядом, требуя ответа.
— Я… я подумаю, — наконец выдавила я.
— О чём тут думать? — не унималась Раиса Фёдоровна. — Вы что, не доверяете друг другу? После стольких лет брака?
Нотариус поднял руку, прерывая её.
— Вероника Павловна, решение только за вами. Никто не может заставить вас распоряжаться наследством вопреки вашей воле. Я дам вам все необходимые документы, а дальше — думайте сами.
Он протянул мне папку. Я взяла её, и она показалась мне неожиданно тяжёлой. Как будто внутри лежали не бумаги, а камни.
На выходе из нотариальной конторы Раиса Фёдоровна схватила меня за локоть.
— Верочка, — она всегда называла меня так, хотя я просила этого не делать. — Мы же с тобой поговорить должны. Серьёзно поговорить.
Я оглянулась на Максима. Он стоял чуть в стороне, уставившись в телефон, и делал вид, что не слышит разговора. Как всегда. Когда его мать начинала наступление, он превращался в невидимку.
— Раиса Фёдоровна, давайте не здесь, — попыталась я увернуться.
— Нет, именно здесь. Пока всё свежо. — Свекровь подошла ближе, и я почувствовала запах её резких духов. — Ты получила квартиру. Хорошую квартиру. Большую. А вы с Максимом живёте в однушке на окраине, которую снимаете за треть его зарплаты. Ты же понимаешь, что нужно делать?
— Переехать туда? — осторожно предположила я.
— Переехать, — согласилась она, — и оформить квартиру на вас обоих. Чтобы всё было честно. Ты же не хочешь обидеть мужа? Не хочешь, чтобы он чувствовал себя приживалом в твоей квартире?
Я вздрогнула. Приживал. Это слово она произнесла с особым нажимом, давая понять, что именно так он и будет себя чувствовать, если я не сделаю то, что она требует.
— Мама его не просто так всё мне оставила, — тихо сказала я. — Она хотела, чтобы у меня было своё.
— Своё? — Раиса Фёдоровна усмехнулась. — Милая, у замужней женщины не бывает «своего». Есть «наше». Или ты замуж выходила просто так, для галочки?
Максим наконец оторвался от телефона и подошёл.
— Мам, хватит. Ника разберётся сама.
— Максимушка, я просто хочу, чтобы в вашей семье не было недомолвок, — мягко сказала свекровь, но глаза её оставались жёсткими. — Вы же молодые, вам вместе жить. Зачем эти игры в «моё-твоё»? Оформляйте квартиру на двоих, продавайте, покупайте что-то больше, строите своё будущее. Как нормальная семья.
— Продавать? — я не поверила своим ушам. — Мамину квартиру?
— А что в ней такого святого? — пожала плечами Раиса Фёдоровна. — Недвижимость — это актив. Его нужно правильно использовать. Вы продадите её, купите четырёхкомнатную в новостройке, там и места больше, и ремонт свежий. А разницу в деньгах положите на счёт, на будущее детей.
Я смотрела на неё и не понимала, как можно так спокойно говорить о продаже квартиры, где прошла моя жизнь. Где стоит мамин любимый сервант с фарфоровыми чашками. Где на стене висят фотографии, которые она бережно собирала годами. Где каждый угол пропитан воспоминаниями.
— Я не буду её продавать, — твёрдо сказала я.
— Вероника, будь разумной…
— Мама, отстань, — неожиданно резко оборвал её Максим. — Мы поговорим об этом дома. Идём, Ник.
Он взял меня за руку и потянул к машине. Раиса Фёдоровна осталась стоять на тротуаре, и я видела, как её лицо исказилось от злости. Но она ничего не сказала. Пока.
Дома началось по-настоящему.
Мы с Максимом молчали всю дорогу. Он вёл машину, глядя только вперёд, а я смотрела в окно и пыталась понять, почему чувствую себя виноватой. Виноватой в том, что моя мама оставила мне наследство. Виноватой в том, что не хочу сразу же раздавать его направо и налево.
Когда мы зашли в квартиру, Максим снял куртку, прошёл на кухню и открыл холодильник. Достал пиво, открыл банку и сделал большой глоток. Потом посмотрел на меня.
— Моя мама права, знаешь.
Я замерла.
— В каком смысле?
— В том, что квартиру нужно оформить на нас обоих. Это нормально. Это правильно.
— Максим, мы только сегодня узнали о наследстве…
— И что? — он поставил банку на стол. — Чем раньше мы всё оформим, тем лучше. Зачем тянуть? Ты что, мне не доверяешь?
Вот оно. Это обвинение, которое всегда выставляет тебя в дурном свете. Если ты не соглашаешься сразу, значит, ты не доверяешь. Значит, ты плохая жена.
— Дело не в доверии, — устало сказала я. — Дело в том, что мама хотела, чтобы это была моя квартира.
— А я кто? — Максим шагнул ко мне. — Я твой муж. Мы живём вместе, у нас общий бюджет, общие планы. Или у тебя другие планы?
— Какие другие планы? — я не понимала, к чему он клонит.
— Не знаю. Может, ты собираешься от меня уходить? Квартирка есть, можно и мужа бросить, да?
Я похолодела. Откуда это? Откуда эта злость, этот яд?
— Максим, ты о чём вообще?
— О том, что я не понимаю, зачем держать квартиру только на себе. Если ты не планируешь разводиться, какая разница, на кого она оформлена?
— Но если разницы нет, зачем тогда вообще это обсуждать? — выпалила я.
Он замолчал. Потом резко развернулся и вышел из кухни. Хлопнула дверь в комнату. Я осталась стоять одна, с папкой документов в руках и тяжестью в груди.
Вечером позвонила Раиса Фёдоровна. Я увидела её имя на экране и не хотела брать трубку, но Максим посмотрел на меня так, что я поняла: если не возьму, будет ещё хуже.
— Алло, — сказала я максимально нейтрально.
— Верочка, милая, — свекровь говорила медовым голосом, но я чувствовала подвох. — Я тут подумала… У вас ведь сейчас столько всего навалилось. Нотариусы, документы, оформление. Хочешь, я помогу? Съездим вместе, я знаю хорошего юриста, он всё быстро сделает.
— Спасибо, Раиса Фёдоровна, но я справлюсь.
— Да ну что ты, не отказывайся. Я же не чужая. Я же мать Максима. Мы — одна семья. Вот и давайте вместе решим этот вопрос. Оформим квартиру правильно, чтобы потом не было проблем.
Правильно. Это слово звучало как приговор.
— Раиса Фёдоровна, квартира останется на мне. Так решила моя мама.
Тишина. Долгая, тягучая, тяжёлая.
— Вероника, — голос свекрови изменился. Исчезла вся сладость, осталась только сталь. — Ты сейчас совершаешь большую ошибку. Ты ставишь под удар свой брак.
— Я ничего не ставлю под удар. Я просто хочу оставить всё так, как завещала мама.
— А твоя мама, между прочим, всегда была женщиной… своеобразной. Она никогда не любила Максима. Я это знаю. И вот теперь, даже после… ухода… она пытается вас разделить.
Я сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев.
— Не смейте так говорить о моей маме.
— Я говорю правду. Она всегда держала вас на расстоянии. И вот результат. Ты получаешь квартиру, а Максим остаётся ни с чем. Это справедливо?
— Максим мой муж, а не претендент на наследство!
— Но если ты любишь его, ты должна разделить с ним всё!
Я не выдержала.
— Раиса Фёдоровна, это МОЯ квартира. МОЯ! И я не обязана ни перед кем отчитываться, что я с ней буду делать!
И нажала отбой.
Руки тряслись. Сердце колотилось. Я никогда так не разговаривала со свекровью. Никогда. Я всегда была тихой, удобной невесткой, которая кивала и соглашалась. А теперь я швырнула ей в лицо правду, и это было одновременно страшно и… освобождающе.
Максим вышел из комнаты. На его лице было написано всё.
— Она мне позвонила, — сказал он тихо. — Рассказала, как ты с ней разговаривала.
Конечно, позвонила. Мгновенно.
— И что она сказала?
— Что ты её оскорбила. Что ты ведёшь себя неуважительно. Что ты отталкиваешь нашу семью.
Я рассмеялась. Коротко, зло.
— Нашу семью? Максим, твоя мама хочет заполучить мою квартиру. Неужели ты этого не видишь?
— Она просто хочет, чтобы мы жили нормально!
— Нормально — это когда я отдаю последнее, что осталось от мамы, вам двоим? — я почувствовала, как внутри поднимается ярость. — Максим, очнись! Твоя мать управляет тобой. Она звонит — ты бежишь. Она требует — ты выполняешь. Она говорит «прыгай» — ты спрашиваешь «как высоко?». И теперь она хочет, чтобы я сделала то же самое!
— Это моя мать! — крикнул он. — Ты не имеешь права так о ней говорить!
— Но я имею право распоряжаться своим наследством!
Он замолчал. Смотрел на меня, и в его глазах я видела растерянность, злость, обиду. Но не понимание. Он не понимал меня. И, кажется, никогда не понимал.
— Если ты не оформишь квартиру на нас двоих, — медленно произнёс он, — я не знаю, как мы дальше будем жить.
Это была угроза. Прикрытая, завуалированная, но угроза.
— То есть ты ставишь ультиматум? — спросила я. — Либо я делаю, как хочет твоя мама, либо ты от меня уходишь?
Он не ответил. Просто развернулся и снова ушёл в комнату.
Я осталась стоять на кухне, и внутри у меня всё оборвалось.
Утром я проснулась от стука в дверь. Максим уже ушёл на работу, даже не попрощавшись. Я накинула халат и подошла к двери. В глазок увидела Раису Фёдоровну.
Она стояла с пакетом в руках и улыбалась.
Я открыла дверь.
— Раиса Фёдоровна, что вы здесь делаете?
— Верочка, милая, — она протиснулась мимо меня в квартиру, — я принесла пирожки. Решила, что нам нужно поговорить. По-женски. Без мужчин.
Она прошла на кухню, будто это была её территория. Разложила пирожки на тарелке, включила чайник.
— Садись, — пригласила она, как хозяйка.
Я села. Потому что не знала, что ещё делать.
Раиса Фёдоровна налила чай, придвинула мне чашку и посмотрела прямо в глаза.
— Вероника, я скажу тебе честно. Ты поступаешь эгоистично.
Я поперхнулась чаем.
— Что?
— Эгоистично. Ты думаешь только о себе. Не думаешь о Максиме, не думаешь о вашем будущем. Ты получила подарок судьбы — хорошую квартиру. И вместо того, чтобы использовать её для семьи, ты зацикливаешься на каких-то сентиментальных привязанностях.
— Это не сентиментальные привязанности. Это память о моей маме.
— Память? — свекровь усмехнулась. — Вероника, память — это то, что у тебя в сердце. А квартира — это просто стены. Кирпичи и бетон. Их можно продать, обменять, использовать. И если ты настоящая жена, ты будешь использовать их для своей семьи.
— Я не буду продавать мамину квартиру.
— Тогда хотя бы оформи на вас обоих! — Раиса Фёдоровна повысила голос. — Что тебе стоит? Максим — твой муж! Он имеет право!
— Он не имеет права на моё наследство! — выпалила я.
Свекровь замолчала. Потом медленно поставила чашку на стол.
— Значит, так, — её голос стал ледяным. — Ты выбираешь квартиру вместо мужа. Ты выбираешь мёртвые стены вместо живого человека. И ты думаешь, что Максим это простит?
— Раиса Фёдоровна, это моё решение.
— Твоё решение разрушит твой брак, — она встала. — Я предупредила. Дальше — твоя ответственность.
Она ушла, хлопнув дверью. Пирожки остались лежать на тарелке, и я смотрела на них, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха.
Вечером Максим вернулся молчаливым и мрачным. Он поужинал, не говоря ни слова, и лёг спать, отвернувшись к стене. Я лежала рядом, глядя в потолок, и думала: неужели из-за квартиры мы теперь вот так? Неужели он правда выбирает сторону матери?
Через три дня позвонил нотариус.
— Вероника Павловна, вам нужно подписать финальные документы. Когда вам удобно?
— Завтра, — сказала я.
— Отлично. Приходите одна. Это ваше личное дело, посторонние не нужны.
Я положила трубку и почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Решение созрело.
Я оделась, взяла папку с документами и вышла из дома. Максим был на работе. Раиса Фёдоровна не знала, что я иду к нотариусу. Впервые за эти дни я чувствовала себя свободной.
Нотариус встретил меня с улыбкой.
— Вероника Павловна, рад вас видеть. Вы приняли решение?
— Да. Квартира остаётся на мне. Только на мне. Никаких совладельцев.
Он кивнул.
— Мудрое решение. Ваша мама была права, когда так всё оформила. Подписывайте здесь, здесь и здесь.
Я подписала. Каждая подпись была как освобождение. Как шаг к себе настоящей.
— Готово, — сказал нотариус. — Поздравляю. Теперь эта квартира полностью ваша. Распоряжайтесь ею, как считаете нужным.
Я вышла из конторы и села на лавочку напротив. Достала телефон. Написала Максиму: «Квартира оформлена на меня. Как завещала мама. Если ты не можешь с этим смириться — скажи прямо.»
Ответ пришёл через пять минут: «Приезжай домой. Поговорим.»
Дома меня ждали оба. Максим и Раиса Фёдоровна. Они сидели на диване, и свекровь смотрела на меня как на преступницу, которую вот-вот будут судить.
— Ты оформила квартиру только на себя, — сказала она. Не спросила. Утвердила.
— Да.
— Ты понимаешь, что сделала?
— Понимаю. Я выполнила волю своей мамы.
— Ты предала свою семью! — Раиса Фёдоровна вскочила. — Ты показала, что не уважаешь ни меня, ни Максима! Ты эгоистка!
— Я не эгоистка. Я просто хочу иметь своё. То, что принадлежит мне.
— У замужней женщины нет «своего»!
— Есть, — твёрдо сказала я. — И это моё право.
Максим молчал. Он сидел, уткнувшись в пол, и не смотрел на меня.
— Максим, — позвала я. — Скажи что-нибудь.
Он поднял голову. В его глазах была боль, обида, растерянность.
— Я не знаю, Ника. Я не знаю, как нам дальше жить.
— Нам нужно жить честно. Без манипуляций. Без давления. Это моя квартира, но это не значит, что я тебя не люблю.
— Но ты не доверяешь мне!
— Я доверяю тебе. Но я не доверяю ситуации, когда твоя мать диктует, как мне распоряжаться моим наследством.
Раиса Фёдоровна вскинула руки.
— Всё! Я не буду слушать эти оскорбления! Максим, ты слышишь, как она со мной разговаривает?!
— Мам, пожалуйста, — устало сказал он.
— Нет! — свекровь схватила сумку. — Я ухожу. Но запомни, Вероника: если твой брак развалится, это будет только твоя вина!
Она ушла, грохнув дверью так, что задрожали стёкла.
Мы остались вдвоём. Максим смотрел на меня, и я видела, как в нём борются противоречия.
— Ника, — сказал он наконец. — Может, мама и права. Может, нам нужно было оформить квартиру на двоих.
— Зачем?
— Чтобы не было вот этого. Вот этих разборок. Чтобы всё было просто.
— Максим, — я подошла к нему. — Ты правда не понимаешь? Твоя мама не хочет, чтобы нам было просто. Она хочет контролировать. Она хочет, чтобы я подчинялась. И если я соглашусь сейчас, она будет требовать дальше. Всегда. Во всём.
Он молчал.
— Я люблю тебя, — сказала я. — Но квартира останется моей. Это моя граница. И если ты не можешь это принять, то, может, нам правда не по пути.
Максим встал. Подошёл к окну. Долго стоял, глядя на улицу.
А потом повернулся.
— Ладно, — сказал он. — Пусть будет твоя квартира. Но обещай мне одно: мы не будем обсуждать это с мамой. Это наше дело.
Я выдохнула.
— Обещаю.
Он подошёл и обнял меня. Крепко, по-настоящему. И я поняла: он выбрал меня. Наконец-то выбрал меня, а не свою мать.
— Прости, что я не поддержал тебя сразу, — прошептал он.
— Главное, что ты понял сейчас.
Мы стояли, обнявшись, и за окном садилось солнце. Квартира осталась моей. Мамина воля была выполнена. А свекровь… пусть злится. Это её право. Как и моё право — иметь своё.
Через неделю мы переехали в мамину квартиру. Максим помогал мне разбирать вещи, вешать шторы, расставлять мебель. Раиса Фёдоровна незвонила. Обиделась всерьёз. Но я не жалела. Потому что впервые за годы брака я почувствовала: это МОЙ дом. И никто не может забрать его у меня.
Как-то вечером Максим обнял меня на кухне и сказал:
— Знаешь, я рад, что твоя мама так всё устроила. Наверное, она знала, что будет лучше.
— Она всегда знала, — ответила я.
И улыбнулась. Потому что мама действительно знала. Она знала, что свекровь будет давить. Что Максим будет колебаться. Что мне понадобится опора. И она дала мне её. Не просто квартиру. Она дала мне право сказать «нет». Право иметь своё. Право быть собой.
И это было самое ценное наследство.
