Лена любила это время суток — раннее субботнее утро, тот короткий и сладкий промежуток между сном и реальностью, когда город за окном только начинает дышать, а в квартире царит абсолютная, ватная тишина. Она стояла у панорамного окна на одиннадцатом этаже, сжимая в руках теплую керамику любимой кружки, и смотрела на просыпающуюся Москву.
В их квартире пахло свежемолотым кофе и дорогим кондиционером для белья. Этот запах казался Лене запахом успеха. Два года назад, когда они с Андреем впервые переступили порог этой «двушки» в новостройке бизнес-класса, здесь пахло бетоном и пылью. Теперь же каждый сантиметр пространства был пропитан их жизнью. Лена провела ладонью по прохладной поверхности кухонного острова из темного камня. Она помнила, как они спорили из-за него. Андрей хотел дерево, она — камень. Андрей уступил. Он всегда уступал ей в мелочах, и это казалось Лене высшим проявлением любви.
«Итальянский мрамор», — с гордостью говорил он друзьям на новоселье. Квартира была их крепостью, их общим проектом, их ребенком, пока настоящего ребенка они еще только планировали.
Лена сделала глоток кофе, мысленно составляя список дел на выходные. Сходить на фермерский рынок, выбрать шторы в спальню, вечером — кино. Андрей еще спал. Она улыбнулась, представив, как он смешно морщит нос во сне. Он был идеальным мужем: перспективный IT-архитектор, внимательный, спокойный. Единственным темным пятном на их безупречном горизонте была Галина Петровна, его мать.
Женщина старой закалки, бывший главбух крупного завода, Галина Петровна обладала взглядом рентгена и манерами феодала. Она никогда не скандалила открыто. Её оружием были поджатые губы, тяжелые вздохи и фразы, начинающиеся со слов: «Я, конечно, не вмешиваюсь, но…». Однако она жила на другом конце города, и её визиты были строго регламентированы — раз в две недели по воскресеньям.
Лена поставила чашку на стол, собираясь приготовить омлет, когда в тишине прихожей раздался звук, от которого у неё похолодело внутри.
Скрежет металла о металл.
Сначала Лена подумала, что ей показалось. Но звук повторился — настойчивый, уверенный поворот ключа в замке. Два оборота. Щелчок.
Сердце пропустило удар и забилось где-то в горле. Андрей спал. У них не было гостей. Уборщица приходила по вторникам. Лена замерла посреди кухни, инстинктивно запахивая шелковый халат, словно он мог защитить её от того, кто был за дверью. В голове пронеслись мысли о грабителях, о бывших хозяевах (которых не было, дом новый), о какой-то чудовищной ошибке.
Дверь распахнулась. Тяжелая, бронированная дверь, которую они выбирали месяц, открылась так легко, словно была картонной.
На пороге стояла Галина Петровна.
Она выглядел так, будто собралась в дальнюю экспедицию. Бежевый плащ, застегнутый на все пуговицы, несмотря на теплую погоду. Идеально уложенный седой пучок, ни один волосок не выбивается. А у её ног, на дорогом итальянском керамограните прихожей, стояла огромная, раздутая спортивная сумка и два пластиковых пакета из супермаркета.
— Галина Петровна? — выдохнула Лена. Голос её подвел, сорвавшись на сип. — Что случилось? Почему вы… Откуда у вас ключ?
Свекровь не спешила отвечать. Она медленно перешагнула порог, словно вступая во владение завоеванной территорией. Её взгляд скользнул по вешалке, по зеркалу, по обувнице, отмечая каждую пылинку, каждую небрежно брошенную вещь. Это был взгляд ревизора, пришедшего с внезапной проверкой в проворовавшийся филиал.
Она аккуратно поставила сумку, закрыла дверь — своим ключом! — и положила связку в карман плаща. Звук падающих ключей в глубину кармана прозвучал как захлопнувшаяся ловушка.
— Здравствуй, Елена, — голос свекрови был ровным, лишенным эмоций. — Андрей дома?
— Он спит! — Лена сделала шаг назад, чувствуя себя голой перед этой женщиной, хотя была одета. — Галина Петровна, объясните, что происходит? Вы напугали меня до смерти! И откуда у вас ключи от нашей квартиры? Мы вам их не давали.
Галина Петровна начала неспешно расстегивать плащ.
— «Вашей» квартиры? — она слегка приподняла бровь, и в этом жесте было столько снисходительного презрения, что Лена вспыхнула. — Милочка, давай будем честны. Это квартира моего сына. А ключи у матери должны быть всегда. На случай чрезвычайной ситуации.
— Какой ситуации? — Лена чувствовала, как паника сменяется злостью. — У вас пожар? Потоп?
— У меня ситуация жизненная, — отрезала Галина Петровна, вешая плащ на крючок, где обычно висела джинсовка Лены. Джинсовка полетела на пол. Свекровь даже не посмотрела на неё. — Собирай вещи и уходи. Это теперь квартира моего сына. Я решила, что хватит играть в семью. Этот брак был ошибкой, и я пришла её исправить.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и абсурдные. Лена смотрела на женщину, которая спокойно поправляла прическу перед зеркалом, и не могла поверить в реальность происходящего.
— Вы с ума сошли? — прошептала Лена. — Это и моя квартира тоже! Мы в браке! Мы платим ипотеку!
— Вы платите? — Галина Петровна усмехнулась, поворачиваясь к невестке. — Леночка, ты работаешь в библиотеке. Твоей зарплаты хватает разве что на твои же колготки и этот, — она брезгливо кивнула на банку дорогого кофе, — кофе. Первоначальный взнос — пять миллионов рублей — дала я. Это мои деньги. Мое наследство от сестры, царствие ей небесное. А то, что Андрюша по глупости записал квартиру на двоих — это юридический казус, который мы исправим.
— Андрей! — закричала Лена, не в силах больше сдерживаться. — Андрей, немедленно проснись!
Она бросилась в спальню. Андрей сидел на кровати, щурясь от яркого утреннего света, взъерошенный и ничего не понимающий.
— Лен, что за крики? Суббота же…
— Твоя мать! Она здесь! Она открыла дверь своим ключом и говорит мне собирать вещи!
Андрей моргнул, потом еще раз. На его лице не отразилось шока, который ожидала увидеть Лена. Скорее — испуг и тоскливая обреченность. Как у школьника, который знал, что его вызовут к доске, и этот момент настал.
— Мама? — он потер лицо ладонями. — Она приехала? Уже?
— «Уже»? — Лена замерла в дверях спальни. — Ты знал?
Из коридора донесся уверенный шаг. Галина Петровна вошла в спальню, не постучавшись. Она окинула взглядом смятую постель, полуголого сына и застывшую невестку.
— Доброе утро, сынок. Вставай. Нам предстоит много дел. Я привезла твои любимые пирожки с капустой, но сначала нужно решить вопрос с… — она неопределенно махнула рукой в сторону Лены, — …жильцами.
— Мам, ну зачем так резко? — Андрей виновато посмотрел на Лену, потом на мать. Он натянул одеяло повыше. — Мы же договаривались, что ты просто приедешь поговорить.
— Я приехала жить, Андрей, — металлическим тоном заявила мать. — У меня гипертонический криз за кризом. Врачи говорят, мне нельзя быть одной. А в той квартире душно, район плохой, соседи шумят. Я отдала тебе все свои сбережения на это жилье. Имею я право на старости лет пожить в комфорте, который сама же и оплатила?
— Жить? Здесь? — Лена переводила взгляд с мужа на свекровь. — Андрей, у нас односпальная кровать! У нас нет гостевой комнаты! Это студия с одной спальней!
— Вот именно, — кивнула Галина Петровна. — Поэтому тебе, Лена, придется уехать. Временно, конечно. Пока я не поправлюсь. Или пока вы не разберетесь со своими отношениями. Я вижу, как сын исхудал. Ты за ним совсем не следишь.
— Андрей! — Лена подошла к мужу и схватила его за плечо. — Скажи ей! Скажи, что это наш дом! Она выгоняет меня из моей собственной квартиры!
Андрей осторожно высвободил плечо. Он не смотрел ей в глаза. Он смотрел в пол, на свои босые ноги.
— Лен, ну не начинай истерику, пожалуйста. Мама болеет. Ей действительно плохо. Она дала деньги, это правда. Без этих пяти миллионов мы бы до сих пор по съемным хатам мыкались. Ну, поживи у родителей недельку-другую. Мама успокоится, давление стабилизируется…
— Недельку? — Лена отшатнулась от него, как от прокаженного. — Ты слышал, что она сказала? «Собирай вещи и уходи». Она не просит погостить. Она проводит рейдерский захват!
— Не смей так говорить о моей матери! — вдруг взвизгнул Андрей, и в этом визге прорвалась вся его слабость. Ему было стыдно, и он защищался нападением. — Она пожилой человек! Ты эгоистка, Лена! Тебе жалко угла для больной женщины?
— Угла? Она хочет всю квартиру! Она хочет выгнать меня!
— Я хочу покоя, — вмешалась Галина Петровна. — И я начну готовить завтрак. Андрей, умойся. А ты, деточка, не мешайся под ногами. Если не хочешь уезжать прямо сейчас — можешь поспать на диване в гостиной. Но предупреждаю: я встаю рано, люблю тишину и чистоту. Твой бардак меня не устраивает.
Свекровь развернулась и вышла. Через минуту с кухни донеслось звяканье посуды. Она переставляла кастрюли. Она меняла порядок вещей. Она стирала следы присутствия Лены.
Лена смотрела на мужа. В этот момент, в лучах утреннего солнца, она увидела его по-настоящему. Не успешного архитектора, не любимого мужчину, а маленького, испуганного мальчика, который до ужаса боится мамочку. Он предал её за пять минут. Без боя. Просто потому, что так было проще, чем спорить с Галиной Петровной.
— Ты позволяешь ей это делать? — тихо спросила она.
Андрей молча встал, взял одежду и пошел в ванную, закрыв за собой дверь на защелку. Шум воды заглушил всхлип, который вырвался из груди Лены.
Она поняла: это не визит. Это война. И первый бой она уже проиграла.
Прошла неделя. Неделя, которая показалась Лене годом в исправительной колонии строгого режима.
Лена не ушла. После того первого утра, когда она в слезах звонила своей подруге Марине, успешному адвокату по бракоразводным процессам, стратегия изменилась.
«Ни в коем случае не уезжай, — жестко сказала Марина в трубку. — Если ты сейчас соберешь вещи и уйдешь, они заменят замки, и ты попадешь домой только с полицией. Это будет расценено как добровольный выезд. Ты собственница. У тебя 50% доли. Спи хоть на коврике в прихожей, но не покидай территорию. Фиксируй всё. Это психологическая осада, Ленка. Кто первый сломается — тот проиграет».
Лена осталась. Но их уютное гнездышко превратилось в поле минное поле.
Галина Петровна действовала методично, как опытный диверсант. Она не устраивала громких скандалов, нет. Это было бы слишком вульгарно. Она уничтожала Лену мелкими уколами, от которых не оставалось синяков, но душа кровоточила.
Она заняла спальню. Андрей, пряча глаза, перетащил их постельное белье на дорогой кожаный диван в гостиной, который совершенно не предназначался для сна.
— Маме нужна ортопедическая кровать, у неё спина, — буркнул он.
Теперь они спали в гостиной, совмещенной с кухней. Это означало, что в шесть утра Галина Петровна выходила «пить водичку» и гремела чайником прямо у них над ухом. Она включала радио. Она шаркала тапочками.
— Ой, вы еще спите? — удивлялась она каждое утро, глядя на Лену, пытающуюся укрыться пледом с головой. — В наше время молодежь в такую рань уже на заводах работала. А ты всё нежишься, принцесса.
Вещи Лены начали пропадать или менять локацию. Любимый крем для лица оказался в мусорном ведре («Ой, я думала, он просрочен, пахнет странно»). Шелковая блузка была постирана на режиме «хлопок 90 градусов» и превратилась в тряпку для кукольного домика («Я хотела помочь, ты же вечно не успеваешь»).
Но хуже всего было то, что происходило с Андреем.
Он приходил с работы всё позже. Сначала в восемь, потом в десять. Он задерживался в офисе, сидел в машине у подъезда — лишь бы не идти домой, где два самых близких человека вели холодную войну. Но когда он приходил, он неизменно становился на сторону матери.
Вечер четверга стал переломным.
Лена пришла домой пораньше, решив приготовить ужин — попытка нормализовать атмосферу. Она купила продукты для лазаньи. Но войдя на кухню, она обнаружила, что все её кастрюли убраны на верхние полки, до которых без стула не добраться, а на плите шкварчит масло. Галина Петровна жарила котлеты. Запах лука и пережаренного жира пропитал шторы, диван, всё пространство.
— Я готовлю лазанью, — сказала Лена, ставя пакеты.
— Андрюша не любит это итальянское тесто, — не оборачиваясь, бросила свекровь. — Мужику нужно мясо. Котлеты с картошкой. И вообще, убери свои пакеты, мне места мало.
— Это моя кухня! — Лена почувствовала, как дрожат руки.
— Твоя кухня будет там, где ты на неё заработаешь, — спокойно парировала Галина Петровна. — А пока ты живешь в квартире, купленной на мои деньги, будь добра уважать старших.
Лена выбежала в ванную, чтобы не расплакаться при ней. Сидя на бортике ванны, она услышала, как хлопнула входная дверь. Пришел Андрей.
Лена приоткрыла дверь, чтобы выйти и встретить мужа, но замерла. Галина Петровна встретила сына в коридоре, помогая снять пальто, как маленькому.
— Устал, сынок? Садись, я котлеток нажарила. А эта… — голос свекрови понизился до змеиного шепота, но в акустике коридора было слышно каждое слово. — Она опять истерики закатывает. Пришла, швырнула продукты, кричит, что я ей мешаю. Андрей, я так больше не могу. У меня сердце колет каждый раз, когда я её вижу. Она тебя не любит. Она любит только эту квартиру.
— Мам, ну потерпи… — голос Андрея звучал устало и глухо.
— Сколько терпеть? Она изменяет тебе, Андрей.
Лена зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть.
— Что? — Андрей, кажется, перестал жевать. — Мам, не выдумывай.
— Я не выдумываю. Я слышала, как она по телефону ворковала. С каким-то мужчиной. «Мариком» или «Мариной», шифруется. Обсуждали, как оттяпать у тебя квартиру при разводе. Она консультируется с юристами, сынок. Она готовит удар. Тебе нужно действовать на опережение.
Это была наглая, чудовищная ложь, смешанная с полуправдой. Лена действительно говорила с Мариной. Но измена…
— Она хочет оставить тебя ни с чем, — продолжала капать яд Галина Петровна. — Выгони её. Пусть катится к родителям. Подай на развод первым. Я уже нашла хорошего адвоката, дочь моей подруги…
Лена распахнула дверь ванной и вышла в коридор. Андрей сидел за столом, сгорбившись, а мать стояла над ним, положив руки ему на плечи, словно коршун, защищающий добычу.
— Какая же вы подлая, — тихо сказала Лена.
Галина Петровна тут же отпрянула от сына и схватилась за сердце. Движения были отработаны до автоматизма.
— Ох… Андрюша… Воды… Она опять…
— Хватит спектаклей! — Лена подошла к столу. — Андрей, она лжет тебе в лицо. Я говорила с Мариной, моей подругой-юристом! Потому что твоя мать пытается выжить меня из моего дома! Ты веришь в этот бред про измены?
Андрей поднял на неё глаза. В них не было любви. В них было раздражение человека, которого разбудили посреди ночи.
— Лена, почему ты всегда кричишь? Маме плохо.
— Ей плохо? А мне? Андрей, она настраивает тебя против меня! Она придумывает небылицы, чтобы развести нас! Ты что, слепой?
— Не смей орать на мою мать! — Андрей вдруг ударил кулаком по столу. Тарелка с котлетой подпрыгнула. — Я устал! Я прихожу домой, как на войну! Мама права — ты стала невыносимой. Тебе нужны только деньги и метры. Если бы ты меня любила, ты бы нашла общий язык с матерью. Ты бы уступила!
— Уступила? — Лена горько усмехнулась. — Отдала квартиру? Уехала к маме? Может, мне сразу в монастырь уйти, чтобы вам не мешать?
— Уходи, — глухо сказал Андрей.
В кухне повисла звенящая тишина. Даже Галина Петровна перестала изображать сердечный приступ и с жадным интересом наблюдала за сценой.
— Что? — переспросила Лена.
— Уходи, Лена. Собирай вещи и уходи. Я так больше не могу. Мне нужно подумать. Поживи отдельно. Мама права, нам нужна пауза.
Лена посмотрела на него долгим взглядом. Она искала в его лице того парня, который делал ей предложение на крыше небоскреба, который клялся быть рядом в горе и радости. Его там не было. Перед ней сидел чужой, слабый человек, сломленный властной волей матери. Он сделал свой выбор. Между женой и мамой он выбрал маму. И квартиру, которую мама «купила».
— Хорошо, — голос Лены стал холодным и твердым. Слезы высохли. Внутри что-то щелкнуло и умерло. — Я уйду. Но запомни, Андрей. Ты выгоняешь меня не из квартиры. Ты выгоняешь меня из своей жизни. И назад дороги не будет.
Она пошла в прихожую, взяла только сумочку с документами и ноутбук. Вещи она заберет потом. С группой грузчиков.
— Ключи оставь, — бросила ей в спину Галина Петровна.
Лена обернулась. Свекровь стояла в проеме кухни, торжествующая, победоносная. Андрей не вышел её проводить. Он остался сидеть над своими котлетами.
Лена достала связку ключей, отцепила брелок, который Андрей подарил ей на годовщину, и швырнула ключи на пол. Звон металла прозвучал как финальный гонг.
— Подавитесь ими, — сказала она и захлопнула за собой дверь.
Спустя два месяца Лена сидела в переговорной комнате в офисе Марины. За окном лил холодный осенний дождь, смывая остатки лета, так же как Лена смывала остатки своей прошлой жизни.
Она изменилась. Короткая стрижка вместо длинных локонов, строгий костюм, жесткий взгляд. Боль от предательства переплавилась в холодную, расчетливую ярость. Она жила у родителей, спала на старом диване в своей детской комнате, но каждое утро просыпалась с мыслью: «Они заплатят».
— Итак, расклад такой, — Марина постучала наманикюренным пальцем по папке с документами. — Галина Петровна совершила классическую ошибку самонадеянного дилетанта.
— Какую? — Лена сделала глоток воды.
— Она передала деньги наличными. Пять миллионов в банковской ячейке. Никакого безналичного перевода со своего счета на счет продавца. Никакого договора дарения денег тебе или Андрею. В договоре купли-продажи покупатели — ты и Андрей в равных долях. В ипотечном договоре — вы созаемщики.
— Но Андрей знает, что это её деньги. Он подтвердит это в суде, — заметила Лена.
— И что? — Марина хищно улыбнулась. — Слова к делу не пришьешь. По закону, любые средства, внесенные в браке, считаются общими, если не доказано иное. А доказать иное она не сможет. Нет расписки, нет целевого назначения платежа. Юридически это выглядит так: вы с мужем накопили пять миллионов (может, держали под матрасом) и купили квартиру. То, что бабушка сейчас кричит «это моё» — это просто слова. Квартира — совместно нажитое имущество.
— Значит, мы делим её пополам?
— Именно. И поскольку жить вы вместе не можете, есть два пути. Либо продажа квартиры и раздел денег (минус долг банку), либо один супруг выкупает долю другого.
— У Андрея нет таких денег, — покачала головой Лена. — Чтобы выкупить мою долю, ему нужно еще миллионов семь-восемь. Банк ему столько не даст, у него уже ипотека висит.
— Значит, принудительная продажа, — подытожила Марина. — Я назначила встречу. Они захотели встретиться на «нейтральной территории». То есть в квартире. Галина Петровна настаивает.
Возвращаться туда было физически больно. Когда Лена вошла в прихожую, в нос ударил запах затхлости и валокордина. В квартире было сумрачно. Шторы задернуты. Идеальный порядок исчез, повсюду лежали какие-то вязаные салфетки, стопки старых журналов «Здоровье». Галина Петровна превратила стильный лофт в филиал своего старого жилья.
Андрей сидел за кухонным столом, еще более похудевший и какой-то серый. Галина Петровна возвышалась рядом, как монумент.
— Явилась, — процедила она вместо приветствия. — И адвоката притащила. Думаешь, напугаешь нас?
— Мы пришли обсудить условия раздела имущества, — спокойно сказала Марина, раскладывая бумаги на столе, отодвинув вазочку с сушками.
— Никакого раздела не будет! — взвизгнула Галина Петровна. — Это квартира моего сына! Я дала деньги! Я найду свидетелей! Тетка Люба подтвердит, что я продавала дачу ради этого взноса!
— Свидетельские показания в спорах о передаче денег на сумму свыше 10 тысяч рублей судом не принимаются, статья 162 ГК РФ, — монотонно отчеканила Марина. — Есть документ о переводе денег лично Елене или Андрею с пометкой «дар»? Нет. Значит, деньги общие.
Галина Петровна побагровела.
— Ты! — она ткнула пальцем в Лену. — Воровка! Ты обокрала нас! Андрей, скажи им!
Андрей поднял глаза. В них была мука.
— Лен… ты правда так поступишь? — тихо спросил он. — Ты же знаешь, что это мамины деньги. По совести.
Лена посмотрела на него. Внутри ничего не шевельнулось. Ни жалости, ни любви. Только усталость.
— По совести, Андрей? — переспросила она. — А по совести было выгонять меня на улицу? По совести было позволять твоей матери поливать меня грязью? По совести было врать про мои измены? Где была твоя совесть тогда?
Андрей опустил голову.
— Мама погорячилась… Мы все на нервах…
— Мы предлагаем мировое соглашение, — вмешалась Марина. — Андрей выплачивает Елене 50% от рыночной стоимости квартиры минус остаток долга банку. Это примерно 6 миллионов рублей. И квартира остается вам.
— У нас нет таких денег! — закричала свекровь. — Откуда?!
— Тогда квартира выставляется на торги, продается, банк забирает своё, а остаток делится пополам. Выселяться придется всем.
— Я не выеду! — Галина Петровна ударила ладонью по столу. — Я здесь прописана… то есть, я здесь живу! Это мой дом!
— Вы здесь никто, — холодно сказала Лена. — Гостья, которая засиделась.
Суды длились полгода. Это был ад. Галина Петровна писала жалобы в прокуратуру, вызывала скорую прямо в зал суда, проклинала Лену и её будущих детей до седьмого колена. Андрей пытался звонить Лене тайком, уговаривать «решить всё по-людски», то есть оставить ей пару сотен тысяч «отступных» и исчезнуть.
— Лен, пойми, мама меня съест, если мы потеряем квартиру, — ныл он в трубку.
— А меня она уже съела, Андрей. Теперь твоя очередь, — отвечала Лена и вешала трубку.
Закон был сух и неумолим. Суд признал квартиру совместно нажитым имуществом. Поскольку Андрей не смог найти средства для выкупа доли (банки отказывали ему в рефинансировании), суд постановил продать квартиру с публичных торгов.
День выселения Лена не видела, но Марина рассказала. Галина Петровна баррикадировала дверь. Приставам пришлось вызывать полицию. Андрея в тот день даже не было дома — он сбежал на работу, оставив мать одну воевать с системой.
Прошел год.
Лена шла по весеннему бульвару, щурясь от солнца. В сумочке лежали ключи от её новой квартиры. Это была крошечная студия в спальном районе, вдвое меньше той, что они потеряли, но это была ЕЁ студия. Купленная на деньги от раздела, плюс небольшая ипотека, которую она легко тянула сама.
Никто не мог открыть её дверь своим ключом. Никто не мог переставить её чашки. Это было пьянящее чувство свободы.
Она спустилась в метро. Час пик, толпа несла людей к эскалаторам. Вдруг знакомая фигура мелькнула в потоке.
Андрей.
Он стоял у колонны, ожидая кого-то или просто пережидая толпу. Он выглядел плохо. Осунувшийся, в том же пальто, что и два года назад, но теперь оно казалось поношенным. Пуговица висела на ниточке.
Лена замедлила шаг, но он её не видел. Он говорил по телефону, прижимая трубку плечом.
— Да, мам… Я купил молоко, то, которое 3.2%… Нет, я не забыл… Мам, ну не кричи, я еду… Я устал на работе… Да, сейчас приеду и починю кран… Прости, мам.
В его голосе звучала такая беспросветная тоска, такая обреченность раба, что Лене стало жутко. Они жили в старой «хрущевке» Галины Петровны, вдвоем, в атмосфере вечных упреков за «потерянные миллионы». Андрей так и не вырвался. Он остался с той единственной женщиной, которая его «любила» — любила как свою собственность, как вещь, как инвестицию.
Лена глубоко вдохнула запах метро — запах пыли, креозота и ветра. Сейчас он казался ей самым свежим запахом на свете.
Она поправила наушники, включила любимую музыку и уверенно шагнула в вагон поезда, идущего в другую сторону. В её новую жизнь.
