Нотариус протянула мне документы через стол, и я увидела, как дрожат мои пальцы.
— Подпишите здесь, здесь и здесь, — её голос звучал механически, словно она уже тысячу раз проводила подобные процедуры. — После регистрации квартира полностью перейдёт в вашу собственность.
Я взяла ручку. Трёхкомнатная квартира в центре. Моя. Целиком. Без ипотеки, без долгов, без совладельцев. Наследство от тёти Веры, которая уехала в Германию тридцать лет назад и с которой я общалась только по видеосвязи раз в год. Она умерла внезапно, а я оказалась единственной наследницей.
Подпись легла на бумагу ровно, хотя внутри всё переворачивалось. Не от горя — тётю я толком не знала. От осознания, что жизнь только что сделала крутой поворот.
Через две недели я въехала. Квартира оказалась просторной, светлой, с высокими потолками и огромными окнами, выходящими во двор с детской площадкой. Ремонт был свежий, мебель добротная. Можно было просто принести вещи и жить.
Именно это я и сделала.
Когда Никита узнал о наследстве, его глаза загорелись так, словно он сам выиграл в лотерею. Мы встречались полгода, и всё было легко, без обязательств. Он работал менеджером в строительной компании, снимал однушку на окраине и вечно жаловался на съём жилья.
— Лен, это же офигенно! — он крутился по пустой гостиной, представляя, куда поставить диван. — Ты теперь богачка! Можно наконец зажить по-человечески.
Я улыбнулась, но что-то кольнуло внутри. «Ты» или «мы»? Он сказал именно «ты».
Через месяц Никита предложил руку и сердце. Романтично, с цветами, на одном колене прямо в той самой гостиной. Я сказала «да», потому что казалось — почему бы нет? Мне тридцать два, он на три года старше, оба устали от одиночества. Квартира есть, работа стабильная. Пора.
Но когда мы пошли в загс подавать заявление, я вдруг остановилась у порога.
— Никит, давай брачный договор оформим, — сказала я как-то между делом, застёгивая куртку.
Он замер на ступеньках.
— Что?
— Ну, брачный договор. Чтобы всё было честно. Квартира моя, от наследства. Хочу, чтобы это было юридически закреплено.
Лицо Никиты вытянулось.
— Лен, ты серьёзно? Мы же жениться собираемся, а ты уже о разводе думаешь?
— Не о разводе, о безопасности. Просто на всякий случай.
Он нервно засмеялся.
— На всякий какой случай? Ты мне не доверяешь? Я что, похож на альфонса? Мы семью создаём, а ты прямо как бизнесмен какой-то. Это обидно, если честно.
Я попыталась объяснить спокойно:
— Никит, это стандартная практика. У меня есть ценное имущество, я просто хочу обезопасить себя. Это ничего не меняет между нами.
— Меняет! — он повысил голос прямо у входа в загс, и прохожие оглянулись. — Значит, ты изначально планируешь, что у нас не получится? Зачем тогда вообще замуж идёшь?
Я растерялась. Может, я действительно перегибаю? Может, недоверие с моей стороны убьёт всё на корню?
Мы расписались без договора. Я уступила, потому что устала спорить и хотела верить, что всё будет хорошо. Никита после загса был на седьмом небе, целовал меня и шептал, что я самая лучшая, что мы будем счастливы.
Он переехал ко мне на следующий день. Привёз три сумки вещей и старый телевизор, который мы сразу отправили на балкон. Первые недели были медовыми. Он готовил завтраки, мы смотрели фильмы, обнявшись на диване, строили планы на будущее.
Но уже через месяц начались первые звоночки.
Я вернулась с работы и услышала в коридоре чужой голос. Зашла в гостиную — там сидела женщина лет шестидесяти с жёсткой укладкой и массивными золотыми серьгами. Рядом, развалившись на моём белом кожаном диване, лежал парень лет двадцати пяти с телефоном в руках.
— А, Лен, познакомься! — Никита вскочил с кресла. — Это моя мама, Людмила Васильевна. И брат Антон.
Мама критически оглядела меня с ног до головы.
— Здравствуй. Никитка рассказывал, что жена у него хозяйственная. Ну что ж, посмотрим.
Я кивнула, пытаясь улыбнуться приветливо.
— Здравствуйте. Простите, я не знала, что вы приедете, ничего не приготовила.
— Ничего-ничего, мы тут перекусили уже, — отмахнулась Людмила Васильевна. — Холодильник открыли, колбаску нашли. Правда, сыра маловато было.
Я молча прошла на кухню. В раковине громоздилась гора немытой посуды. На столе валялись крошки, пустые упаковки от сыра, который я собиралась съесть на ужин, и открытая банка оливок.
Никита вошёл следом, чмокнул меня в макушку.
— Не злись, солнышко. Мама вечером уедет. Они просто по делам были в городе, решили зайти. Ты же не против?
— Никит, ты мог хотя бы предупредить.
— Ну, они сами неожиданно приехали. Мама хотела посмотреть, где мы живём. Ей понравилось, кстати. Говорит, квартира шикарная.
Людмила Васильевна ушла только к десяти вечера, оставив после себя запах тяжёлых духов и ощущение, что моё личное пространство было слегка нарушено. Антон вообще не попрощался, просто встал и вышел, даже не взглянув в мою сторону.
Через неделю они приехали снова. Потом ещё раз. Людмила Васильевна вела себя так, словно квартира была её собственной. Открывала шкафы, комментировала расстановку мебели, советовала, что лучше переставить.
— Леночка, а шторы у тебя какие-то скучные, — заявила она однажды, разглядывая окна. — Надо бы поярче что-то. У меня дома бордовые, с золотом. Смотрятся богато.
Я промолчала, стиснув зубы.
Однажды вечером Никита сел рядом со мной на диван и обнял за плечи.
— Лен, у меня к тебе разговор.
Я насторожилась. Голос у него был слишком мягким, почти заискивающим.
— Антону нужно место пожить. Ненадолго. Месяца на три, максимум четыре. У него контракт на стройке в нашем районе, снимать дорого. Ты не против, если он поживёт у нас? В третьей комнате места полно.
Я отодвинулась, глядя на него.
— Никита, серьёзно?
— Ну что такого? Родной брат же. Мы ему поможем, он денег сэкономит. Он тихий, работает целыми днями, вечером приходит только спать.
— Нет.
— Почему?
— Потому что это моя квартира, и я не хочу, чтобы здесь жил посторонний человек.
— Посторонний? — лицо Никиты потемнело. — Лен, это мой брат! Ты о чём вообще?
— Для меня он посторонний. Никит, я не подписывалась на коммуналку. Хочу жить с тобой вдвоём, а не с твоими родственниками.
Он резко встал.
— Понятно. Значит, когда тебе удобно, я муж и семья. А когда моим родным помощь нужна — они чужие. Здорово.
Он ушёл хлопнув дверью, и вернулся только поздно ночью. Мы не разговаривали три дня. Потом он извинился, сказал, что понимает, что Антон останется у матери.
Но холодок между нами остался.
Людмила Васильевна стала приезжать чаще. Она звонила в дверь без предупреждения, входила с пакетами продуктов и начинала готовить на моей кухне, критикуя мои кастрюли и сковородки.
— У тебя всё какое-то хлипкое, Леночка. Вот у меня чугунная сковорода — сорок лет служит. А эти тефлоновые — ерунда.
Она переставляла продукты в холодильнике, меняла местами специи, вытирала пыль там, где её не было. Я чувствовала себя гостьей в собственном доме.
Однажды я пришла с работы и обнаружила, что третья комната, которую я использовала под кабинет, выглядит иначе. Мой стол был сдвинут к окну, книжные полки переставлены, а на освободившемся месте стоял раскладной диван.
— Никита! — я вошла в гостиную, где он смотрел футбол. — Что случилось с моим кабинетом?
— А, это мама предложила. Говорит, если гости будут, удобнее будет. Диван классный, между прочим, почти новый. Они со старой квартиры вывезли.
— Ты позволил своей матери переставить мебель в моей квартире без моего разрешения?
— Ну не кипятись. Она хотела как лучше. Думала, тебе понравится.
Я развернулась и пошла в спальню. Закрылась на ключ. Села на кровать и попыталась успокоиться. Внутри всё кипело. Это была не просто мебель. Это было вторжение на мою территорию.
Утром мы поругались. Я потребовала, чтобы диван убрали, мебель вернули на место. Никита сказал, что я устраиваю истерику на пустом месте.
— Лен, ну что за мелочность? Диван! Ну стоит он там, и что? Удобно же. А ты как будто крепость охраняешь.
— Это моя квартира, Никит.
— Наша! — рявкнул он. — Мы муж и жена! Всё общее!
— Нет. Эта квартира моя по наследству. И я имею право решать, что здесь происходит.
Он побледнел.
— Ага. Вот оно что. Ты мне каждый раз будешь напоминать, что квартира твоя? Что я здесь так, на птичьих правах? Я думал, мы семья. А ты меня как нахлебника воспринимаешь.
Я устала спорить. Диван остался.
Через месяц Людмила Васильевна объявила, что Антону всё-таки нужно пожить у нас. Срочно. Его выселили из съёмной квартиры, а новую найти не успел. Всего на две недели.
Никита даже не спросил моего мнения. Просто сказал:
— Лен, я уже пообещал маме. Две недели — не срок. Потерпишь.
Антон въехал с тремя огромными сумками, игровой приставкой и ящиком пива. Он занял третью комнату и вёл себя так, словно всегда здесь жил. Ходил по квартире в одних трусах, оставлял грязную посуду, включал музыку по ночам.
Я пыталась делать замечания. Он улыбался и говорил: «Да-да, понял», — но ничего не менялось.
Две недели превратились в месяц. Потом в два.
Я подняла вопрос перед Никитой.
— Когда он съезжает?
— Скоро. Ищет квартиру.
— Никит, прошло два месяца.
— Ну, рынок аренды сложный. Найдёт — съедет. Ты же не выставишь родного брата на улицу?
Я промолчала. Мне хотелось закричать, что именно это я и собираюсь сделать. Но я понимала — если выгоню Антона, это будет объявление войны. Никита встанет на сторону семьи. Людмила Васильевна устроит истерику.
Однажды вечером, когда Никита уехал в командировку, я вернулась домой и услышала в квартире шум. Голоса. Много голосов.
Я открыла дверь и застыла. В гостиной сидели четыре человека: Антон, двое его друзей и какая-то девушка. На столе стояли бутылки пива, пепельница с окурками, валялись пакеты с чипсами.
— О, Лена пришла! — Антон поднял бутылку. — Привет, хозяйка! Не против, если ребята посидят? Мы тихо, обещаем.
Я медленно сняла туфли.
— Антон, выйди в коридор.
— Щас, одну секунду…
— Немедленно.
Он нехотя встал и вышел, пожимая плечами перед друзьями. Я закрыла за собой дверь гостиной.
— Это моя квартира, — сказала я тихо, но твёрдо. — Я не разрешала устраивать здесь вечеринки. Твои друзья уходят. Сейчас.
— Да ладно, Лен, чего ты? Мы же не дебоширим. Просто пиво пьём.
— Они уходят, или я вызываю полицию.
Он недовольно фыркнул.
— Ты чё, серьёзно? Никита в курсе, какая ты стерва?
Я вытащила телефон и начала набирать номер. Антон выругался и вернулся в гостиную. Через десять минут все ушли, громко хлопнув дверью.
Я позвонила Никите. Рассказала, что произошло.
— Лен, ну он молодой, — устало сказал муж. — Не со зла. Просто друзей позвал.
— Никит, я не хочу, чтобы он здесь жил.
— Потерпи ещё немного. Пожалуйста.
Я положила трубку. Внутри всё оборвалось. Я поняла, что он никогда не встанет на мою сторону.
Антон прожил ещё месяц. Всего четыре. Когда он наконец съехал, Людмила Васильевна объявила, что теперь она иногда будет оставаться у нас на выходные. Ей тяжело ездить каждый раз туда-обратно, а здесь удобно, рядом с поликлиникой.
— Я же не мешаю, — сказала она, разглядывая спальню. — Буду спать на диване в комнате. Вы меня даже не заметите.
Я заметила. Она появлялась каждую пятницу. Готовила те блюда, которые нравились ей. Смотрела свои сериалы на полную громкость. Критиковала мою одежду, причёску, работу.
— Леночка, а чего это ты так поздно приходишь? Женщина должна дома быть, уют создавать. А ты карьеристка какая-то. Никитка, небось, голодный сидит.
Никита отмалчивался. Он привык, что мать всегда права.
Однажды я не выдержала.
— Людмила Васильевна, мы можем поговорить?
— Конечно, деточка.
Мы сели на кухне. Я собрала всю волю в кулак.
— Я ценю ваше желание помогать, но мне нужно личное пространство. Давайте договоримся: вы приезжаете раз в месяц, предупреждаете заранее, и гостите не больше одного дня.
Она поставила чашку на стол. Лицо застыло.
— То есть ты меня выгоняешь?
— Нет, я просто прошу уважать моё пространство.
— Твоё пространство? — она усмехнулась. — Деточка, ты вышла замуж за моего сына. А значит, я теперь часть твоей семьи. И имею право бывать здесь, когда хочу.
— Нет. Не имеете.
Она встала. Глаза блеснули холодно.
— Ах вот как. Никитка! — она прошла в комнату, где сидел муж. — Твоя женушка меня из дома гонит! Я, мать родная, для неё чужая!
Никита вышел бледный.
— Лен, что происходит?
— Я попросила твою мать приезжать реже и предупреждать заранее. Это нормальная просьба.
— Ты обидела мою маму, — он говорил тихо, но в голосе звучала сталь. — Она хотела помочь, заботилась о нас, а ты её оскорбила.
— Никит…
— Хватит. Мама, собирайся. Мы уходим.
Они ушли. Вернулся он только ночью, пьяный. Лёг спать, не раздеваясь. Утром сказал:
— Извинись перед мамой.
— За что?
— За хамство.
— Я не хамила. Я установила границы.
— Значит, не извинишься?
— Нет.
Мы перестали разговаривать. Он приходил поздно, уходил рано. Ночевал то у матери, то у друзей. Я жила в своей квартире одна и чувствовала облегчение.
Через две недели он вернулся с чемоданом.
— Я собрал вещи, — сказал он, стоя в прихожей. — Разводиться будем?
Я посмотрела на него. Увидела чужого человека, которого когда-то приняла в свою жизнь.
— Да.
— Квартира твоя, я понял, — он усмехнулся горько. — Хорошо устроилась. Замуж вышла, а сама как за каменной стеной.
— Я устроилась правильно, — спокойно ответила я. — Эта квартира — моя защита. И я рада, что оформила её только на себя.
Он хлопнул дверью. Я осталась одна.
Развод прошёл быстро. Никита пытался через адвоката доказать, что имеет право на часть квартиры, но брачного договора не было, а квартира была получена мной до брака по наследству. Суд отказал ему.
Людмила Васильевна названивала, угрожала, обещала, что я пожалею. Я заблокировала её номер.
Прошло полгода. Я сижу в своей гостиной, пью кофе и смотрю в окно. Квартира моя. Тишина моя. Жизнь моя.
Я не жалею ни о чём. Наследство тёти Веры оказалось не просто квадратными метрами. Это был урок: твоё пространство священно. И защищать его нужно любой ценой.
Даже если цена — одиночество.
Но я не одинока. Я свободна.
