Нина перевернула котлету на сковороде и как раз подумала, что немного пережарила, как телефон в прихожей заорал так, будто не звонил неделю. Звонил, конечно. Эти мошенники неугомонные, то «служба безопасности банка», то «ваш внук попал в беду».
Она вытерла руки о кухонное полотенце, подхватила трубку.
– Алло?
– Нина?.. – голос был такой, что у неё ладони тут же вспотели.
– Это кто? – насторожилась она, хотя уже и так поняла.
– Это я… Мария Ивановна…
Котлета в сковороде плюнула маслом, как будто в тему. Бывшая свекровь. Та самая, с которой они официально «чужие люди» уже седьмой год.
– Слушаю, Мария Ивановна, – голос у Нины получился вежливым, но ровным, без прежних заискивающих интонаций. Не невестка уже, можно и без «мама».
– Ниночка, – сразу зашуршало в трубке, задышалось тяжело, – мне тут… помощь нужна…
Ну конечно. Просто так Мария Ивановна не звонила никогда. Если звонила – значит, кому-то приспичило: то справка, то бланк, то «подпиши тут расписку, а то Игорёк нервничает».
Нина глянула на сковороду, убавила газ. Котлеты дожарятся и под крышкой. В жизни, в отличие от духовки, есть кнопка «убавить». Только про неё люди часто забывают.
– Что случилось? – спросила она, усаживаясь на табурет, как на заседание комиссии по разбору полётов.
– Я упала… – торжественно сообщила Мария Ивановна. – Вон нога в гипсе. Одна я. С Игорем тебе, наверное, не говорили…
«Ну, началось, – подумала Нина. – Испанскую инквизицию, как говорится, никто не ждал».
– А что с Игорем? – привычка до конца уточнять диагноз осталась. Всё-таки семнадцать лет брака, не шутка.
– На вахте он, – протянула Мария Ивановна, с заметным укором. – Денюжку зарабатывает, семью кормит. Семья-то у него, между прочим, на нём держится.
Нина хмыкнула про себя. Семья у Игоря давно другая, со Светой, молодой и, как она тогда говорила, «энергичной». Так «энергичной», что самого Игоря унесло прямо с кухни Нины в новую жизнь.
– А Света? – миролюбиво уточнила она. – Ваша невестка новая?
– Ой… – в трубке стало шуршать сильнее, как будто Мария Ивановна сама себе руками машет. – У них же там заботы… Маша маленькая, школа, кружки… Света с ней постоянно. Да и работает она.
«Вот оно как, – Нина прислонила локоть к столу. – То есть они – семья, у них заботы. А я кто? Пенсионный фонд вселенной?»
– И что вы хотите от меня? – спросила она уже почти зная ответ.
– Ниночка, – Мария Ивановна перешла на жалобный, знакомый по старым временам тон, – ты ведь у меня не чужая. Ты же… ну… почти дочь.
Про «почти дочь» Нина мысленно рассмеялась. Если это «почти», то интересно, как у них с врагами отношения выстраиваются.
– У меня сиделку нормальную найти не получается, – продолжила Мария Ивановна. – Те дорого берут, ты представляешь, за два часа триста рублей! С ума сошли. А пенсия у меня восемнадцать тысяч, половина на коммуналку и лекарства уходит.
Нина краем глаза глянула на свой холодильник, на котором висел магнитик с надписью: «Дом – там, где пахнет котлетами». Котлеты у неё пахли, дом был. А вот насчёт денег у всех одинаковая песня.
– Ну и что? – мягко поторопила она.
– Может, ты бы ко мне заходила… ну, на первое время, пока к гипсу привыкну… В магазин, в аптеку. Супчик сваришь, макарошки. Ты ж быстро всё делаешь, ты у меня хозяйка. Игорь тебе за это заплатит, я с ним поговорю.
«Игорь мне заплатит, – ехидно откликнулось в голове. – Тот самый Игорь, который семь лет как «под ноль» делил всё, и из моей жизни вынес даже чайник, потому что «покупали вместе».»
Нина вспомнила ту сцену, как в кино. Только кино было без музыки и титров. На кухне тогда стоял их старый чайник, эмалированный, белый с клубникой. Она сказала:
– Оставь чайник, Игорь, ну серьезно.
– Мы его в кредит брали, – ответил он, упершись руками в бока. – Половина моя. А ты себе новый купишь со своей квартиры, коли такая умная.
А Мария Ивановна тогда как хор за кадром:
– Игорёк, забирай, забирай, не стесняйся, ты мужчина в доме, тебе нужнее.
С тех пор чайник она купила. А вот «мужчина в доме» как-то не завёлся. И, если честно, особо не требовался.
– Нина, ты молчишь, – жалобно подтолкнула Мария Ивановна. – Мне ж тяжело одной…
Нина вздохнула. В голове сразу зашевелились привычные мысли: «человек же в беде», «всё-таки не чужая», «внук твой у неё в школе фотка висит»…
С другой стороны, в этой же голове зашуршали и другие платки: «когда Игорь ушёл, она кого поддержала?», «кто говорил, что не умеешь жить, мужика оттолкнула?», «кто на суде шептал ему, чтобы квартиру до последнего делил?».
– Вы к Свете обращались? – уточнила она, всё ещё давая себе шанс отступить.
– Обращалась… – Мария Ивановна тяжко вздохнула. – Сказала: «Мама, я не успеваю. У меня ребёнок, работа, дом. Мы тебе деньгами поможем, ты сиделку найди подешевле». А где я её подешевле найду, ты скажи? Вон в объявлении – сидеть с больными по тысяче в день. Мне ж кушать-то хоцца, а не только сиделку оплачивать.
«Кушать-то хоцца, – отозвалось где-то из старого советского фильма в памяти Нины. – У всех хоцца».
Она посмотрела на свои котлеты – румяные, пахучие. В животе предательски урчало. Да и вообще – какой-то символичный момент: ей тут вечером котлеты, покой, телевизор, а судьба подкинула звонок из прошлого.
– Мария Ивановна, – начала она медленно, – я всё понимаю.
И действительно понимала. Понимала, как тяжело старым людям. Как нога болит, как таблетки дорогие. Как сын вечно занят, а невестка новая всё считает и экономит. Как страшно оказаться ненужной своему же ребёнку.
Но и себя она тоже теперь понимала. Как это – всё тянуть, тянуть, а в конце остаться с кастрюлями, кредитами и воспоминаниями, как тебя же ругали за недосоленный суп.
– Я бы… – Мария Ивановна уже зашуршала обрадовано, услышав это «я всё понимаю». – Ну, ты же рядом живёшь, две остановки. Тебе не трудно.
«Не трудно, – усмехнулась Нина про себя. – Как говорит врач: «раздевайтесь, вам не трудно, мне приятно».»
Она поднялась, подошла к окну. Во дворе дети орали, какие-то подростки стучали мячом об стену. Вечер обычный. Только у неё внутри как будто два НТВшных ток-шоу спорили.
С одной стороны – жалко старушку. С другой – а почему именно она должна снова быть «запасным аэродромом»?
– Мария Ивановна, – сказала она уже твёрже, – мы с вашим сыном семь лет как в разводе.
В трубке повисла пауза, словно связь прервалась.
– Ну и что? – тихо, но с упрёком выдала свекровь. – Ты же была нам как родная.
– Была, – согласилась Нина. – Была – и прошло. У него сейчас новая жена. Вот пусть она вам и помогает. Так, по справедливости.
Сказала – и самой удивительно стало, насколько спокойно слова вышли. Без крика, без обзывательств, без вот этого «да вы меня всю жизнь…» Просто констатация факта, как в паспорте штамп.
– Нина! – Мария Ивановна даже задохнулась. – Ты что такое говоришь? Света… Она же мне не дочь…
– А я вам кто? – спокойно поинтересовалась Нина. – Я вам уже официально никто.
В трубке зашуршало, послышалось сопение, какое-то всхлипывание.
– Так нельзя… – прошептала Мария Ивановна. – Ты жестокая стала. Это всё интернеты ваши…
«Да, – подумала Нина, – интернеты. И ещё семь лет одиночества, коммуналка каждый месяц и цены на картошку по сорок восемь рублей за килограмм».
– Я не жестокая, – ответила она вслух. – Я просто больше не наивная девочка.
Сказала – и щёлкнула кнопкой «отбой».
Телефон тут же ожил снова, как резиновый зайчик в рекламе батареек. Она не взяла. Пусть звенит. В конце концов, она же не «служба спасения бывших родственников».
Она вернулась к своим котлетам. Те уже тихо шкворчали, подрумяниваясь. Нина перевернула, достала тарелку.
В голове привычно завертелся хоровод сомнений. «А вдруг ей действительно плохо? А вдруг никого нет? А вдруг завтра узнаешь, что она там одна лежала?»
Но тут же всплыли картинки: как Мария Ивановна при разводе стояла в суде, вцепившись в свою сумку:
– Квартиру делить пополам, – твёрдо требовала. – Игорёк тоже вкладывался. А что, что он теперь уходит? Вы вон в газетах почитайте, у мужиков тоже права есть.
И потом, когда суд всё-таки оставил квартиру Нине (потому что её приватизировали на неё ещё до брака), Мария Ивановна возле подъезда соседке шептала:
– Ухватила всё себе, да ещё алименты с моего мальчика тянет.
Алименты, между прочим, Игорь платил через раз: «То работы нет, то машину ремонтировал, то новая жена беременна, то ипотека». Как в той песне: «Сто причин сказать тебе «нет»».
Нина вздохнула и отрезала себе ломтик хлеба.
– Ну и что, – сказала она сама себе вслух, – все мы не без греха.
Она съела котлету, включила телевизор. Там как раз шёл какой-то сериал, где мужик уходил к молодой, а жена рыдала на кухне, вытирая слёзы полотенцем.
– Оригинально, – усмехнулась она. – Не избито. Век живи – век смотри одно и то же.
Телефон ещё звонил пару раз, но потом затих.
На следующий день Нина проснулась рано – привычка. Включила чайник (уже свой, новый, беленький, электрический) и задумалась.
Совесть ночью, как обычно, устроила ей ночной концерт. Прокрутила: «Старый человек, а ты отказала», «сама будешь в старости одна» и прочие хиты.
Чтобы этот концерт заглушить, Нина после завтрака поехала в поликлинику – ей самой надо было к терапевту за направлением и заодно давление проверить.
Поликлиника, как обычно, встретила запахом хлорки и объявлением на стене: «Пациенты без бахил в кабинет не допускаются». Бахил, естественно, нигде не было.
В очереди, как водится, все обсуждали цены на лекарства и качество зятьёв.
– Представляете, – говорила перед Ниной полная женщина в цветастой блузке, – муж сестры уволился, говорит, «я устал, я ухожу», мне, говорит, сорок три, хочу отдохнуть. А она его кормит, поит и ещё и маму его на себе тащит.
Нина невольно усмехнулась.
– Знакомая песня, – подумала она.
– А сын-то у неё где? – вмешалась другая, сухонькая, с авоськой.
– С сыном он и живёт, – вздохнула полная. – У сына ипотека, трое детей, жена еле шевелится. А мама его таскает по больницам, уколы делает.
– Вот и чучуха, – отрезала сухонькая. – Женщина должна ценить себя. А то потом в старости никому не нужна.
Нина глянула на неё с интересом. Сухонькая говорила так, будто лично с Генеральной линией жизни знакома.
– Вы, главное, – продолжала та, – не становитесь для всех «палочкой-выручалочкой». Сломают и выкинут. Сейчас время такое: кто наглее, тот и прав.
«А ты, Нина, значит, вчера как раз впервые в жизни попробовала не быть палочкой», – мелькнуло у неё в голове.
Немного полегчало. Как ни странно, иногда поддержка приходит не из мотивационных книжек, а из очереди в поликлинике.
После врача она зашла в аптеку. Цены, как всегда, порадовали: упаковка таблеток от давления – пятьсот двадцать, мазь для суставов – триста девяносто.
– А что так дорого? – машинально спросила она у провизора.
– Производитель поднял, – пожала та плечами. – Сейчас всё дорожает.
Нина вздохнула и расплатилась. Пенсия у неё – двадцать две тысячи. Из них квартплата – семь с половиной, свет-газ – две, лекарства – две-три, продукты – сколько останется. На кружок по вязанию и на редкие поездки к внучке.
К обеду телефон опять ожил. На этот раз – Игорь.
Его номер она не сохраняла, но до сих пор узнавала по первым трём цифрам. Как старую мебель: вроде и выкинули, а спина до сих пор помнит, как о неё стукалась.
– Да, – коротко ответила она.
– Нин, это Игорь, – голос привычный, чуть виноватый, чуть наглый. Как всегда. – Ты чё маму до слёз довела?
Нина села на табурет, заодно включив чайник.
– Это я её довела? – удивилась она. – Интересный поворот.
– Она мне звонит, плачет, – продолжал он. – Говорит, ты её послала. Она ногу сломала, а ты отказалась помочь.
– Я не посылала, – спокойно сказала Нина. – Я просто напомнила ей, что у неё есть ты и новая жена.
– Причём здесь Света? – раздражённо фыркнул он. – У Светы свои заботы.
– А у меня, по-твоему, нет? – Нина даже не повысила голос. – Я что – государственная «бывшене́весткина помощь»?
– Нин, не начинай, – зашипел он. – Мы ж по-хорошему просим. Маме тяжело, она к тебе с душой. Ты могла бы недельку-две походить, пока она привыкнет. Я тебе денег дам.
Она вдруг отчётливо услышала, как в чайнике закипает вода. Забурлило, зашипело – как в ней самой.
– Сколько дашь? – спокойно поинтересовалась она.
Он замялся.
– Ну… посмотрим по возможности.
– Это сколько? – уточнила она. – Я ж не в «Поле чудес» играю, угадывать не буду.
– Нин, ну ты даёшь… – Игорь явно не ожидал такой прямоты. – Ты что, на матери моей зарабатывать собралась?
– А сиделки за что деньги берут? – мягко напомнила она. – Или они все тоже «зарвались»?
Повисла пауза.
– Я думал, ты по-человечески… – выдал он наконец.
– Я по-человечески, – вздохнула Нина. – Семь лет назад хотела по-человечески, когда ты собрал вещи и ушёл. Когда я тебя уговаривала оставить хотя бы стиральную машинку, а ты сказал, что половина твоё. Когда твоя мама на меня в суде кидалась.
Нина сама удивилась, как спокойно это говорила. Словно рассказывала про погоду.
– И что теперь, – огрызнулся он, – ты мне это всю жизнь вспоминать будешь?
– Не тебе, – сказала она. – Себе. Чтобы больше не наступать на те же грабли.
Она вспомнила старый фильм, где герой говорил: «Надо, Федя, надо». Так вот, вся её жизнь была как это «надо» – всем вокруг, только не себе.
– Слушай, – Игорь выдохнул, – давай без истерик. Я вахту закончу – приеду, сам за мамой посмотрю. Но сейчас-то я далеко.
– А Света? – снова спросила Нина. – У неё тоже вахта?
– У Светы ребёнок, – раздражённо произнёс он. – И работа. Она не может мотаться к маме каждый день.
– А я, по-твоему, сижу и макраме вышиваю? – Нина усмехнулась. – У меня тоже здоровье не девичье. В поликлиниках стою, давление лечу, колени мажу.
– Ты же всё равно одна, – выпалил он. – Тебе даже полезно будет с кем-то пообщаться.
Вот это было сильно. «Тебе полезно» – это прямо как реклама йогурта.
– Игорь, – она вдруг устала, – давай так. У тебя есть мать. У тебя есть жена. Вы – семья. Разбирайтесь внутри своей семьи.
– А ты что, не семья? – резко спросил он.
– Я – бывшая жена, – напомнила она. – В документах так и записано.
Он тяжело выдохнул.
– Ладно, – буркнул он. – Понял. Жестокая ты баба стала.
– Нет, – тихо сказала Нина. – Просто умная. Уже.
Она выключила телефон и на этот раз даже не дрожала.
Прошло три дня.
Мария Ивановна за это время ни разу не позвонила. Нина то вспоминала о ней, то отгоняла мысли. Жизнь шла своим чередом: суп, котлеты, магазин, сериал вечером.
Внучка, Алинка, позвонила по видеосвязи:
– Бабуля, привет!
Лицо у девочки было веснушчатое, лоб в прыщиках, глаза светлые. Ей уже шестнадцать, не ребёнок. Живёт с дочерью Нины в другом городе.
– Привет, солнышко, – улыбнулась Нина, и внутри всё потеплело. – Как дела?
– Контрольные одни, – вздохнула Алинка. – А у тебя как?
– Да вот, – отшутилась Нина, – борюсь с котлетами и сериалами.
Они поболтали, обсудили учёбу, погоду, новую кофту внучки. Алинка неожиданно спросила:
– Баб, а тебе не скучно одной?
Нина задумалась.
– Иногда скучно, – честно призналась. – Но знаешь, что хуже скуки? Когда тебя не уважают.
– Это как? – удивилась Алинка.
– Это когда ты для всех как бесплатное приложение, – объяснила Нина. – Как эти пробные версии программ: всем удобно, пока бесплатно. А как платно – так до свидания.
Внучка хмыкнула.
– Я так с одноклассницами не общаюсь, – серьёзно сказала она. – Мам сказала: если человек с тобой только когда ему удобно, это не друг.
«Вот и растёт новое поколение с правильными установками, – подумала Нина. – Может, хоть они меньше наступят на наши грабли».
После разговора с внучкой ей как-то полегчало.
На четвёртый день позвонила соседка Марии Ивановны, тётя Зоя. Они когда-то пересекались на семейных праздниках.
– Ниночка, здравствуй, – послышался в трубке бодрый голос. – Это Зоя, соседка Марии Ивановны.
– Здравствуйте, Зоя, – насторожилась Нина. – Что-то случилось?
– Да нет… – Зоя помялась. – Я просто… Ну, знаешь, Мария Ивановна тут ко мне заходила…
– С гипсом-то? – не удержалась Нина.
– Да она уже на костылях, – пояснила Зоя. – По квартире шаркает. Я к ней иногда захожу – мусор вынести, хлеб купить.
Нина почувствовала, как из груди уходит тугой комок, о существовании которого она и не подозревала. Значит, не лежит одна, не умирает без воды. Уже легче.
– И чего вы хотели? – спокойно спросила она.
– Да она всё про тебя вспоминает, – вздохнула Зоя. – Ругается. Говорит, неблагодарная ты.
«Ну конечно, – усмехнулась Нина. – И кто кого ещё неблагодарный».
– А я ей говорю, – продолжала Зоя, – ты, Марья, тоже хороша. Ты ж раньше её как… ну… не очень-то жаловала.
Нина незаметно прислушалась. Интересно-таки, что там за кулисами говорят.
– Она ворчит: «Я что, знала, что так будет? Думала, сын со мной старость встречать будет. А он всё со своими бабами».
Нина помолчала.
– Зоя, – тихо сказала она, – я ей не враг. Но и не спасатель. Я же не могу опять впрягаться.
– Ну и не надо, – неожиданно твёрдо сказала Зоя. – Правильно ты сделала. У каждого своя семья.
– А вы ей… – Нина запнулась. – Ну, вы-то ей помогаете?
– Помогаю, – отозвалась Зоя. – Сколько могу. У меня-то самой колени крутит, но я хоть в одном доме живу. А ты чё, каждый день к ней таскаться будешь?
– Не буду, – вздохнула Нина.
– Вот и всё, – подытожила Зоя. – Не терзай себя. Она погудит и перестанет. Ей иной раз пожаловаться важнее, чем чтоб реально помогли.
Этот бытовой философский вывод Нине понравился.
Неделя прошла тихо. Нина сходила в ЖЭК – там, как всегда, очередь и объявление, что «приём граждан строго до 17:00», хотя было только без двадцати четыре, а тётенька уже с сумкой стояла.
Узнала, что за капитальный ремонт опять начислили больше. Пошла в Сберкассу оплатить квитанции. Постояла там минут сорок, посмотрела, как бабушки спорят с операционистками по копейкам.
Жизнь текла, как суп в кастрюле: тихо шуршал, закипал и опять остужался.
Однажды вечером, когда она сидела с вязаньем и смотрела старый фильм, в дверь позвонили. Так тихо, нерешительно. Не как почтальон, не как соседи.
Она подошла, посмотрела в глазок.
На лестничной клетке стояла Мария Ивановна. На костыле, в светлом пальто, немного помятом, с платком на голове.
«Вот это поворот, – подумала Нина. – „Никто не ожидал испанскую инквизицию“, часть вторая».
Она открыла дверь.
– Заходите, – сказала она спокойно. – Чего в дверях стоять?
Мария Ивановна вошла осторожно, как будто ступала по льду. Осмотрелась – на кухню, на коврик в коридоре, на вешалку.
– Нина… – начала она и замолчала.
– Разувайтесь, – буднично сказала Нина. – Полы мыла.
Мария Ивановна послушно сняла ботинки, поставила костыль к стенке.
На кухне пахло супом и какими-то травками – Нина заварила себе ромашку.
– Чаю? – предложила она.
– Можно, – тихо ответила Мария Ивановна.
Они сели друг напротив друга. Нина налила чай, положила печенье.
Молчали минуту. Мария Ивановна за это время успела глянуть на обои, на шторы.
– Ты… хорошо устроилась, – наконец сказала она.
– Как умею, – пожала плечами Нина.
Молчание снова повисло.
– Я… – Мария Ивановна нервно тронула чашку, – зря тогда тебе наговорила. По телефону.
«О, – отметила Нина. – Это что, сейчас будет попытка „примирения народов“?»
– Я старая кошолка, – неожиданно прямо сказала Мария Ивановна. – Всё надеялась, что сын со мной будет. Что невестка молодая, при нём, а я – при нём. А вышло наоборот.
Нина молчала.
– Я Игоря не оправдываю, – продолжала та, – но он у меня один. Я за него глотку любому перегрызу. Потому и тебе тогда…
– Помню, – кивнула Нина. – Перегрызали.
Мария Ивановна смутилась, отвела глаза.
– Я думала, вы с ним наладите, – пробормотала она. – Мужики – они ж как дети, погуляют и вернутся.
– Не вернулся, – спокойно констатировала Нина. – Ну и ладно.
– А потом Света появилась, – вздохнула Мария Ивановна. – Я и к ней сначала как к родной… А она сразу сказала: «Я никому ничего не должна. У нас своя семья».
Нина в этот момент даже почти улыбнулась. Света, конечно, может быть какой угодно, но фразу выбрала ту, которую Нина вымучила себе только через семь лет после развода.
– Она права, – сказала Нина.
– Для тебя, может, и права, – грустно усмехнулась Мария Ивановна. – А мне обидно. Будто я весь век чужих людей вырастила.
– Вы сына вырастили, – поправила Нина. – Просто сын вырос.
Они помолчали. Часы на стене тихо тикали.
– Я к тебе не проситься приехала, – вдруг прямо заявила Мария Ивановна. – Знаю, что ты не возьмёшь меня. Да и я не хочу у тебя висеть.
– А зачем тогда приехали? – спокойно спросила Нина.
– Хотела сказать… – Мария Ивановна сглотнула. – Я тогда обиделась, когда ты сказала: «пусть новая жена помогает». Но ты по делу сказала. Я тогда ещё подумала: «Вот тебе, Марья, расплата. За всё, что ты невестке делала».
Нина подняла брови. Такое признание, как говорится, не каждый день услышишь.
– Мне теперь каждый твой суп вспоминается, – продолжала Мария Ивановна. – Как я его солила, пересаливала, придиралась. Как Игорю жаловалась, что ты хозяйка никакая. А теперь сижу с этим своим гипсом и суп из пакетиков ем.
– Можно и без супа прожить, – осторожно заметила Нина. – Главное, возможность делать выбор.
– А я, оказывается, не умею без кого-то, – призналась Мария Ивановна. – Всю жизнь руками махала, командовала, решала, кто прав. А как сама в сторону осталась – растерялась.
Она замолчала, потом неожиданно прямо сказала:
– Я не прошу, чтобы ты за мной ухаживала. Уже и Зойка меня присмотрит, и сиделку дешёвую нашла какая-то соседка по объявлению. Она плохонькая, но хоть какая-то.
– Тогда зачем вы здесь? – мягко напомнила Нина.
– Хотела, – Мария Ивановна опустила глаза, – чтобы ты знала: я понимаю, что была с тобой несправедлива.
Нина вдруг почувствовала, как в груди что-то оттаивает. Не до конца, конечно. Такие льды за один чай не тают. Но где-то по краю пошло маленькое ручейком.
– Спасибо, – тихо сказала она. – Для меня это важно.
– Я не из тех, кто по фильмам живёт, – буркнула Мария Ивановна. – Не жду, что ты меня сейчас обнимешь и скажешь: «мамочка, живи у меня». Да мне и не надо. Я про другое.
– Про что? – спросила Нина.
– Про то, что… – та вздохнула. – Правильно ты сказала: у сына новая жена, вот пусть она и помогает. Я сначала взбесилась, а потом подумала: а чего я от тебя хочу? Ты уже своё отстрадала.
Нина усмехнулась.
– Вы, Мария Ивановна, – сказала она, – прямо как ведущий в передаче: «узнал себя – сделай выводы».
Мария Ивановна тоже чуть улыбнулась.
– Я старая, мне можно и так шутить, – примирительно сказала она. – В общем, Нина…
Она замялась, потом добавила:
– Если вдруг чего с тобой… ну, помощь понадобится… Ты мне звони. Я, может, и не прибегу, конечно, но Зойку подброшу, или кого.
Это прозвучало так коряво, что Нина даже не удержалась от смешка.
– Ладно, – сказала она. – Будем считать, что мы теперь просто знакомые.
– Согласна, – вздохнула Мария Ивановна. – Знакомые, у которых общий шлейф прошлого.
Они ещё немного посидели. Мария Ивановна выпила чай, похвалила печенье. Потом, опираясь на костыль, поднялась.
– Отвезти вас? – предложила Нина. – На такси.
– Не трать деньги, – отмахнулась та. – Я на автобусе доеду. Я ж не инвалид совсем.
Нина проводила её до лифта.
– Нина, – уже в дверях вдруг обернулась Мария Ивановна, – а ты не жалеешь, что не согласилась тогда помогать?
Нина задумалась.
– Жалею, – честно сказала она. – Но по ночам. А днём – не жалею.
Мария Ивановна кивнула, как будто поняла.
– Это нормально, – сказала она. – У каждого своё время суток для сомнений.
Лифт уехал вниз, оставив после себя запах старого железа и чуть-чуть валидола.
Когда дверь за бывшей свекровью закрылась, Нина сперва просто постояла в коридоре, прислушиваясь к тишине.
Где-то за стеной орал чужой телевизор, сверху кто-то опять сверлил – уже третий месяц ремонт. Как в поговорке: «Ремонт нельзя закончить, его можно только пережить».
Нина вернулась на кухню.
Чайник был тёплый, в чашке оставалась недопитая ромашка. Она села, посмотрела на свои руки. Обычные руки: с морщинками, с пятнышками. Руки человека, который жизнь прожил не в романах, а в очередях, у плиты и в маршрутках.
«Вот и всё, – подумала она. – Глава под названием «свекровь» официально закрыта. Остались только сноски».
Она вспомнила, как когда-то мечтала о большой семье, о том, что к ним будут приходить дети, внуки, свекровь будет помогать, а они все дружно за одним столом…
Реальность оказалась попроще: один стол, одна тарелка, одна Нина.
Но в этом одиночестве впервые за много лет было не только «одной тяжело», но и «одной спокойно».
Телефон лежал на столе молча. Никаких «спасите, помогите, выручайте».
Нина встала, подошла к окну. На улице уже темнело, фонари только зажигались. Кто-то шёл, таща сумки из магазина. Кто-то выгуливал собаку, кто-то тащил ребёнка, который упирался и кричал.
– Жизнь продолжается, – сказала она вполголоса.
И тут же вспомнила одну старую песню: «А вместо сердца – пламенный мотор».
«У меня, конечно, не мотор, – подумала она, – но батарейка ещё, слава богу, работает. На себя, а не на всех подряд».
Она поставила на плиту кастрюльку с водой – сварить макароны на ужин. Нормальные такие, простые, без этих замороченных соусов и «правильного питания».
«Любовь любовью, – усмехнулась Нина, – а кушать-то хоцца».
И в этот момент она вдруг поняла: да, где-то в глубине будет ещё шевелиться чувство вины, жалости, будет иногда хотеться позвонить Марии Ивановне, узнать, как нога. И, может быть, она когда-нибудь позвонит. Не как сиделка, не как бесплатная помощница, а как тот самый «просто знакомый, у которого общий шлейф прошлого».
Но одно она знала точно: той Нины, которая семнадцать лет подряд тянула на себе чужие капризы, больше нет.
Теперь была другая Нина. Та, которая умеет жарить котлеты, платить за коммуналку, смеяться над сериалами и говорить:
– Семь лет я с вашим сыном в разводе. У него новая жена. Вот пусть она вам и помогает.
И в этой фразе не было злобы. Была всего-навсего простая, некиношная, не пафосная, а самая обычная кухонная справедливость. Та самая, без которой ни один суп не сваришь.
А суп у Нины всегда удавался.
И жизнь, как ни странно, тоже понемногу стала удаваться – ровная, негромкая, без лишних жертв и подвигов. Зато своя.
