Рано утром, пройдя пешком несколько кварталов, пошатываясь и волоча за собой тяжелый, насквозь пропитанный грязной дождевой водой, шлейф, в подъезд вошла невеста.
Накрученные накануне локоны развились и рваным спутанным каскадом обрамляли белое, как у покойницы лицо, на котором багрово-красным вулканом выделялся свежий фингал. Пустой взгляд сухих, без слез, глаз был устремлен вперед. В нем сосредоточились последние силы измученной девушки, которая поставила одну цель — дойти до дома.
Из-под подола платья то и дело выглядывали босые ступни. Но даже когда невеста, не смотревшая под ноги, наступала на мелкие камешки, грязь или стекло, лицо ее оставалось непроницаемым, как будто она вдруг перестала чувствовать такие незначительные вещи, как, например, физическую боль.
Добравшись до первой лестницы, она вцепилась в перила и стала подтягивать себя вверх. Намокший подол тянул обратно, но невеста упрямо шла вперед, поднимаясь, как на эшафот.
Преодолев минут за десять три пролета, которые в детстве занимали несколько секунд, невеста задержалась у подоконника, с ненавистью глядя на железную дверь, за которой выросла.
Раздался хруст дверного замка, который ненадолго вывел невесту из оцепенения. Она перевела взгляд на застывшего в дверях своей квартиры соседа — Николая Вениаминовича — бывшего мента и бывшего маминого любовника.
Сейчас дяде Коле было уже за шестьдесят, он прихрамывал во время ходьбы, а рубашка с трудом застегивалась на разбухшем животе. Но невеста помнила его бодрым мужчиной, который чинил в их доме все, что ломалось. А ломалось в их доме абсолютно все. Когда выпадала из стены очередная розетка или перегорал черно-белый телевизор, мама, совершенно беспомощная без мужчин, переодевалась из домашнего и шла «дяде Коле на поклон». Так она говорила. Возвращалась не сразу — через час, а то и больше — вместе с дядей Колей. У мамы сияли глаза, а дядя Коля шутил, смеялся и просил маленькую тогда невесту «подержать инструменты».
Потом мама поссорилась дядей Колей и велела маленькой невесте больше к соседу с «дурацкими» разговорами не приставать.
Невеста посмотрела на сигарету, которую дядя Коля мял в руках.
— Вот кто у нас в подъезде курит, — устало сказала невеста.
— Я только по утрам, когда нет еще никого. Думал, никто не замечает, — отозвался дядя Коля.
— Как же. Весь день окурками пахнет. А у мамы астма.
— Хорошо, я больше не буду, — сказал дядя Коля, не сводя глаз с лица невесты, и сломал пальцами сигарету.
Невеста кивнула, опять схватилась за перила и, стиснув зубы, сделала последний рывок.
Мать отперла дверь спустя минут десять разливающейся по квартире трели. Сонная, в ночнушке, под которой бесстыже колыхалась полная красивая грудь.
Смерив дочь мрачным взглядом, мать посторонилась.
— Что — сходила замуж? А я тебе говорила: еще когда он за твой кофе в первый раз платить отказался, не выйдет у вас ничего. Нет, что я тебе говорила? А когда он тебя худеть заставил, и губы раздувать — я разве молчала? Нет, я тебя предупреждала. Теперь жалеть не стану, не надейся. Вышла замуж, доченька, порадовала мать, ничего не скажешь.
— Ну, м-а-а-а-м, — протянула невеста, переступила порог родной квартиры и рухнула без сил в прихожей.
Мать, смерила дочь презрительным взглядом, зыркнула на дядю Колю, который все еще стоял на лестничной площадке и с грохотом хлопнула дверью.
— Чего разлеглась — иди умывайся, — нависнув над невестой, приказала мать.
— Я не могу, мама, я просто не могу, — бесцветным голосом ответила невеста и упала лицом на уличную обувь, сваленную в углу.
— Ну и валяйся здесь до второго пришествия. А я спать!
Спустя несколько часов стук в дверь заставил невесту разлепить глаза. Воспоминание о вчерашнем дне и ночи лавиной нахлынули на нее, вызвав немедленно неконтролируемый поток слез.
Стук в дверь, тем временем, не прекращался. Из своей спальни завопила мама.
— Оглохла? Дверь открыть не можешь?
С трудом оторвав разбитое тело от пола, невеста встала и отперла дверь, не глядя.
На пороге стоял дядя Коля. Одет он был так же, как утром: домашние треники и кое-как застегнутая рубашка. Кое-где на месте пуговиц торчали обрывки ниток. Рука, которой он опирался о косяк, сбита до крови.
Бывший мент и бывший мамин любовник тяжело дышал.
— Все, Настюша, подавай на развод. Твой муж не против.
