Галина Петровна стояла на кухне и слушала, как за стенкой, в комнате, её невестка Ирина разговаривает по телефону с подругой. Голос был бодрый, весёлый — планировали вечером в кино сходить. А на кухне в это время Галина Петровна мыла посуду после обеда, который готовила на всех. Ирина ела, между прочим, за обе щеки — три котлеты схомячила, а теперь вот про кино щебечет.
Свекровь вздохнула и посмотрела в окно. Октябрь, дождь, серость. Уже три месяца как она живёт у сына с невесткой в их двухкомнатной квартире. Переехала из своей однушки на окраине после того, как прорвало трубу и затопило соседей снизу. Ремонт обещали сделать через месяц, но воз и ныне там — то мастеров нет, то материалов, то денег не хватает.
«Ничего, ещё чуть-чуть потерплю, — думала Галина Петровна, вытирая тарелки. — Олежка же сын родной. Не выгонит. А Иринка… ну что Иринка. Молодая ещё, глупая. Привыкнет».
Но Иринка не привыкала. Более того — с каждым днём становилась всё холоднее и колючее.
Началось всё, казалось бы, с мелочей. Галина Петровна вставала рано — в шесть утра, по привычке. Всю жизнь так жила. Включала чайник, гремела кастрюлями, подметала пол. Ирина после этого выходила из спальни бледная, с синяками под глазами и говорила сквозь зубы: «Галина Петровна, мы же с Олегом просили вас потише по утрам. Мы до одиннадцати спим в выходные».
А как тихо-то быть, если кушать-то хоцца? И вообще, в шесть утра — это нормальное время для подъёма. Не в обед же вставать, как барыни какие-то.
Потом была история с борщом. Галина Петровна наварила большую кастрюлю — на неделю хватит, экономия. А Ирина пришла с работы, открыла холодильник и так странно посмотрела на эту кастрюлю. «Галина Петровна, а мы с Олегом не планировали всю неделю борщ есть. Я хотела салатов наделать, курицу запечь». Свекровь только руками развела: «Так борщ же! Полезный! И вкусный! Ты попробуй сначала».
Ирина попробовала. Съела полтарелки молча. Вечером Галина Петровна услышала, как невестка шипит мужу на кухне: «Олег, я не могу так жить! Твоя мама захватила весь холодильник! Все полки забиты её кастрюлями!»
«Испанскую инквизицию никто не ждал», — подумала Галина Петровна, лёжа на раскладушке в зале и прислушиваясь к скандалу. Вот не ожидала она, что невестка такая нервная окажется. Красивая, образованная — бухгалтер в какой-то конторе, — а характер, оказывается, как у ежа.
На следующий день Ирина пришла с работы с огромными пакетами из «Ленты». Галина Петровна как раз на кухне сидела — чай пила с баранками. Невестка молча начала выгружать из холодильника кастрюли свекрови и ставить свои контейнеры с едой. Лицо каменное.
— Иринушка, ты чего? Я же на всех готовлю, — попыталась оправдаться Галина Петровна.
— Галина Петровна, мы с Олегом решили, что будем готовить сами. Для себя. Вы готовьте, пожалуйста, для себя, — ответила невестка, не поворачивая головы.
Вот те раз. То есть теперь что — каждому своё? Они себе, она себе? Как в коммуналке какой-то?
Галина Петровна ночью не спала. Лежала и думала: как же так вышло? Ведь она старается, помогает. Полы моет, посуду за всеми, обеды готовит. Даже Иринкины колготки стирала пару раз — так из жалости, увидела в корзине. А в ответ — холод и отстранение.
Может, невестка всегда такая была? Просто раньше, когда свекровь приезжала в гости на пару дней, терпеть можно было. А теперь — три месяца вместе, да ещё и неизвестно сколько ещё. Ремонт-то в квартире Галины Петровны застопорился. Строители сказали, что до Нового года точно не управятся. Денег у неё особо не было — пенсия маленькая, тридцать две тысячи. Из них десять отдавала Олегу «на продукты», хотя понимала, что мало. Но больше не могла — сама-то на что жить?
Олег, сын её единственный, работал менеджером в какой-то торговой фирме. Зарплата у него была неплохая — тысяч восемьдесят. Но у них с Ириной кредит на машину, ипотека почти выплачена, но всё равно платежи были. Вечно денег не хватало. Поэтому на ремонт квартиры матери Олег особо ничего выделить не мог. «Потерпи, мам, — говорил он. — Сейчас премию дадут, тогда наймём нормальных мастеров».
А пока Галина Петровна жила на раскладушке в зале, все её вещи торчали из двух больших сумок в углу. Телевизор она смотреть боялась — вдруг Ирине помешает. Вечером сидела на кухне, читала журналы старые или разговаривала по телефону с подругами шёпотом.
Однажды Ирина пришла домой злая, как оса. Бросила сумку в прихожей, прошла на кухню, открыла шкаф — а там на её любимой полке стояли банки с вареньем, которые Галина Петровна привезла из деревни от своей сестры.
— Галина Петровна! — рявкнула Ирина так, что свекровь аж подпрыгнула на раскладушке. — Мы же договаривались! Вы занимаете верхнюю полку справа, а всё остальное — наше!
— Да я… я думала, там место пустое…
— Это не пустое место! Там стояли мои специи! Я их в пакет сложила, потому что ваши банки не влезли!
Галина Петровна хотела сказать, что варенье — это ж не просто так, это для всех, можно чай с вареньем пить. Но язык не повернулся. Встала, молча переставила банки на свою полку, которая была самой неудобной — под самым потолком.
В ту ночь она плакала тихонько в подушку. Так обидно стало. Она же мать Олега. Вырастила его одна, без отца — тот смылся, когда мальчику три года было. Работала на двух работах, недоедала, лишь бы сыну всё было. Выучила его, в институт отправила. А теперь вот — живёт как приживалка чужая. И невестка так на неё смотрит, будто Галина Петровна не свекровь, а какая-то обуза.
Утром Галина Петровна решила поговорить с сыном. Дождалась, когда он выйдет на балкон покурить — Ирина курить дома не разрешала — и вышла следом.
— Олежа, сынок, — начала она осторожно. — Может, мне уже к себе пора? Я тут вам мешаю…
Олег затянулся, выдохнул дым в серое небо.
— Мам, ты чего? Какое «к себе»? Там же ещё стены не просохли. Рабочие сказали — минимум до декабря. Ты там жить не сможешь, заболеешь.
— Ну я могу к Люсе съездить, к сестре. В деревню. Переживу зиму там…
Олег поморщился.
— В деревне? Мам, там же холодно, печка старая. Ты что, с ума сошла? Нет, будешь жить у нас. Ирка привыкнет. Просто у неё характер такой — она любит, чтобы всё по полочкам. Ты не обращай внимания.
Галина Петровна кивнула. Сын прав. Ирка привыкнет. Надо просто ещё больше стараться — тише ходить, меньше места занимать, не готовить много…
Но Ирка не привыкала.
Через неделю случился новый скандал. Галина Петровна постирала бельё — своё и заодно кинула в машинку пару Олегиных футболок, которые валялись в корзине. Повесила всё сушиться на балконе. Вечером Ирина устроила истерику: оказалось, что одна из футболок была дорогая, брендовая, и стирать её надо было только вручную и на деликатном режиме. Теперь она села.
— Я же говорила! — кричала Ирина, тыча в свекровь пальцем. — Не трогайте наши вещи! Не надо мне вашей помощи!
Галина Петровна стояла, красная, сжимая кулаки.
— Я хотела помочь…
— Не надо вашей помощи! Вы не помогаете, вы мешаете! Вы тут всё переставляете, всё трогаете, всё на свой лад делаете! Я не могу больше!
Олег пытался успокоить жену, но та уже разошлась. Закрылась в спальне и проревела там полвечера. Галина Петровна сидела на кухне, пила валерьянку и смотрела в окно. За окном шёл дождь. Холодный, осенний, бесконечный.
«Беги, дядь Мить, беги», — думала она горько. Вот и ведь живёшь, стараешься, а в итоге — ты никому не нужна. Сын любит, конечно, но жена у него главнее. Так всегда. Жена — это святое. А мать — так, довесок.
На следующий день Галина Петровна решила вообще на кухню поменьше выходить. Сидела в зале, на раскладушке, читала книжку. Есть не хотелось — комок в горле стоял. Вечером Олег принёс ей тарелку с ужином — Ирина приготовила пасту с курицей, но свекрови не позвала. Олег, видимо, сам нарезал.
— Мам, ешь, — сказал он виноватым голосом.
Галина Петровна съела молча. Паста была вкусная, но проглатывалась с трудом.
Так прошла ещё неделя. Атмосфера в квартире была как перед грозой. Ирина ходила мрачная, на свекровь не смотрела. Олег разрывался между женой и матерью. Галина, Петровна старалась быть незаметной — вставала, когда все уже ушли, убирала только за собой, готовила себе что-то простое: кашу, яйца. Телевизор не смотрела. Сидела в зале и ждала — чего, сама не знала.
А потом грянуло.
В субботу утром Галина Петровна проснулась от грохота. Ирина на кухне что-то искала, хлопала дверцами шкафов, бубнила под нос. Олега дома не было — уехал на машине в автосервис, менять масло.
Галина Петровна осторожно вышла из зала.
— Доброе утро, Ирин…
— Где мой противень? — рявкнула невестка, даже не повернувшись. — Я вчера его мыла и поставила сюда! Куда вы его дели?!
— Я? Я не брала никакой противень…
— Не брали! — Ирина развернулась, глаза горели. — Всё, что тут исчезает — это ваших рук дело! Вы всё перекладываете, всё по-своему расставляете! Я уже не могу найти в собственном доме свои вещи!
— Ирочка, я правда не трогала…
— Хватит! — заорала Ирина. — Хватит врать! Хватит тут командовать! Это МОЯ квартира! МОЯ кухня! И я устала от вас! Устала!!!
Галина Петровна похолодела. Так её ещё никто никогда не орал. Даже в школе учителя не кричали так. Она попятилась.
— Я… я сейчас одеться и уйду…
— Куда вы уйдёте?! Вам некуда! Вот в чём проблема! — Ирина схватилась за голову. — У вас там квартира в руинах, денег нет, подруги на том конце города! И вы тут сидите, как… как…
Галина Петровна не дослушала. Развернулась, пошла в зал, достала телефон дрожащими руками. Набрала Олега. Он ответил не сразу — шум моторов на фоне.
— Мам, чего случилось?
И тут Галина Петровна не выдержала. Заголосила в трубку, даже не стараясь сдерживаться:
— Олежа! Твоя жена меня выгоняет! Говорит, что я тут лишняя! Орёт на меня! Я не могу больше!
На том конце провода тишина. Потом Олег глухо сказал:
— Сейчас приеду. Мам, не плачь. Разберёмся.
Галина Петровна сунула телефон в карман халата и рухнула на раскладушку. Плакала навзрыд, не стесняясь. За стенкой на кухне стояла тишина — Ирина, видимо, тоже опомнилась и испугалась.
Олег примчался через полчаса. Ворвался в квартиру, красный, взъерошенный. Ирина стояла на кухне, бледная.
— Что происходит?! — рявкнул он.
— Олег, я не выгоняла твою мать! — начала Ирина срывающимся голосом. — Я просто… я просто сказала, что устала! Мы три месяца живём втроём в двухкомнатной квартире! У меня нервы на пределе! Я не могу!
— А мама, по-твоему, может?! Ей шестьдесят два года! Ей жить негде!
— Я знаю! Но я не железная! Я устала быть чужой в собственном доме!
— Мама — не чужая! Это моя мать!
— Твоя мать, а я здесь кто?! Прислуга?! Я работаю с утра до вечера, прихожу домой — а тут твоя мама весь день дома сидит, всё трогает, всё переставляет…
— Она помогает!
— Она НЕ помогает! Она мешает!
Галина Петровна слушала этот крик из зала и чувствовала, как внутри всё сжимается в болезненный комок. Мешает. Лишняя. Чужая.
Она встала, вытерла слёзы, оделась. Взяла сумку, в которую впихнула самое необходимое. Вышла в прихожую. Олег с Ириной замолчали, уставились на неё.
— Я поеду к Люсе, — сказала Галина Петровна тихо. — В деревню. Переживу там. Не хочу быть обузой.
— Мам, ты чего?! — Олег кинулся к ней. — Какая деревня? Там холодно! Ты заболеешь!
— Ничего, не заболею. Люська печь растопит. Лучше замёрзну там, чем тут буду всем мешать.
Она посмотрела на Ирину. Та стояла, опустив глаза. Вроде как стыдно ей было, но молчала.
— Мам, не уезжай, — Олег схватил её за руку. — Ирка, скажи ей!
Ирина молчала. И вот это молчание — оно было громче любых слов. Галина Петровна поняла: невестка хочет, чтобы она уехала. Может, не насовсем, но хотя бы на время. Чтобы передохнуть, отдышаться.
— Пусти, Олег, — сказала Галина Петровна устало. — Я вернусь, когда квартиру отремонтируют. А пока поживу у сестры. Так всем спокойнее будет.
Она вышла из квартиры, спустилась на лифте, вышла на улицу. Дождь всё шёл. Холодный, противный, ноябрьский. Галина Петровна достала телефон, набрала Люсю.
— Люська, это я. Можно к тебе приехать? На пару месяцев. Тут у меня… в общем, можно?
Сестра, конечно, согласилась. Всегда была рада. В деревне-то она одна жила, скучала.
Галина Петровна села в маршрутку, поехала на автовокзал. В автобусе до деревни было холодно, воняло бензином и мокрыми тряпками. Ехать три часа. Она сидела у окна, смотрела на мелькающие за стеклом серые поля, голые деревья, покосившиеся домики на обочинах.
В голове крутилась одна мысль: «Как же так? Как дожила до того, что стала лишней в жизни собственного сына?»
А ведь Олежка хороший. Любит её. Но жена… жена сильнее. Жена — это тот человек, с которым он спит, с которым строит жизнь. А мать — это прошлое. Мать всегда отступает.
В деревне встретила Люся — маленькая, кругленькая, с румянцем во всю щёку.
— Галка, чего случилось-то? — спросила она, усаживая сестру на лавку у печки.
Галина Петровна рассказала. Всё. Про затопленную квартиру, про житьё у Олега, про Ирку, про крики, про своё бегство.
Люся слушала, качала головой.
— Эх, Галка, — вздохнула она. — Понимаю я тебя. Но ты знаешь, какое дело — с невестками не воюют. Это проигрышная война. Сын всегда на стороне жены будет. Не потому, что мать не любит, а потому что так надо. Семью свою сохранить надо.
— А я что, не семья ему?
— Семья. Но другая. Ты — родитель. А жена — это партнёр, с которым он дальше по жизни идёт. Понимаешь?
Галина Петровна поняла. И от этого понимания стало ещё горше.
Первую неделю в деревне она почти не вставала с лавки. Печка грела, Люся варила супы, парила в бане. Но на душе было пакостно. Обида грызла. Олег звонил каждый день, спрашивал, как дела, говорил, что скучает. Но домой не звал. А Галина Петровна и не напрашивалась.
Прошёл месяц. Декабрь. В деревне лёг снег. Холодно, но печка топилась каждый день, было тепло. Галина Петровна понемногу приходила в себя. Помогала сестре по хозяйству — дров наколоть, воды принести, полы помыть. Тут она была нужна. Тут её не считали обузой.
Однажды позвонил Олег.
— Мам, привет. Слушай… Ирка хочет с тобой поговорить.
Галина Петровна замерла.
— Зачем?
— Ну… она хочет извиниться. Можно ей тебе позвонить?
Свекровь помолчала.
— Пусть звонит.
Через десять минут позвонила Ирина. Голос тихий, натянутый.
— Галина Петровна, здравствуйте.
— Здравствуй.
— Я… я хотела извиниться. За тот день. За крик. Я не должна была так с вами говорить.
Галина Петровна молчала. Ждала, что будет дальше.
— Я просто… я очень устала, — продолжила Ирина. — У меня на работе аврал был, дома бардак, а тут ещё вы… в общем, я сорвалась. Простите.
— Угу, — сказала Галина Петровна сухо.
— Олег очень переживает. Говорит, что вам там холодно. Может, вы вернётесь? Мы постараемся… ну, как-то ужиться. Я постараюсь быть терпимее.
«Постараюсь быть терпимее». Как будто Галина Петровна — это какая-то неприятная процедура, которую надо перетерпеть.
— Ирин, спасибо за извинения, — сказала свекровь после паузы. — Но я пока тут поживу. У сестры. Мне тут нормально. И вам спокойнее.
— Но…
— Всё, Ирин. Не надо. Лучше так.
Она положила трубку. Люся, которая всё это слышала, покачала головой.
— Не простила?
— А чего прощать? Она правду говорила. Я и правда мешала. Только вот говорить об этом вслух не надо было, — Галина Петровна усмехнулась горько. — Знаешь, Люська, я тут подумала… А может, это я виновата? Может, я и правда лезла, где не надо? Может, надо было с самого начала границы соблюдать?
— Может, и так, — согласилась сестра. — Но ты ж хотела помочь.
— Вот именно. Хотела помочь. А получилось — навредила. Такие дела.
Прошло ещё две недели. Новый год на носу. Олег позвонил и позвал мать на праздник.
— Мам, ну приезжай. Мы с Иркой оливье наделаем, шампанского купим. Как без тебя Новый год встречать?
Галина Петровна хотела отказаться. Но потом подумала: а, чёрт с ним. Поеду. Один вечер перетерплю. Ради сына.
Приехала 31 декабря вечером. Олег встретил на вокзале, обнял, чуть не расплакался.
— Мам, как же я по тебе соскучился!
В квартире было чисто, пахло мандаринами и ёлкой. Ирина вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Поздоровалась сдержанно, но вежливо.
— Галина Петровна, проходите. Сейчас стол накрывать будем.
Они сели втроём — Олег, Ирина и Галина Петровна. Ели оливье, селёдку под шубой, пили шампанское. Разговор шёл натянуто, но без скандалов. Ирина даже пару раз улыбнулась шуткам свекрови.
В полночь Олег обнял обеих — и мать, и жену.
— Вот вы мои две самые главные женщины, — сказал он, пьяный и сентиментальный. — Давайте жить дружно, а?
Галина Петровна с Ириной переглянулись. И в этом взгляде было понимание: дружно не выйдет. Но можно жить… как-то. На расстоянии. Без вторжений на чужую территорию.
После боя курантов Галина Петровна собрала вещи.
— Ты чего? — не понял Олег. — Останься хоть до утра!
— Нет, сынок. Я к Люське вернусь. Там мне хорошо. А вы тут живите спокойно. Приеду на праздники, в гости. А так — пока в деревне посижу.
Олег расстроился, но не стал настаивать. Ирина проводила свекровь до порога, помогла одеться.
— Галина Петровна, — сказала она тихо. — Я всё-таки хотела, чтобы вы знали. Я не хотела вас обидеть. Просто я… я не умею жить с кем-то ещё, кроме Олега. Я привыкла к своему пространству. Извините.
Галина Петровна посмотрела на невестку. Та стояла, опустив глаза, виноватая и растерянная. И вдруг свекровь поняла: Ирина не злая. Она просто другая. Из другого поколения, с другими правилами. Ей нужны личные границы, своё пространство, свобода. А Галина Петровна всю жизнь жила по принципу «семья — это когда все вместе, всё общее».
— Ничего, Ирин, — сказала она мягко. — Я поняла. Живите спокойно. А я к вам в гости буду приезжать. По приглашению.
Ирина кивнула, на глазах блеснули слёзы.
Галина Петровна уехала в деревню. И знаете что? Ей там было хорошо. Люся оказалась отличной компанией — они вместе пироги пекли, в баню ходили, сериалы по вечерам смотрели. Галина Петровна записалась в местный клуб рукоделия, начала вязать носки на продажу — копейки, конечно, но приятно. Чувствовала себя нужной.
В феврале позвонил Олег: мастера наконец доделали ремонт в её квартире. Можно возвращаться.
— Мам, поедем, посмотрим, — сказал он. — Там теперь красота! Обои новые, пол ламинат, всё как надо!
Галина Петровна поехала. Квартира и правда стала как новенькая. Олег с Ириной даже мебель кое-какую купили — диван, столик, шторы повесили.
— Вот, мам, живи теперь, — сказал Олег. — А мы к тебе в гости будем приезжать.
Галина Петровна обняла сына. Посмотрела на Ирину. Та стояла в сторонке, но улыбалась — искренне, без напряжения.
— Спасибо вам, — сказала свекровь. — За всё.
И переехала к себе.
Теперь она жила одна, в своей однушке. Тихо, спокойно. Олег приезжал раз в неделю — то борща привезёт, то продукты, то просто так, повидаться. Ирина иногда звонила, спрашивала, как дела. Даже пару раз приглашала на обед к себе.
Галина Петровна больше не лезла в их жизнь. Не давала непрошеных советов, не готовила борщей на неделю, не стирала чужие футболки. Приезжала в гости, когда звали. Уезжала, когда чувствовала, что пора.
И всем стало легче.
А ещё она поняла одну простую вещь: любовь — это не когда ты постоянно рядом и делаешь что-то для другого. Любовь — это когда ты умеешь отпустить, дать свободу, не обижаться. И жить свою жизнь, не цепляясь за чужую.
Олег по-прежнему любил мать. Ирина перестала быть врагом — стала просто женой сына, с которой можно вполне сносно общаться, если держать дистанцию. А Галина Петровна обрела покой. Не сразу, конечно. Но обрела.
И когда её подруга Тамара как-то спросила: «Галь, а ты не жалеешь, что уехала от сына?», она ответила честно:
— Нет, Томка. Не жалею. Лучше жить одной и в мире с собой, чем вместе и быть лишней.
Тамара задумалась. А Галина Петровна допила чай, посмотрела в окно — весна уже, скворцы прилетели — и улыбнулась.
Жизнь-то продолжается. И слава богу.
