Машина, наконец, свернула с ухабистой проселочной дороги на знакомую, утопающую в сирени, дачную улицу.
Алиса прижалась лбом к прохладному стеклу и закрыла глаза. Усталость от трехчасовой пробки тяжестью растекалась по плечам.
На заднем сиденье, в своем автокресле, хныкала двухлетняя София — сначала от скуки, теперь от голода.
— Почти приехали, солнышко, почти, — механически проговорила Алиса, сама мечтая только об одном: сесть и нормально поесть.
Они выехали поздно, перекусывали в дороге только яблоком и печеньем. Антон одним движением запарковал машину перед родительским домом — старым, деревянным, с резными наличниками.
Дверь тут же распахнулась, и на крыльцо выпорхнула, сжимая в руках клетчатую прихватку, свекровь, Галина Петровна.
— Родные мои! Наконец-то! — ее голос зазвенел, как колокольчик. Она обняла Антона, чмокнула в щеку Алису и тут же потянулась к внучке. — А это кто у нас такой заморыш? Иди к бабушке!
София, капризная и уставшая, уткнулась лицом в плечо отца. Алиса, улыбаясь через силу, стала выгружать из багажника сумки с продуктами — она, как всегда, привезла половину магазина: свежую рыбу, фермерский творог для дочки, дорогие сыры, фрукты.
Женщина любила, когда стол ломился от яств, любила радовать близких. Особенно свекра и свекровь, отношения с которыми всегда были ровными, почтительными.
— Заходите, заходите, чайник как раз закипел! — суетилась Галина Петровна, пропуская их в дом.
В кухне, пахнущей дачным уютом — герань на окне, вышитые полотенца, — уже сидел свекор, Иван Сергеевич. Он поднялся, потрепал Антона по плечу и поцеловал Алису в щеку.
— Дорога тяжелая? Садитесь, отдохните.
Они уселись за просторный деревянный стол. Галина Петровна заварила чай, поставила в центр блюдо с домашним вареньем и вазочку с печеньем.
Завязался неторопливый разговор о дороге, о делах, о соседях по даче. Алиса прижимала к себе Софию, которая тихонько хныкала, тычась носом в мамину кофту.
— Есть хочет, — тихо сказала Алиса, лаская дочкины волосы. — Да и мы с дороги… Сейчас быстренько что-нибудь приготовлю. Рыбу, например, привезла отличную.
Галина Петровна отмахнулась, будто от назойливой мухи.
— Что ты, что ты! Не трудись! У меня все есть!
Она встала, деловито прошла к холодильнику и достала оттуда большую фаянсовую тарелку, накрытую полиэтиленовой пленкой.
Сняв пленку, она поставила тарелку прямо перед Антоном. Это был заветренный салат «Оливье», явно приготовленный не сегодня. Рядом Галина Петровна положила ломоть хлеба.
— Вот, сынок, ешь. По дороге наверняка не кормили, — ласково сказала она, и в ее голосе прозвучала та самая, знакомая Алисе нота исключительной заботы о своем кровном.
Алиса замерла. Она посмотрела на тарелку, на мужа и на свекровь. София на ее руках затихла, уставившись большими глазами на еду перед папой. Антон, выглядевший смущенным, неуверенно взял вилку.
— Мам, а… Алиса с София тоже голодные, — тихо произнес он.
— Да я вижу, вижу! — Галина Петровна махнула рукой. — Пусть сначала чай с печеньем попьют, желудок подготовят. А ты ешь, не стесняйся. Я для тебя специально приберегла.
И она села, снова погрузившись в рассказ о том, как боролась с кротами на грядках.
Антон, поймав потерянный взгляд жены, медленно начал есть. Каждый его укус отдавался в Алисе глухим ударом где-то под сердцем.
Она сидела, обнимая дочь, и чувствовала, как голод, усталость и недоумение сжали ее горло.
Сама Алиса всегда, абсолютно всегда, к их приезду накрывала шикарный стол: салаты, закуски, горячее.
И сейчас везла практически полноценный ужин, который просто нужно было приготовить.
Антон доел последний кусок. На тарелке остались только следы майонеза и пара кружков вареной моркови.
— Ну что, сынок, наелся? — Галина Петровна засияла.
— Да, спасибо, мам, — ответил он, и его голос прозвучал как-то виновато.
Не вставая, свекровь протянула руку, взяла тарелку перед сыном, отнесла к раковине и вернулась на свое место.
— Так вот о кротах, — продолжала она, как ни в чем не бывало. — Я, говорит соседка, Марья Семеновна, попробуй…
Речь свекрови превратилась в отдаленный гул. Алиса видела только ее движущиеся губы и счастливые, сияющие любовью к сыну глаза.
Она перевела взгляд на мужа. Он смотрел в стол, его пальцы нервно барабанили по деревянной столешнице.
Потом мужчина резко поднял голову и встретился с ней взглядом. В его глазах она прочла то же шокированное недоумение, смешанное со стыдом.
Взгляд Алисы, полный немого вопроса «Это что вообще было?», казалось, заставил его действовать.
Не говоря ни слова, Антон встал. Его стул громко заскрипел по полу, прервав монолог Галины Петровны.
Она умолкла, удивленно глядя на него. Он молча прошел мимо, вышел в сени, где стояли их сумки с продуктами.
Спустя пару минут он вернулся, неся пакет с багетом, сыром, ветчиной и свежими овощами.
— Папа, я хочу есть, — тихо сказала София.
— Сейчас, зайка, папа все сделает, — отозвался Антон, и в его голосе впервые за весь вечер прозвучала твердость.
Он достал нож, нарезал хлеб, сыр, положил ветчину, украсил ломтиками огурца и помидора.
Делал все это мужчина молча, сосредоточенно, под пристальным и недовольным взглядом матери.
— Антон, что ты? Я же сказала — не надо! Сейчас отдохнут, потом поедят! — голос Галины Петровна стал выше.
Антон не ответил. Он положил на тарелку два аккуратных, щедрых бутерброда и поставил ее перед Алисой и дочкой.
Потом налил в кружку теплого молока, которое привезли для Софии, и поставил рядом.
— Кушайте, — просто сказал он, снова садясь на свое место. Его лицо было непроницаемым.
Алиса, все еще находясь в ступоре, отломила кусочек бутерброда и поднесла дочери.
София жадно ухватилась за него. Только сейчас женщина почувствовала, как ее собственный желудок болезненно сжался от голода.
Она взяла свой бутерброд. Он был невероятно вкусным. В кухне повисло тяжелое молчание.
Иван Сергеевич откашлялся и уставился в окно. Галина Петровна сидела, выпрямив спину.
Ее добродушная маска сползла, обнажив обиженную, оскорбленную в лучших чувствах жесткость.
— Ну вот, значит, как, — наконец произнесла она ледяным тоном. — Я своему сыну салат отложила, берегла, а оказывается, он уже на иной, магазинной пище сидит. Что привезли, то и лучше?
— Мама, — тихо, но четко начал Антон. — Мы все были голодны. Алиса с Софой с дороги. Почему ты накрыла только на меня?
— Как почему? — глаза Галины Петровны расширились от искреннего изумления. — Ты же мужчина, кормилец, ты за рулем был, устал! Они же просто сидели! И потом, я ждала вас и не знала, что они есть захотят сразу! Пусть бы сказали…
— Я и сказала, — прозвучал тихий, но отчетливый голос Алисы. Она перестала есть и посмотрела на свекровь. — Я сразу сказала: «Есть хочется, сейчас приготовлю». Вы ответили: «У меня все есть». И поставили тарелку только Антону.
— Так это же был мой салат! — воскликнула Галина Петровна, как будто это было совершенно очевидным объяснением. — Я его вчера делала, для семьи. А для гостей… гостей нужно предупреждать.
Слово «гости» повисло в воздухе. За семь лет замужества Алиса впервые услышала его в свой адрес от свекрови. Иван Сергеевич снова закашлялся.
— Ну, Галка, чего ты… Все люди, все есть хотят. Хорошо, что Антон догадался.
— Догадался! — фыркнула Галина Петровна, но пыл ее, казалось, поугас, сменившись обидой.
Она отвернулась и стала яростно собирать со стола чашки. Алиса доела бутерброд в полной тишине, потом встала и помыла за собой тарелку.
— Спасибо, — сказала она Антону, не глядя на свекровь. — София, пойдем, умоемся с дороги.
Она взяла дочь на руки и вышла из кухни. Под струей теплой воды в маленькой ванной Алиса долго мыла личико дочки, пытаясь смыть странную смесь стыда, злости и боли.
Почему ей было стыдно? Она не понимала. Дверь скрипнула, и вошел Антон. Он обнял их обеих и прижался губами к ее мокрому виску.
— Прости, — прошептал мужчина. — Я… я просто не сообразил сразу. Я думал, она сейчас и вам принесет.
— Она не принесла бы, — тихо сказала Алиса. — Ты же видел. Мы для нее — гости, а ты — свой.
— Это бред, — с горячностью сказал Антон.
— Для нас — да. Для нее — нет.
Вечер был испорчен. Попытки завести разговор за чаем разбивались о ледяную стену обиды Галины Петровны.
Она делала вид, что Алисы не существует, обращаясь только к сыну и мужу. Невестка рано уложила Софию и ушла в маленькую комнатку на мансарде, которую им всегда отводили.
Она лежала, глядя в потолок, и в голове крутился один и тот же кадр: тарелка с заветренным салатом, несущаяся по воздуху, чтобы опуститься строго напротив ее мужа.
Антон поднялся позже. Он лег рядом и взял ее руку.
— Я поговорил с отцом. Он говорит, мама уже неделю готовилась, нервничала, все хотела, чтобы мне у нее хорошо было. Видимо, в ее голове это как-то так и сложилось — накормить в первую очередь меня.
— А мы? Мы — что, фон? — спросила Алиса, и голос ее дрогнул.
— Не знаю, — честно ответил Антон. — Я такого раньше… не замечал. Вернее, не хотел замечать. Вспомни, она всегда мою тарелку первой наполняет?
— Я думала, это просто такая забота.
— Это и есть забота, но только обо мне. Остальные… остальные — по остаточному принципу. Отец смирился. А я… я просто не думал, что это распространяется и на тебя с Софией. Казалось, вы уже часть семьи…
— Часть твоей семьи, а не ее. Мы — твое приложение.
Антон не нашелся что ответить, только крепче сжал ее пальцы. В его молчании была горькая правда, которую он и сам только что для себя открыл.
Утром Алиса встала первой. Она вышла на кухню, где Галина Петровна уже хлопотала у плиты.
— Доброе утро, — ровно сказала Алиса.
— Доброе, — буркнула свекровь, не оборачиваясь.
— Галина Петровна, — Алиса сделала паузу, дожидаясь, пока та повернется. — Мы сегодня после завтрака уезжаем.
Свекровь резко обернулась, в руках у нее дымилась сковорода.
— Как уезжаете? Вы же только приехали!
— Планы изменились, — Алиса сохраняла ледяное спокойствие. — И… в будущем, пожалуйста, не готовьтесь специально к нашему приезду. Мы всегда привозим еду с собой и полностью себя обеспечим, чтобы не обременять вас.
— То есть, как это? Я для своих…
— Для своих, — мягко, но неумолимо перебила ее Алиса. — Мы с Софией, видимо, пока к ним не относимся. А быть гостями, для которых нужно специальное предупреждение, нам неудобно. Лучше уж сразу быть самодостаточными гостями.
Она видела, как по лицу свекрови прокатилась волна гнева, замешательства и непонятой обиды.
— Да что ты такое говоришь?! Из-за вчерашнего салата? Да я…
— Не из-за салата, Галина Петровна, — Алиса устало вздохнула. — Из-за принципа. Из-за того, что моя двухлетняя дочь сидела и смотрела, как ест ее отец, а ее бабушка даже не подумала дать ей кусок хлеба. Потому что она просто «гости». Я не могу это объяснить ей. Но могу устранить саму ситуацию.
Она развернулась и вышла на улицу. Сердце колотилось, но на душе было странно пусто и спокойно.
За завтраком царила гробовая тишина. Антон поддержал ее:
— Да, нам нужно вернуться в город, возникли неотложные дела.
Иван Сергеевич грустно смотрел в тарелку. Галина Петровна не проронила ни слова.
Когда машина тронулась, Алиса посмотрела в боковое зеркало. На крыльце стояли двое пожилых людей.
Иван Сергеевич махал рукой, а Галина Петровна, скрестив руки на груди, хмуро смотрела на машину.
— Ты уверена, что мы все правильно делаем? — тихо спросил Антон, уже выезжая на трассу.
— А что — правильно? — Алиса посмотрела на него. — Молчать и делать вид, что ничего не произошло? Ждать, пока София подрастет и тоже научится сидеть голодной, наблюдая, как бабушка кормит папу? Нет. Я не хочу, чтобы она это усвоила. Мы либо семья — одна, цельная, где все едят за одним столом. Либо мы — гости. И у нас свои правила.
— Она, наверное, никогда не простит, — сказал Антон.
— А что ей прощать? — удивилась Алиса. — То, что мы хотим есть? То, что ты накормил свою жену и дочь? Или то, что я отказалась принимать правила игры, в которых мы — второстепенные персонажи?
Мужчина ничего не ответил. Он тяжело вздохнул, давая понять, что согласен с ее словами.
Алиса обернулась к дочке. София, накормленная, довольная, увлеченно рассматривала книжку с картинками. Она ничего не поняла. И слава Богу.
