Каждый раз, подходя к подъезду, Татьяна ловила себя на чувстве тихой, ни с чем не сравнимой гордости. Этот двенадцатиэтажный панельный дом был для нее не просто коробкой с окнами. Он был символом ее независимости, упорства и тех бессонных ночей, когда она, бухгалтер по профессии, брала подработку за очередным сметным отчетом.
Квартира досталась ей тяжело. Не та самая, в наследство, а эта, однокомнатная, в строящемся на тот момент районе. Ипотека на десять лет, съемная коморка у вечно недовольной старушки, отказ от новых платьев, отпусков и кафе. Все ушло в эти стены, в этот будущий ремонт. Она помнила день, когда получила ключи — стояла на голом бетоне, пахнувшем пылью и свежей штукатуркой, и плакала от счастья. Это было ее. Только ее.
Сейчас, спустя три года, квартира сияла уютом. Татьяна сама выбирала обои, сама часами вычитывала отзывы о технике, сама расставляла книги на полках и вешала фотографии родителей. Здесь все было пропитано ее духом, ее характером. Ипотека еще не была закрыта, но последние выплаты уже не давили таким грузом.
Именно в этот период размеренной, уверенной в завтрашнем дне жизни и появился Алексей.
Они познакомились на курсах испанского языка. Он был дизайнером, с мягким взглядом и заразительным смехом. Он не жил с родителями, а снимал комнату на окраине, мечтая однажды «осесть». Его ухаживания были нежными и настойчивыми. Он восхищался ее стойкостью, ее умением добиваться своего.
— Ты просто скала, Таня, — часто говорил он, держа ее за руку. — Я рядом с тобой чувствую себя за каменной стеной.
Она отмахивалась, краснея, но ей было приятно. Ее «каменная стена», ее квартира, стала их главным местом встреч. Здесь они готовили ужины, смотрели фильмы, спорили о политике и строили планы.
Вечер, когда Алексей сделал предложение, запомнился ей в мельчайших деталях. Он не стал устраивать пышного романтического действа. Просто, после очередного их совместного ужина, он взял ее руки в свои и тихо сказал:
— Таня, давай никогда не расставаться. Стань моей женой.
В его глазах была такая искренняя мольба, что у нее перехватило дыхание. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Они сидели на ее диване, ее диване в ее квартире, и целовались, как подростки, строя воздушные замки о совместном будущем.
Хлопоты о свадьбе захлестнули с головой. Выбор платья, ресторана, гостей. Алексей, сияющий, практически переехал к ней, привезя свой скромный скарб из съемной комнаты.
Как-то вечером, разбирая почту, Татьяна нашла очередное напоминание от банка об ипотечном платеже. Алексей, проходя мимо, обнял ее сзади.
— Не волнуйся, я скоро подключусь, помогу, — пообещал он, целуя ее в шею.
Татьяна аккуратно высвободилась из его объятий. В ее голове что-то насторожилось. Она повернулась к нему, пытаясь сохранить легкий тон.
— Помощь — это хорошо, Алеш. Но я хочу кое-что прояснить. Квартира — это мое. Моя ипотека, моя ответственность. Я ее не отдам никому и никогда. Это моя подушка безопасности, ты понимаешь?
Алексей улыбнулся ей своей самой обаятельной улыбкой, той, от которой у нее таяло сердце.
— Конечно, родная, я все понимаю. Не парься. Это наша общая крепость! — он снова потянулся к ней, чтобы обнять.
Но фраза «наша общая» прозвучала для Татьяны фальшиво. Он как будто не услышал самого главного. Не «наша», а «моя, и я тебя впускаю». Она отбросила сомнения, списав их на предсвадебные нервы. Он же любит ее, а не квартиру. Конечно.
Она позволила себя обнять, прижалась к его груди, слушая ровный стук сердца. За окном горели огни ее города, ее района. В ее квартире пахло готовящимся ужином и счастьем. Она закрыла глаза, стараясь не думать о легкой тени, которая легла на ее душу после этого разговора.
Она не могла знать, что это была лишь первая, едва заметная трещина в фундаменте ее «крепости». Трещина, в которую уже готовилась проникнуть Людмила Петровна, мама Алексея, женщина, для которой понятия «личное пространство» и «чужие границы» просто не существовали.
Свадьба получилась шумной и, как казалось Татьяне, по-настоящему счастливой. Все прошло идеально: белое платье, сияющие лица гостей, первый танец под аплодисменты. Но когда смолкла музыка, закончилось шампанское и последние гости, разморенные и довольные, отправились по домам, в квартире воцарилась тишина, которую тут же нарушила Людмила Петровна.
Она не просто присутствовала на свадьбе — она на ней царила. В своем пышном коралловом костюме она раздавала указания тамаде, критиковала фуршет и с упоением рассказывала родне Алексея, как она одна подняла сына на ноги. Татьяна старалась не обращать внимания, списывая все на волнение матери жениха.
Теперь же, вернувшись в квартиру, Людмила Петровна с видом полновластной хозяйки обходила жилье, медленно и придирчиво, будто принимала сдаваемый объект.
— Уютненько, — протянула она, проводя пальцем по полке комода и задержав взгляд на пылинке, которой там и в помине не было. — Крохотная, конечно, для двоих, прямо дух захватывает. Но для одного человека — в самый раз.
Алексей, раскрасневшийся и счастливый, лишь обнял маму за плечи.
— Мам, не преувеличивай. Здесь прекрасно поместимся.
— Ой, не говори, сынок, — вздохнула Людмила Петровна, направляясь в гостиную и опускаясь на диван, который Татьяна выбирала с таким трудом. — У меня в хрущевке одна комната больше этой гостиной. А тут вам и спать, и есть, и гостей принимать. — Она многозначительно посмотрела на Татьяну. — А где же, милая, я буду ночевать, когда к сыну в гости приеду? На этом диване? Он, кажется, нераскладной.
Татьяна, стоя у стола и собирая остатки праздничного сервиза, почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она сделала глоток воды, давая себе секунду на то, чтобы собраться.
— Людмила Петровна, мы только что поженились. Давайте не будем забегать вперед и обсуждать ваши ночевки. Вам ведь не близко езтить, гости — дело наживное.
— Что вы, какая наживное! — свекровь сладко улыбнулась, но глаза ее оставались холодными. — Я буду постоянно! Мой единственный сын, как же я без него? А одна в той квартире… Стыдно сказать, соседка сверху опять залила, угол в зале сырой. Ремонт делать надо, а куда меня, старую, на время ремонта девать?
Она устремила взгляд на Алексея, и ее голос дрогнул, став жалобным.
— Сынок, а ты не думал о том, чтобы съехать отсюда? Вдвоем тесновато будет. Маме одной в старой хрущевке так одиноко. Может, возьмете ипотеку побольше, вместе? А я вам помогу, как смогу.
Воздух в комнате стал густым и тяжелым. Алексей заерзал на месте, его свадебная эйфория начала стремительно испаряться. Он посмотрел на Татьяну, которая замерла с бокалом в руке, ее пальцы побелели от напряжения.
— Мам, ну что ты… — пробормотал он. — Мы же только обустроились. Таня тут все сама…
— Я понимаю, понимаю, самостоятельная, — перебила его Людмила Петровна, все так же обращаясь к сыну, будто Татьяны в комнате и не было. — Но семья — это когда все сообща. А ты смотри, у нее все «я», да «я», да «моя квартира».
Последнюю фразу она произнесла с такой ядовитой сладостью, что Татьяну передернуло. Она медленно поставила бокал на стол. Звон стекла о стекло прозвучал неожиданно громко в натянутой тишине.
— Людмила Петровна, — голос Татьяны прозвучал ровно, но каждый слог был отточен как лезвие. — Речь о переезде не идет. Эта квартира — моя собственность, купленная до брака. Ипотека — моя обязанность. Мы с Алексеем все обсудили.
Она посмотрела на мужа, ожидая поддержки. Но Алексей, избегая ее взгляда, потянулся за пачкой сигарет.
— Девочки, да хватит вам! Только поженились, а вы уже ругаетесь. Мама, Таня права, мы еще не думали о переезде. Все уладится.
Его слова не уладили ничего. Они лишь показали Татьяне, что ее муж предпочитает не решать проблему, а замазывать трещины, лишь бы не идти наперекор матери.
Людмила Петровна фыркнула, но отступила, поняв, что открытый бой сегодня не выиграть.
— Ладно, ладно, не буду я вам покой мешать в ваш первый вечер, — она поднялась с дивана и направилась в прихожую, демонстративно вздыхая. — Поеду я в свою одинокую конуру.
После ее ухода в квартире повисла гнетущая тишина.
Радость от свадебного дня куда-то испарилась, оставив после себя тяжелый осадок. Татьяна молча продолжила убирать со стола. Она чувствовала на себе растерянный взгляд Алексея, но не оборачивалась. Первый камень был брошен. И она с ужасом понимала, что это только начало.
Прошло около месяца после свадьбы. Жизнь постепенно входила в новое русло, но легкий осадок от разговора со свекровью так и не рассеялся. Татьяна старалась гнать от себя дурные мысли, убеждая себя, что Людмила Петровна просто эмоциональная мать и все наладится.
Однажды вечером, когда они с Алексеем смотрели фильм, раздался звонок на его телефон. Алексей посмотрел на экран и на мгновение замер, а затем вышел на балкон, чтобы ответить. Сквозь приоткрытую дверь Татьяна уловила обрывки фраз: «Да, мам… Конечно… Не волнуйся… Я все решу».
Он вернулся бледный и немного растерянный.
— Тань, — начал он неуверенно. — Это звонила мама. У нее там, в квартире, серьезный потоп. Соседи сверху затопили капитально. Говорит, в зале потолок обвалился, стены мокрые. Жить невозможно. Ей срочно нужен ремонт.
Татьяна насторожилась, отложив пульт от телевизора.
— И что она предлагает?
— Ну… — Алексей сел рядом, избегая смотреть ей в глаза. — Она просится пожить у нас. Не долго! Через пару недель обещает, что все исправят. Куда ей еще? В гостиницу что ли? Она же одна, пенсионерка.
В груди у Татьяны похолодело. Та самая фраза про «ночевки» и «одиночество» прозвучала теперь как оправдание заранее спланированного сценария.
— Алексей, ты в своем уме? Нам и вдвоем тесновато, а втроем, да еще и с твоей мамой… Это же кошмар!
— Таня, пойми, это форс-мажор! — он попытался взять ее за руку, но она отдернула ладонь. — Я не могу бросить свою мать в беде! Она же не навсегда. Две недели — и она съедет. Я же не могу выгнать ее на улицу!
— Улица тут ни при чем! — вспылила Татьяна. — У нее есть деньги, чтобы снять комнату на месяц! Или ей не позволяют ее пенсия и твоя финансовая помощь? Или она настолько беспомощна?
— Ты что, не понимаешь? Это же моя мама! — голос Алексея дрогнул. — Она не будет снимать что-то! Она хочет быть рядом с семьей в трудную минуту. Потерпи ради меня, хорошо? Всего пару недель.
Он смотрел на нее умоляющими глазами, и в этом взгляде была такая беспомощность, что Татьяна почувствовала, как ее сопротивление тает. Она понимала, что ставит его в невыносимое положение. И против аргумента «это моя мама» у нее не было железных контраргументов. Только смутные, но сильные опасения.
— Хорошо, — сдавленно выдохнула она. — Но только на две недели. Ровно. И это не должно повториться. Ты мне обещаешь?
— Обещаю! Конечно, обещаю! — Алексей обнял ее, засыпая поцелуями. — Спасибо, родная! Я знал, что ты поймешь.
Через два дня Людмила Петровна стояла на пороге с двумя увесистыми чемоданами. Вид у нее был не как у человека, пережившего потоп, а как у курортницы, вернувшейся из санатория. Она была бодра и весела.
— Ну, здравствуйте, мои дорогие! — радостно воскликнула она, проходя в прихожую и окидывая квартиру довольным взглядом. — Вот и снова вместе! Спасибо, что приютили старуху.
Она без лишних слов повесила свое пальто в шкаф, переместив пальто Татьяны на дальнюю вешалку, и проследовала в гостиную, водрузив чемоданы посреди комнаты.
— А где я буду спать? На диване? Он, я посмотрю, все-таки раскладной. Это хорошо.
С этого момента жизнь в квартире превратилась в ад. Предполагаемые «две недели» растянулись на месяц. Ремонт у свекрови, как выяснилось, даже не начинался. То мастер заболел, то материалы не подвезли.
Людмила Петровна вела себя как полновластная хозяйка. Она переставляла вещи на кухне, заявляя, что «так удобнее». Она критиковала Танины методы уборки и ее кулинарию. Она включала телевизор на полную громкость ранним утром и поздно вечером. Ее вещи расползлись по всей квартире, занимая свободные поверхности.
Каждый вечер Татьяна жаловалась Алексею, умоляя его повлиять на мать.
— Алеш, я больше не могу! Она везде! Она даже в ванной мои средства мои переставила!
Алексей лишь устало вздыхал, глядя в потолок.
— Таня, потерпи еще немного.
Она же стареет, ей трудно меняться. Что я могу сделать? Выгнать? Просто не обращай внимания.
Он старался не замечать конфликта, все больше задерживаясь на работе. Татьяна чувствовала себя одинокой и загнанной в угол в своем же доме. Ее крепость медленно, но верно превращалась в тюрьму, а ее муж оказался не защитником, а всего лишь слабым надзирателем, который боялся своего главного заключенного.
Прошёл уже месяц, а Людмила Петровна и не думала съезжать. Каждое утро Татьяна просыпалась с тяжёлым камнем на душе. Её собственная квартира стала для неё местом постоянного напряжения. Воздух здесь был густым от невысказанных претензий и фальшивого слащавого тона свекрови.
Однажды субботним утром Алексей ушёл за продуктами. Людмила Петровна, облачившись в свой новый плюшевый халат, устроилась в гостиной смотреть сериал. Татьяна, решив навести порядок хоть в чём-то, чтобы почувствовать контроль над своей жизнью, взялась за прихожую. Она вытряхивала куртки, протирала полки и решила заодно протереть пыль с чемоданов свекрови, которые та, не стесняясь, поставила в угол, словно это была её постоянная кладовка.
Один из чемоданов был приоткрыт. Татьяна, стараясь не шуметь, потянула за молнию, чтобы протереть внутреннюю поверхность. Сверху лежали аккуратно сложенные кофты. Решив протереть и под ними, она осторожно приподняла стопку.
И замерла.
Из-под мягкой ткани на неё смотрела серая папка с надписью «Договор купли-продажи». Сердце Татьяны учащённо забилось. Руки сами потянулись к папке. Она открыла её, и её взгляд упал на дату. Договор был подписан три недели назад. За неделю до того, как Людмила Петровна с плачем о «потопе» появилась на их пороге.
В ушах зазвенело. Татьяна медленно опустилась на пол в прихожей, не выпуская из рук злополучной папки. Она машинально листала страницы, читая строчки, которые не оставляли сомнений. Свекровь продала свою хрущёвку. Продала целиком. И всё это время разыгрывала комедию с ремонтом, который ей был теперь не нужен.
В голове пронеслись все их разговоры с Алексеем. Его обещания, его уговоры «потерпеть». Холодная ярость, острая и безжалостная, подкатила к горлу. Он знал. Он не мог не знать.
С мобильного телефона её пальцы сами набрали номер мужа. Она услышала гудки, прижав аппарат к уху так сильно, что кости заболели.
— Алё? Тань, я как раз… — начал он бодро.
— Немедленно домой, — её голос прозвучал чужим, сдавленным шёпотом.
— Что случилось? Ты в порядке?
— Алексей, — она уже почти кричала, заставляя себя говорить тише, чтобы не услышала свекровь. — Возвращайся. Сию секунду. Или я сейчас вышвырну твою мать вместе с её чемоданами с балкона.
Она бросила трубку, не слушая ответа. Поднялась с пола и, держа папку в руках, как оружие, прошла в гостиную. Людмила Петровна, увлечённая сериалом, даже не повернула головы.Татьяна молча вернулась в прихожую и стала ждать, опершись о косяк двери. Каждая секунда казалась вечностью. Наконец послышались шаги, звякнул ключ. В дверь вошел Алексей с двумя пакетами в руках.
— Таня, что случилось? Ты вся белая.
Она молча протянула ему серую папку. Он посмотрел на неё, потом на папку, и его лицо мгновенно побледнело. Пакеты с грохотом упали на пол, из одного покатилась банка с огурцами.
— Таня, я могу всё объяснить… — он попытался взять её за руку, но она отпрянула, как от огня.
— Ты знал? — её голос дрожал от ярости и обиды. — Ты знал, что она продала квартиру? Ты знал, что никакого ремонта нет, и она приехала к нам навсегда?
Алексей опустил голову, его молчание было красноречивее любых слов.
— Три недели назад! — она тыкала пальцем в дату в договоре. — Ты всё это время водил меня за нос! Уговаривал «потерпеть»! И всё это время ты знал, что она никуда не уедет!
— Таня, успокойся! — наконец вырвалось у него. Он выглядел затравленным. — Да, я знал! Но она же моя мать! Она продала квартиру, чтобы… чтобы мы втроём смогли собрать на первоначальный взнос для большой квартиры! Она хочет нам помочь!
— Помочь? — Татьяна задохнулась от возмущения.
— Помочь, поселившись у меня на шее? Без моего согласия? Это называется не помочь, Алексей! Это называется подлость и обман! Вы оба меня обманули!
Из гостиной послышались шаги. В проёме появилась Людмила Петровна с безразличным видом.
— Что это вы тут так раскричались? Соседей беспокоить не стыдно?
Но сейчас Татьяна была уже не в состоянии её слышать. Она смотрела на мужа, этого незнакомца, который стоял перед ней, виновато опустив плечи. Её крепость была не просто атакована. Её предали изнутри. И стены, которые она так выстраивала, в одно мгновение превратились в пыль. Осталась только холодная, трезвая ярость и осознание полного одиночества.
Тишина в прихожей повисла густая, звенящая, как натянутая струна. Алексей стоял, опустив голову, и молча поднимал с пола рассыпавшиеся продукты. Людмила Петровна, скрестив руки на груди, смотрела на Татьяну с вызовом. Казалось, она даже рада, что карты наконец-то раскрыты.
Татьяна не двигалась. Она чувствовала, как дрожь от осознания предательства медленно сменяется леденящим спокойствием. Ярость не ушла, она просто превратилась в нечто твердое и тяжелое, осев на дне души холодным камнем. Она перевела взгляд с мужа на свекровь и обратно.
— Хорошо, — тихо произнесла она, и ее голос прозвучал непривычно ровно после недавней истерики. — Теперь, когда мы все знаем правду, давайте расставим точки над i.
Она сделала шаг вперед, глядя прямо на Алексея.
— Твоя мать съезжает отсюда. В течение недели. Я не хочу видеть ее в своем доме ни дня дольше.
Людмила Петровна фыркнула, но Татьяна проигнорировала ее.
Алексей выпрямился, его лицо исказила гримаса раздражения и вины.
— Таня, опомнись! Ты не имеешь права так говорить о моей матери! Мы же семья! И это теперь мой дом тоже!
— Нет, Алексей, — холодно парировала Татьяна. — Это не твой дом. Это моя квартира, купленная до брака. Ты здесь прописан, имеешь право проживания, но не более. И уж тем более это не дом твоей матери.
— Какой брак может быть, если ты так относишься к моей семье? — вспылил он, его гнев, наконец, прорвался наружу. — Мы должны поддерживать друг друга! Мама продала квартуру, чтобы помочь нам! Мы втроем сможем накопить на большую! А ты ведешь себя как эгоистка!
— Эгоистка? — Татьяна засмеялась коротким, сухим и обидным смехом. — Это вы вдвоем решили мое будущее без моего ведома! Вы пытаетесь принудить меня жить по вашим правилам в моем же доме! Это называется не поддержка, Алексей. Это называется захват территории.
Людмила Петровна не выдержала и вступила в бой, ее голос зазвенел фальшивой дрожью.
— Сынок, родной мой, да что же это такое? Я же хотела как лучше! Хотела объединить семью! А меня выгоняют, как собаку какую-то! На улицу! В мои-то годы!
Она сделала вид, что плачет, прикрывая лицо руками, но сквозь пальцы внимательно следила за реакцией сына.
Алексей метнулся между двумя женщинами, его разрывало на части.
— Мама, не надо! Таня, ну прекрати! Успокойся ради бога! Мы можем все обсудить спокойно, как цивилизованные люди!
— Обсуждать нечего, — голос Татьяны снова стал тихим и опасным. — Я все сказала. Неделя. Это ультиматум.
— А если мы не согласны? — вызвающе бросила Людмила Петровна, убирая руки от сухих глаз.
Татьяна медленно повернулась к ней. Она впервые за весь этот месяц смотрела на свекровь не как на раздражающее недоразумение, а как на противника. И в ее взгляде было нечто, что заставило Людмилу Петровну на мгновение отступить.
— Тогда, — четко выговорила Татьяна, — я буду решать этот вопрос другими методами. Без сантиментов.
Она посмотрела на мужа, в чьих глазах бушевала настоящая буря — стыд, злость, беспомощность.
— Алексей, выбор за тобой. Или она, или я.
Сказав это, она развернулась и ушла в спальню, громко щелкнув замком. Она прислонилась к двери, слушая, как в прихожей разражается настоящая буря — причитания свекрови и сдавленные, оправдывающиеся возгласы мужа.
Она не плакала. Она просто стояла и дышала. Глубоко и ровно. Камень на душе был тяжел, но он придавал ей странную устойчивость. Первая битва была проиграна из-за доверия. Следующая будет выиграна силой и законом.
Она это знала точно.
Следующие два дня в квартире царила ледяная тишина, нарушаемая лишь шепотом Людмилы Петровны за дверью спальни и глухими ответами Алексея. Татьяна выходила только в кухню, чтобы сделать себе чай, игнорируя их обоих. Ультиматум висел в воздухе тяжелым, неозвученным напоминанием.
На четвертый день, отпросившись с работы пораньше, Татьяна сидела в уютном кабинете адвоката. Юрист, женщина лет пятидесяти с умными, внимательными глазами и строгой прической, по имени Елена Викторовна, внимательно изучала принесенные документы.
Татьяна положила на стол синюю папку, ту самую, что когда-то была ее самой большой гордостью, а теперь стала символом борьбы.
— Вот договор купли-продажи квартиры, — сказала она, перелистывая страницы. — Он был заключен до моего брака. Вот выписка из ЕГРН, где я указана единственным собственником. И вот все выписки по ипотечному счету за последние три года. Все платежи шли только с моей карты.
Елена Викторовна кивнула, пробегая глазами по документам. Она отложила папку и сложила руки на столе.
— Итак, Татьяна, ваша ситуация, к сожалению, довольно типовая. Расскажите, что именно происходит.
Татьяна, стараясь говорить без эмоций, по порядку изложила всю историю. Свадьба, визиты свекрови, внезапный «потоп», переросший в постоянное проживание, и шокирующая находка — договор о продаже квартиры свекрови, о котором ей сознательно не сказали.
— Они считают, что имеют право здесь жить, потому что мы — семья, — закончила она, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Муж говорит, что это теперь и его дом.
Елена Викторовна покачала головой. На ее лице было выражение спокойной уверенности.
— Давайте разберемся по порядку. Начнем с главного. Квартира приобретена вами до регистрации брака, и все обязательства по ипотеке исполнялись лично вами. Это означает, что данная недвижимость является вашей личной собственностью. Она не подлежит разделу ни при каких обстоятельствах.
Она сделала паузу, давая Татьяне вникнуть в сказанное.
— Ваш супруг, Алексей, имеет право только на проживание в этой квартире, так как он там зарегистрирован. Но он не имеет никаких прав собственности. Ни распоряжаться ей, ни тем более вселять кого бы то ни было без вашего согласия.
— А его мать? — тихо спросила Татьяна. — Она ведь не прописана у меня.
— Совершенно верно, — юрист одобрительно кивнула. — Гражданка Людмила Петровна Иванова, — Елена Викторовна посмотрела на сделанные ей заметки, — не является ни собственником, ни зарегистрированным в квартире лицом. С юридической точки зрения, она находится на вашей жилплощади без каких-либо правовых оснований. Проще говоря, это самоуправство.
— Что я могу сделать? Я говорила, что вызову полицию, но не уверена…
— Вы абсолютно правы, — поддержала ее Елена Викторовна. — Если она откажется покинуть помещение добровольно, вы вправе обратиться в полицию с заявлением о незаконном проникновении. Основанием будет статья 139 Уголовного кодекса РФ «Нарушение неприкосновенности жилища». У вас на руках все документы, подтверждающие ваше право собственности. Полиция будет обязана отреагировать и помочь удалить ее из квартиры.
Татьяна слушала, и камень на душе понемногу начинал превращаться в твердую опору. Закон был на ее стороне. Это были не просто слова, это был четкий, недвусмысленный регламент действий.
— И еще один момент, — добавила адвокат, — если ваш супруг будет активно препятствовать или угрожать вам, это тоже можно будет трактовать как нарушение ваших прав как собственника. Вы не просто хозяйка, вы — единоличная собственница. Запомните это.
Она протянула Татьяне визитку.
— Если возникнут сложности с полицией или они откажутся принимать заявление, звоните мне сразу. Я подготовлю для вас все необходимые запросы.
Татьяна взяла визитку. Бумага была гладкой и прохладной под пальцами. Она собрала свои документы в папку, теперь уже чувствуя ее не как символ прошлых достижений, а как щит и меч в одном футляре.
— Спасибо вам, Елена Викторовна, — сказала она, вставая. — Вы мне очень помогли.
— Не благодарите. Защищать свое право — это нормально. Удачи.
Выйдя на улицу, Татьяна вдохнула полной грудью. Воздух больше не казался ей спертым. Она четко знала, что будет делать дальше. Страх и растерянность уступили место холодной решимости. Она шла домой, чтобы дать свой последний и окончательный бой. На этот раз она была во всеоружии.
Татьяна вернулась домой под вечер. В руках она крепко сжимала свою синюю папку с документами. Она чувствовала ее вес, реальный и символический. Это была не просто бумага. Это была ее броня.
В квартире пахло жареной картошкой. Людмила Петровна, как и предполагалось, восседала на диване в гостиной, увлеченно смотря какой-то сериал. На журнальном столике перед ней стояла чашка с чаем и лежали разбросанные конфетные фантики. Картина идиллии, которую Татьяна сейчас разрушит.
Алексей вышел из спальни, увидел ее и насторожился. Он прочитал на ее лице нечто новое — не гнев, не отчаяние, а холодную, стальную решимость.
— Таня, давай поговорим, — начал он, пытаясь взять ее за руку, но она проигнорировала его жест, пройдя в гостиную.
Она остановилась посреди комнаты, прямо перед телевизором.
— Людмила Петровна, Алексей. У нас есть важный разговор.
Свекровна с неохотой оторвала взгляд от экрана.
— Опять сцены устраивать собралась? Сынок, скажи ей, чтобы не мешала отдыхать. Я после больницы, нервы не в порядке.
— Какая больница? — холодно поинтересовалась Татьяна.
— Да давление скачет от этих ваших скандалов! — фыркнула та.
— Прекрати, мама, — тихо сказал Алексей. Он смотрел на Татьяну, и в его глазах читался животный страх. Он понял, что что-то изменилось.
— Я не собираюсь устраивать сцены, — голос Татьяны был ровным и громким, он перекрывал звук телевизора. — Я констатирую факты. Ваши две недели гостевого визита истекли более трех недель назад. Пора съезжать.
Людмила Петровна медленно поднялась с дивана, ее лицо исказила маска возмущения.
— Как это съезжать? Куда это я, старая, больная, поеду? Это жилье моего сына! Я имею право быть рядом с ним! Ты меня не выгонишь!
— А я и не прошу, — парировала Татьяна. — Я требую. И я имею на это полное право.
Она открыла папку и достала выписку из ЕГРН, держа ее перед собой, как щит.
— Вот. Свидетельство того, что я являюсь единственным собственником этой квартиры. Она была куплена мной до брака.
Алексей попытался вступить.
— Таня, давай без этого! Мы же семья!
— Семьи не строятся на лжи и манипуляциях, Алексей! — впервые за вечер ее голос дрогнул от нахлынувших эмоций, но она тут же взяла себя в руки. — Вы обманули меня. Вы вдвоем.
Она повернулась к свекрови, которая стояла, надувшись, с презрением глядя на бумагу.
— Ваши права здесь заканчиваются на пороге. Вы здесь не прописаны. Вы находитесь на моей частной собственности без моего разрешения. И я требую, чтобы вы немедленно собрали свои вещи и покинули мое жилье.
Людмила Петровна закатила истерику. Она всплеснула руками, ее голос сорвался на визг.
— Да кто ты такая! Сыночек, смотри, как она со мной разговаривает! Выгоняет твою родную мать! На улицу! Я никуда не уйду! Это мой дом!
И тогда Татьяна произнесла ту самую фразу. Ту, что зрела в ней все эти недели. Она сказала это не криком, а тихо, с ледяным спокойствием, от которого кровь стыла в жилах. Она смотрела прямо в глаза Людмиле Петровне, не мигая.
— Эту квартиру я купила до свадьбы. Так что жить вы в ней не будете.
Она сделала паузу, давая словам проникнуть в сознание.
— Во-первых, вы здесь не прописаны. Во-вторых, это моя личная собственность. Вот документы, — она положила выписку на журнальный столик. — Если в течение часа вы не соберете вещи, я вызову полицию для оформления незаконного проникновения. У меня уже есть консультация адвоката, и я готова идти до конца.
В комнате повисла гробовая тишина. Даже телевизор казался выключенным. Людмила Петровна смотрела на нее с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Угроза полиции подействовала как удар током.
Алексей попытался вступиться в последний раз, его голос дрожал.
— Таня, да что ты делаешь! Опомнись! Неужели ты пойдешь на такое?
Татьяна медленно повернулась к мужу. В ее взгляде не осталось ни капли прежней нежности.
Только пустота и разочарование.
— А ты, если поддерживаешь эту авантюру, можешь собирать вещи вместе с ней.
Она больше не просила. Она не уговаривала. Она ставила условия. Хозяйка положения. Единоличная собственница. Свекровь, не говоря ни слова, с побелевшим лицом поплелась в свою комнату — бывшую гостиную — и начала с грохотом складывать вещи в чемоданы. Война была проиграна, и она это поняла.
Последующие полчаса в квартире стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь глухими звуками из-за двери и звяканьем молний на чемоданах. Татьяна неподвижно стояла в гостиной, наблюдая, как Алексей, не поднимая глаз, помогает матери собирать разбросанные по квартире вещи — тапочки в прихожей, кружку на кухне, журнал в ванной.
Каждый извлеченный из ее дома предмет был маленькой победой, но на душе не было радости. Лишь горькая пустота.
Наконец, Людмила Петровна вышла из комнаты, одетая в свое пальто. Ее лицо было каменной маской обиды и ненависти. Она не смотрела ни на кого, уставившись в пол.
— Я готова, — проскрежетала она.
Алексей молча взял ее чемоданы и выкатил их в коридор. Он выглядел разбитым и постаревшим за один вечер.
— Я… я вызову такси, — тихо сказал он, доставая телефон.
— Не утруждайся, — холодно остановила его Татьяна. — Я уже вызвала. Оно подъедет через пять минут.
Они ждали, не глядя друг на друга, в тягостном молчании. Звонок домофона прозвучал как выстрел.
— Машина приехала, — сообщила Татьяна, глядя в глазок.
Людмила Петровна, не прощаясь, резко повернулась и вышла за дверь. Алексей на секунду задержался на пороге. Он обернулся, его взгляд был полон немого вопроса и упрека.
— Таня… — он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле.
Она молча смотрела на него, ожидая. Но он лишь беспомощно опустил плечи и, подхватив последнюю сумку, вышел вслед за матерью, прикрыв за собой дверь. Щелчок замка прозвучал оглушительно громко. Татьяна медленно провела рукой по поверхности, освободившейся от чужих чемоданов. Она обошла всю квартиру. Заглянула в гостиную — диван был собран, плед аккуратно сложен. Зашла на кухню — ее кружка стояла на своей полке, а яркая чашка свекрови исчезла. В ванной не было чужого халата и посторонних баночек. Она стояла посреди своей гостиной и прислушивалась. Ни голоса телевизора, ни шепота за стеной, ни тяжелых шагов. Только тиканье часов и гул машин за окном. Ее крепость была освобождена. Враги изгнаны. Но вместе с ними ушла и часть ее жизни, часть ее веры. Она глубоко вздохнула, и из груди вырвался тяжелый, не приносящий облегчения звук. Она сделала это. Она отстояла свое. Но почему же на душе было так пусто и больно? Спустя время, уже поздно вечером, она услышала осторожные шаги в коридоре, потом — скрежет ключа в замке. Дверь открылась, и на пороге возник Алексей. Он вошел, неуверенно закрыл за собой дверь и остановился, не решаясь снять обувь. Он выглядел жалко и потерянно.
— Таня… — его голос был хриплым шепотом. — Мама уехала в съемную квартиру. Я… я помог ей устроиться. Прости…
Он ждал ответа, но Татьяна молчала, глядя на него из глубины комнаты. Простить? А как простить спланированную ложь и предательство? Как забыть, что он выбрал сторону матери, осознанно идя на обман?
— Простить предательство? — наконец, тихо произнесла она, больше говоря сама с собой. — Не знаю.
Она повернулась и посмотрела в темное окно, в котором отражалась освещенная комната и ее собственное уставшее лицо.
— А вот свою квартиру я отстояла. И это главное.
Она не слышала, ушел он в спальню или остался стоять в прихожей. Она просто смотрела на огни города, которые когда-то казались ей такими дружелюбными. Ее крепость уцелела. Но заплатить за это пришлось слишком высокую цену. И что будет дальше — она не знала. Знало лишь одно: отступать она больше не намерена.
